Введение

Возвращаясь к теме философской методологии, можно указать на возможность отступления от метода по правилам самого же метода. Если в первой части описываются различные режимы по отдельности, как они существуют логически, в порядке последовательных рядов мыслительных операций, то такое описание является корректным, но вместе с тем и не полным, относясь скорее к возможностному способу существования. Его фактически-реальностным восполнением является существование различных режимов и операций в смешанном виде, причём сразу же следует отметить два вида таких смесей: абстрактные и конкретные. При этом наиболее благоприятным режимом для различения операций, режимов и их элементов является рефлексия и её подмножества; а наиболее благоприятным режимом для их смешивания — коммуникация и её подмножества.

Абстрактные или неконсистированные смеси представляют собой наблюденческо-коммуникативную путаницу, когда ни предмет, ни методы обсуждения чётко не определены, участники не понимают, какую позицию занимают сами, а какую их собеседник. В таком обсуждении элементы адекватных наблюдений, рефлексии и коммуникации соседствуют со всевозможными методологическими, фактологическими или даже формально-логическими ошибками. Продуктом такого обсуждения может случайно стать и какая-нибудь верная мысль, однако чаще на выходе получается эклектическая бессмыслица, в которой элементы идеализма, материализма, метафизики и диалектики соединяются порой самым причудливым образом.

Напротив, конкретные или консистентные смеси режимов и операций позволяют выявлять новые свойства обсуждаемых предметов и методов обсуждения. При этом понятно, что подобное смешение предполагает уже проделанную работу по различению и разделению элементов философской деятельности — подобно тому как у Гваттари и Делёза в Анти-Эдипе конъюнктивный синтез потребления (и-и) предполагает в качестве своего условия дизъюнктивный синтез регистрации (или-или). Наиболее адекватной формой такого смешивания является философский семинар, получивший большое распространение в XX веке. Гуссерль, Хайдеггер, Лакан, Альтюссер, Делёз, Фуко, Щедровицкий — крупнейшие философы 20-го века вели семинары или лекционные курсы, близкие по формату к семинарским.

Отсюда следует возможность помыслить наряду с чистыми формами философствования смешанный режим семинара, выйдя за рамки уже имеющихся форматов.

1. О семинаре вообще

Как и любая достаточно поссибилизированная сборка, состав и порядок соединения/разъединения элементов/позиций семинара определяется исходя из его цели.

Какова цель семинара? Исходя из положений теории систем мы можем сказать, что у всякого философского или научного семинара нет единой цели, но существует целевое расщепление на аутореференцию и инореференцию, в которую замыкаются частичные мотивации режимов. Иначе говоря, цель семинара с точки зрения ведущих его философов и с точки зрения различных сегментов аудитории — совершенно разные вещи.

Цель семинара с точки зрения философов есть интеллектуальная любовь к природе, т. е. познание её как единственной бесконечной субстанции в атрибутах и модусах. А семинар, в отличие от предыдущих девяти режимов, есть способ коллективного и смешанного наблюдения, мышления и обсуждения субстанции. Тем самым философы и иные энтузиасты приобретают дополнительный способ познавать природу. Никакой иной непосредственно философской цели у семинара нет и быть не может, как и у прочих режимов философствования.

Цель семинара с точки зрения учёных, политиков, агитаторов, художников и представителей иных форм деятельности заключается в том, чтобы конкретизировать свои взгляды путём сопоставления их со взглядами философов и иных деятелей в смешанном режиме. При этом общественная и научная польза также не являются целью, а возникают неким побочным образом вследствие того, что всякий философ, гонимый ненасытимой любознательностью, помноженной на честолюбие (те, кому эти качества не присущи, вряд ли способны стать сколько-нибудь значимыми мыслителями), стремится составить наиболее полную и исчерпывающую картину того, как материя движется в своей бесконечности — а также в ближайшей к нам форме общества.

