Этот текст Константина Шавловского был написан в рамках курса Галины Рымбу "Языки сосуществования: введение в современные экопоэтики", который проходил летом 2024 года в Школе экспериментального письма. Им мы открываем новую серию публикаций экопоэтических текстов, кросс-жанровых выпускных проектов, биорегиональных исследований, циклов и поэм, созданных на курсе.

Сбор трав вокруг деревни Самеба, 24.08.2024

Ментальная карта путешествия, карта памяти, микросхема торчащая из земли у заброшенного завода биохимикатов в деревне Табахмела. Начало пути.

<в кадре нарисован фрагмент синей микросхемы с диодами, выглядывающий из земли, рядом забор, за которым схематично изображено двухэтажное здание с подписью “Комбинат химикатов, Табахмела”>

Шток-роза крымская пополняет коллекцию моих наблюдений в программе Flora Incognita, скачанной в телефоне полгода назад. От нее пахнет викторианской эпохой, муштрой, потешными полками, крымскими войнами и садами с зарытыми в них мертвецами, мышьяк и старое кружево, а скоро ведь скоро уже рождество, без варварства елочных базаров, так как редкие елочные леса, в которых мы собираем рыжики в ноябре, запрещено вырубать, вместо елки будет бумажная борода святого василия, чичилаки, которую следует после почтения сжечь, или странная деревянная конструкция с ввинченными в нее лапками елей, скульптура елки, как говорит Полина.

<в кадре изображен герб со стеблем, на котором в шахматном порядке помещены три цветка, под стеблем нарисованы раскрытые пластмассовые ножницы, ниже подпись: “орден крымской шток-розы”>

Не хватает бродячих собак, а вот и они — смотрят издалека, и бесследно исчезают, видимо, за изгибом горы. Показались или показались? О, здесь помеси алабаев сбиваются в стаи, не давая ни пройти, ни проехать путникам на горном велосипеде. Что я знаю о голоде бездомных животных с пластмассовыми чипами разноцветными в вислых ушах, о трупах щенков, которые находят жительницы анархопоселения “Хаб” по деревне, но не собирают и не хоронят, о собаках Шон и Корица, встречающих лаем каждый автомобиль? Ничего, ничего, как и о кладбище птиц. Молчи. Тут по ночам в ущельях смеются койоты, на ветвях сидят не русалки, и вместо привратника путь предваряет прибитый к стволу незнакомого дерева львенок из мультфильма “Львенок и черепаха”. Распятый грязный анимот, погибшей за наше воображение, слава тебе, слава. Когда животные — всего лишь слова, искусственный мех, бестиарий сентиментального сердца.

<в кадре - фотография дерева с прибитой к нему на высоте двух человеческих ростов огромная грязная мягкая игрушка с подписью “начало пути”>

Дарина выдает мне мешочек для сбора трав, перешитый из старой рубашки. Мешочек с секретиком: на лицевой его стороне топорщится внешний карман, в который можно положить что-то отдельное. На крутом пригорке растут котовник, душица, чабрец. Рядом черепаха размером с человеческое лицо недовольно прячется в панцирь от щелчков наших смартфонов. Facepalm.

<в кадре нечеткая фотография черепахи на общем плане, рядом нарисован мешочек с торчащей из него травой>

Катабасис, — говорит Дарина о месте, проходя которое всякий раз испытывает тревогу и страх. Небольшая сырая низина с брандмауэром горы, экотон, срезы слоеного камня, говна пирога, то ли репродукция немецких романтиков, то ли помесь прерафаэлитов с царицей аленушкой, оргия человеческих заблуждений, моргия, ссохшаяся коровья лепешка, как пощечина висит над обрывом.

Здесь я нашел белый как снег мухомор.

Может ли пейзаж быть?

<в кадре схематичное изображение гриба>

Природа играет здесь скорее романтическую функцию (когда внешнее отражает внутреннее) — напишет Никита о моих стихах через час, а я прочитаю его сообщение с ножницами наперевес. Ну вот так мы и оказались в романтическом фрейме, дружочек-мешочек. Совсем одни.

А как ты думала раствориться в этой сказке, если она пишется только тобой, и хочется уступить место нечеловеческим другим, мол, приходите в гости, колюще-режущее угощенье в моих руках, реках, реках, употребить ли ять вместо революционного е или беглую гласную выдать, наконец, как одинокое “му” выдает-никому корова с худым выменем, словно бы приснившаяся иосифу в зарослях у водопада. Мы на месте.

<в кадре схематичное изображение лица коровы, из которого вырастает маленькое вымя, рядом небрежно нарисованы кусты>

В зарослях у водопада кусты ежевики и шиповника, царапающие кожу, не туда, не туда, туда, непривычно крутой спуск, в рюкзаке растряслись два молодых граната, сорванные у подножия горы с маленькой сванской башенкой наверху, откуда можно наблюдать за игрой черных воронов над ущельем, смотреть на бирюзовое пятно водохранилища Кумиси, слушать шоссе с бесконечными грузовиками, серый импорт как волчок тащит куда-то чужую страну, чья земля так богата виноградом, пластиком и монастырями. Один из них, Самеба, притаился в горе, и тропы, которыми ходят коровы и мы — тропы паломников. Все вокруг прошито прошлой и будущей смертью с именами чьих-то богов на устах, воображение порвано властью, варварством, трубадурством.

<в кадре изображение трех птиц над башней>

Техноптица оказалась цикадой.

Вуаль водопада не скрывает лицо горы, тень знает свое место и последние стебли мелиссы отправляются в пухлый мешок. Завтра будут чай и Луна в Тельце, и молодые коты Ори и Вернер сойдут с ума от кошачей мяты.

<в кадре изображен водопад и написано “конец пути”; камера отъезжает и мы видим карту с нанесенными на нее изображениями, которые мы видели до этого; вверху карты написано: “Сбор трав вокруг деревни Самеба, 24.08.2024”>