Но наиболее полная картина того, как материя движется в своей бесконечности составляет предел движения естественных наук; а наиболее полная картина того, как материя движется в форме общества является определяющей для общественнонаучных исследований, революционной политики, прогрессивного искусства всех тех форм деятельности, представители которых черпают для себя на семинаре нечто своё. При этом те семинары, которые не способны к совмещению этих двух аспектов, в отсутствие общественной поддержки или напротив, при увлечении мнимой ближайшей пользой, разваливаются и прекращают своё существование.

Такое понимание философии как социальной структуры позволяет снять телеологию, подобно тому как Дарвин смог указать на простой механизм естественного отбора как источник целесообразного строения живых организмов. Также и при рассмотрении социальных структур их целесообразность, всегда относительная, должно объясняться не волей и сознанием отдельных личностей, а безличными механизмами социального отбора.

Из чего семинар состоит? Согласно рабочему определению всякого материализма, «быть — значит состоять из». Поэтому вопрос о том, что представляет собой семинар, как и вся философия в целом, может быть сформулирован материалистически лишь в терминах структуры и её элементов — подобно тому как в первой части мы рассмотрели состав философии как методологического движения от микроуровня (метод Декарта) к мезоуровню (метод Делёза) и к макроуровню (метод Альтюссера).

Непосредственно семинар состоит из позиций участников, их возможных высказываний, предметов обсуждения, используемых методов — а также архива, в котором фиксируются результаты прошлых обсуждений, востребуясь и задействуясь по мере необходимости. Рассмотрим их по очереди:

2. Позиции участников

Существенным отличием философского семинара от марксистского кружка является то, что кружок есть прежде всего педагогическое собрание, на котором участники вместе учатся понимать, применять и распространять марксистскую теорию. Семинар напротив, есть исследовательское собрание, на котором участники, уже освоившие диалектический материализм и научный социализм и иные области знания, стремятся их развить совместными усилиями. Отсюда следует порядок обсуждения и позиции, выделяемые в нём, а именно:

1. Докладчик — центральная фигура всякого семинара. Тот, кто готовит и читает доклад по существенной теме в соответствии с используемыми методами для последующего обсуждения. Докладчиков может быть несколько, если семинар проходит в формате диалога, дискуссии, дебатов, круглого стола или конференции.

2. Модератор — ответственный за соблюдение регламента докладчиками.

3. Секретарь — ведущий конспект собрания для последующей архивации. Наличие аудио- или видеозаписи не делает фигуру секретаря излишней, так как медиазапись в любом случае должна размечаться по фрагментам и перегоняться в текст.

4. Архивист — ответственный за обращение к архивным записям предшествующих семинаров, если в ходе текущего семинара возникает существенная отсылка к предыдущим темам и выводам.

5. Ответственный за техническое обеспечение — поскольку приличный доклад не обходится без технического обеспечения в виде доски, экранов, проектора, микрофонов и динамиков, освещения и других немаловажных моментов, полезно назначить ответственного за то, чтобы к началу показа проектор работал, а в самом здании не отключили свет в самый неподходящий момент.

6. Ответственный за оповещение публики — предельно понятная роль, связанная с тем, что слушатели должны вовремя извещаться о значимых мероприятиях.

7. Присутствующая аудитория — то есть сама публика, приглашённая для участия в обсуждении и находящаяся в помещении либо в окне онлайн-трансляции. Компетентность и любознательность публики, а также знакомство с правилами обсуждения является важнейшим условием продуктивного семинара. Существенным критерием для комплектации аудитории является её разнообразие. В идеале участвовать в философском семинаре должны наиболее приличные члены общества всех видов деятельности, возрастов, гендеров и национальностей. В противном случае существенный вопрос, дополнение, уточнение или иное высказывание, происходящее из микросоциальных особенностей группы, представителя которой случайно или намеренно не включили в обсуждение, может не быть высказано, и тем самым точность и полнота обсуждения могут серьёзно пострадать.

8. Отсутствуемые дураки — неочевидная категория граждан, которых на семинары, лекции, советы и прочие коллективные мероприятия не следует пускать вследствие их неадекватности. Неадекватность или глупость может выражаться в различных формах. Это могут быть скандалисты, пришедшие на публичное мероприятие, чтобы затеять скандал. При этом повод к скандалу может варьироваться от личной неприязни (например, скандалист может обвинить кого-либо из участников, что тот оскорбил его покойную матушку десять лет тому назад) до социально-активистских требований (например, что участники должны бросить обсуждение соотношения категорий качества и количества и немедленно бежать к заводской проходной раздавать газеты угнетённым пролетариям). Это могут быть пустые болтуны, забивающие регламент пересказом тех или иных завиральных идей и не дающие высказаться более приличным участникам. Аналогично, болтовня может варьироваться от поверхностно-анекдотической, выражающейся в скачкх с темы на тему, вплоть до вязкой болтовни, бесконечно перечисляющей детали одного и того же предмета с бесчисленными повторами.

При этом далеко не всегда дураков следует выгонять бесповоротно — во многих случаях, если их глупость связана с недостатком знаний, или отсутствием приличного коллектива. В таком случае вместо посыла в известном направлении такого гражданина следует посылать в библиотеку, в марксистский кружок, в музей — одним словом, туда, где тот сможет исправить свои завихрения и присоединиться к обсуждения спустя какое-то время уже как приличный человек.

Что касается разделения первых шести позиций, то в принципе они могут совмещаться в одном лице; однако в идеале лучше их поручать разным субъектам, следуя логике разделения труда, повышающего свою эффективность вследствие специализации. Кроме того в будущем можно представить ситуацию, в которой некоторые или даже все позиции будет исполняться не человеческими акторами, а нейросетями или иными искусственными интеллектами.

В сокращённом виде семинар может быть сведён к взаимодействию трёх позиций: докладчика, архивиста и аудитории, что может быть представлено в виде следующей схемы:

3. Возможные высказывания

Проектируя порядок всякого адекватного, научного или философского обсуждения, имеет смысл брать простую и надёжную структуру с возможно меньшим числом исходных элементов, предполагающих дальнейшую конкретизацию.

Так, высказывания участников семинара могут быть в первом приближении классифицированы по семи группам, а именно:

Предположение — гипотетическое высказывание о том, что действительность может быть устроена тем или иным образом.

Доказательство предположения — высказывание о том, что предположение является истинным на основе тех или иных фактов, их интерпретаций, логических принципов или теоретических систем.

Опровержение предположения — высказывание о том, что предположение является ложным на основе тех или иных фактов, их интерпретаций, логических принципов или теоретических систем.

Дополнение — высказывание о том, что иное высказывание является неполным, и для полноты в его состав следует включить то или иное положение.

Обобщение — высказывание о том, что иное высказывание или набор высказываний являются частными случаями более общей закономерности.

Уточнение — высказывание о том, что иное высказывание является неточным и/или ошибочным в том или ином отношении.

Определение — высказывание о том, чем является тот или иной предмет.

Помимо данных семи типов высказываний, список которых может быть дополнен и детализирован по мере необходимости, следует выделить нечто невысказываемое в обсуждении, но вместе с тем определяющее его ход, а именно — проблему. Как уже было отмечено в первом разделе, каждый из режимов — наблюдение, рефлексия и коммуникация, определяется тем, что ускользает в нём от означивания, стимулируя его ход — свободным пространством, куда движется наблюдение, мысль, обсуждение — но которое по мере их продвижения остаётся невоспринимаемым, немыслимым и неизреченным.

Можно сказать, что здесь мы имеем дело с аналогом кантианской вещи-в-себе, понятой материалистически — не как некая непознаваемая сущность — а как сущность, бесконечно познаваемая — однако в силу своей бесконечности всегда сохраняющая в себе бездну непознанного. Молодой Гегель в «Феноменологии духа» остроумно указывает, что за то время, пока мы будем во всех деталях описывать и познавать этот лист бумаги, он истлеет от времени. Сегодня мы можем добавить: и то барионное вещество, из которого он состоял, также успеет аннигилировать и распасться на кварки.

Поэтому познанию подлежит прежде всего то существенное в природе вещей, которое вечно существует в их возникновении и прехождении. А именно — субстанция и её производительные силы, выражающиеся в атрибутах и модусах.

4. Предметы обсуждения

Как уже было сказано, двумя существенными предметами для философского наблюдения, мышления и обсуждения являются картина того, как материя движется в своей бесконечности — а также в ближайшей к нам форме общества. При этом последнее на данном этапе характеризуется переходом от капиталистического способа к коммунистическому, обобществлением частной собственности на средства производства отмиранием национальных государств, институтов семьи, религии и человеческого состояния сборок в целом. Иначе говоря, двумя основными предметами философского обсуждения являются бесконечная природа как субстанция всех конечных вещей — и глобальная коммунистическая революция, вследствие которой все богатства и все капиталы, накопленные за время существования общества, станут общими. Субстанция в-себе и субстанция для-себя.

Значимость всех прочих тем должна рассматриваться в свете этих двух основных предметов, насколько они помогают прояснить и конкретизировать те две вещи, которые нас единственно интересуют. В плане предметов философского обсуждения уже имеется достаточно богатый список тем — порядка 300 — накопленный в ходе переписки с различными товарищами или заметок на значимые темы. Пару лет назад я сгруппировал их по темам, получилось десять следующих разделов: философы, художники/литераторы, революционеры, психоаналитики, теории, понятия, методы, школы мысли (Франкфуртская, ММК, Лакановская, марксизм и т. д.), события (1792, 1917, 1968 и т. д.), территории (США, Китай и иные места интенсивного развития производительных сил).

Вместе с тем представляется, что и это многообразие возможно свести к трём группам явлений: текстам, персоналиям и хронотопам.

Тексты — любые текстовые сущности, будь то концепты, концепции, теории, идеологии, отдельные имдеологемы, художественные произведения, их критика и т. д.

Персоналии — отдельные или коллективные персонификации социальных сборок: Маркс, Дарвин, Павлов, Ленин, Троцкий и т. д. Но также: анабаптисты, якобинцы, большевики, фрейдо-марксисты, энциклопедисты и т. д.

Хронотопы — пространственно-временные места изменений мира: античная Греция, революционный Петроград, Университет или Фабрика.

Что касается методов, посредством которых рассматриваются обсуждаемые предметы, то в первом приближении можно выделить две группы: методы интерпретации и методы критики. Остановимся на них подробнее.

5. О методах интерпретации

Что касается методов интерпретации, то сразу же на ум приходит идея герменевтического круга, выдвинутая в среде немецких кантианцев начала XX века и получившая впоследствии развитие в трудах Гадамера, Дильтея, Гуссерля, Хайдеггера и некоторых других авторов. Метод герменевтического круга в принципе прост: приступая к исследованию того, в чём состоит смысл того или иного текста, мы можем сперва выделить лишь смысл отдельных частей, понятных нам — тогда как другие части могут оставаться тёмными и непонятными. Чтобы прояснить их значение, мы должны перейти от наблюдения частей текста к наблюдению его целостного смысла, исходя из которого можно было бы уточнить смысл уже понятых частей, а также установить смысл непонятных. Однако при таком уточнении меняется смысл и состав тех частей, из которых был установлен смысл целого текста, что влечёт за собой необходимость переопределения целого, а на его основе переопределения частей, и так до бесконечности. Тем самым речь идёт вовсе не о круге, а о спирали, раскручивающейся в направлении всё более конкретного понимания текста.

Здесь сразу же следует отметить ключевое отличие интерпретации от деконструкции. Герменевтическая спираль поступательной конкретизации понимания разворачивается в относительно закрытой системе, когда перед нами, в идеале, имеется лишь один текст, части которого мы интерпретируем через его целое и наоборот. Деконструкция напротив, связана с помещением смысловой системы, в том числе обусловленной процессами интерпретации, в открытое интертекстуальное пространство культуры, и является нацеленной на то, что сбивает исходный герменевтический прицел, колеблющийся между двумя мишенями: «части» и «целое». Иначе говоря, когда вместо одного текста мы начинаем исследовать смысловые отношения в неопределённом множестве текстов, к которым отсылает взятый нами за отправную точку, то вместо одной спирали перед нами немедленно вырисоываются целые облака спиралей, закручивающиеся в вихри, некоторые фрагменты которых мы можем вычленить. Несравненный Жак Деррида, весьма преуспевший в этом направлении, напрямую утверждал, что деконструкция не является методом, а представляет собой объективное движение смыслов самой культуры, чего не понимают до сих пор многие его интерпретаторы.

Так почему же в марксизме до сих пор не возникло столь же сильной школы философской интерпретации? Или, что-то же самое — почему идеи Деррида, имеющие прямое отношение к материалистическому развитию герменевтики, остаются не только невостребованными, но даже провозглашаются некоторыми отставшими от жизни субъектами «идеалистической философией»? Из множества факторов, повлиявших на данную ситуацию, можно отметить два.

Во-первых, чрезвычайная простота и эффективность базовых принципов марксистской системы сделала её сразу же доступной к широкому распространению и теоретическому развитию на собственной основе. Тем самым вопрос о дополнении, о развитии, о выявлении и своевременном устранении ошибок и слабых мест мог долгое время игнорироваться без серьёзных практических последствий, что привело к разной степени догматизации в различных направлениях классического марксизма. С другой стороны многие попытки развить и дополнить марксизм были или абсолютно неудачными, как ревизионизм Эдуарда Бернштейна, или относительно неудачными, как фрейдо-марксизм Франкфуртской школы, поскольку были связаны с непродуманным включением новых элементов и исключением старых, имевших существенное значение, так что в результате новая теоретическая композиция оказывалась не сильнее, а слабее предыдущей.

Во-вторых, в молодости сам Маркс достаточно негативно отзывался о философии как .интерпретации действительности, настаивая на необходимости изменения мира. Одиннадцатый тезис о Фейербахе прямо провозглашает, что задача философов — не интерпретировать, а изменять мир. Вместе с тем подобная постановка при ближайшем рассмотрении предполагает дилемму:

1. Либо Маркс буквально утверждал, что из практики изменения мира должно быть полностью изъято всякое понимание как продукт интерпретации ситуации — что, очевидно, нелепо, и Маркс как гениальный мыслитель не мог иметь ничего подобного в виду.

2. Либо Маркс имел в виду не отбрасывание, а снятие интерпретации как промежуточного момента между различными практиками. В таком случае он выступает не против интерпретации вообще, а против замкнувшегося на себя пустого интерпретаторства, уводящего в область идеологии как ложного сознания, в котором словесно-теоретическая практика полностью подменяет собой практику производственную.

При этом сам Маркс достаточно много и продуктивно занимался исследованием — а следовательно, и интерпретацией результатов исследования — как капиталистического способа производства в целом, так и его отдальных, зачастую публицистических аспектов. В этом смысле проблема всего последующего марксизма в том, что его начинатели много занимались интерпретацией конкретных социальных явлений, но не герменевтикой методологией интерпретации в чистом виде, считая более важными конкретные политические задачи.

Вне зависимости от того, насколько это было оправдано в их эпоху, сегодня следствия отсутствия интерпретации сказываются в явной вульгаризации и догматизации отстающих форм марксизма, носители которых не желают интегрировать новые научные дисциплины, философские концепции, откликаться на новые политические движения — или делают это вульгарным способом, смешивая старые и новые концепции в произвольном порядке, либо вовсе отбрасывая ценные наработки классиков, о чём уже было сказано выше.

Таким образом, расхожая трактовка отказа от интерпретации в Тезисах о Фейербахе является неудовлетворительной и нуждается в развитии. В качестве шага в направлении которого можно указать ризоматический или шизоаналитический способ интерпретации текстов как продуктов материальной действительности, выдвинутый Феликсом Гваттари и Жилем Делёзом, и в «Тысяче плато» суммированный в следующих словах:

«Таким образом, прагматика (или шизоанализ) может быть представлена четырьмя циклическими компонентами, но которые почкуются и формируют ризому:

1. Порождающая компонента — исследование конкретных смешанных семиотик, их смесей и вариаций.

2. Трансформационная компонента — исследование чистых семиотик, их переводов-трансформаций и создания новых семиотик.

3. Диаграмматическая компонента — исследование абстрактных машин, с точки зрения семиотически неоформленных материй по отношению к физически оформленным материям.

4. Машинная компонента — исследование сборок, осуществляющих абстрактные машины и семиотизирующих материи выражения в то самое время, как эти сборки физикализируют материи содержания.

Вся прагматика в целом состояла бы в следующем: делать кальку смешанных семиотик в порождающей компоненте; делать трансформационную карту режимов с их возможностями перевода, созидания и почкования на кальках; делать диаграмму абстрактных машин, всякий раз запускаемых в игру как потенциальности и как эффективные внезапные появления; делать программу сборок, которые распределяют все и заставляют циркулировать движение — с его альтернативами, скачками и мутациями.»

В ходе интерпретации нас как философов не интересует ни глубинные смыслы текста, будто бы заложенные в него автором; ни глубинные переживания самого автора, из которых будто бы происходят тайные смыслы текста (Какой глубинный смысл мог бы вложить в своё произведение автор телефонного справочника? Или какие глубинные душевные переживания могли бы его к этому подвигнуть?). Нас интересует то, из каких частей и в каком порядке собрана машина, произведшая этот текст как одну из своих дополнительных деталей и средство взаимодействия с собой и с другими машинами.

С этой точки зрения анализ, данный в «Капитале» Маркса является неполным, поскольку не учитывает роль самого «Капитала» в процессе превращения капитализма в коммунизм. Можно сказать, что анализ позднего Маркса всё ещё слишком объективный, не доходит до интенсивности той конкретной субъективности, которую молодой Маркс постулирует в «Тезисах о Фейербахе», утверждая деятельностное отношение к действительности.

В этом плане очевидной задачей современных марксистов является восполнить как методологический, так и предметный пробел в развитии материалистической герменевтики, развив принципы и алгоритмы построения интерпретаций, а также проинтерпретировав по крайней мере основной корпус текстов ортодоксального марксизма: все 4 тома «Капитала», Ленинское пятикнижие, главные тексты Энгельса и Троцкого. А также — не только из удовольствия, но также для размежевания с догматиками — написать на «Тезисы о Фейербахе», помимо уже опубликованного, ряд толкований, истолкований и интерпретаций, перескочив порог, на который те молятся и выявив такие смыслы, которые до сих пор никто не открывал в данном коротком тексте.

Заключение

Мы выделили основные черты и элементы семинара как десятого режима функционирования философского дискурса, сделали ряд существенных замечаний о методах. Вместе с тем за рамками рассмотрения осталось по меньшей мере два вопроса:

1. Построение архива как совокупности опредмеченных идей и правил мысшления.

2. Причины неудачи гуманистического марксизма как несостоявшейся теории освобождения сборок.

Обе эти проблемы, достаточно обширные сами по себе, имеют вместе с тем одно общее, частичное и конкретное решение. Для понимания перекосов в марксизме как мыслительно-социальной сборке нам необходимо понятие сборки, которое уже присутствует в различных текстах, однако вне контекста социальной динамики. С другой стороны, для понимания принципов построения архива существенно его наличие — а важнейшей частью опредмечивания философских идей является словарь терминов. На стыке этих двух проблем важнейшим шагом было обратиться собственно к понятию сборки и дать его описание в формате, приближенном к словарному. Тем самым получить более конкретное понимание его происхождения и места среди других терминов — а заодно положить начало словарно-терминологической работе, что существенно облегчит дальнейший ход наблюдений, размышлений и обсуждений любых философских проблем.