Введение

В контексте материалистического поворота в современной философии, уже выразившего себя в различных формах спекулятивного реализма Мейясу, объектно-ориентированной онтологии Хармана, а также систем таких философов как Брассье, Негарестани, Джонстона, Вульфендейла и других, равно как и дышащих им в спину “стариков” Бадью, Жижека и Латура, представляется важным определить критерии ценности уже имеющихся философских текстов для развития на их основе последующих концептуальных построений и их научных, политических и методологических инвестиций. Значимым фактором в этом отношении является концептуальная насыщенность и разнообразие категорий, работающих в текстах того или иного автора. В этом отношении число значимых авторов и их текстов в новоевропейской философии вообще весьма невелико. Так, например, сопоставимое число философски отрефлексированных понятий в системах начиная с Гегеля, имеет место лишь у восьми групп авторов М.Хайдеггера, Ж.Лакана, тандема Делёз-Гваттари, в школах Альтюссера и Щедровицкого-старшего, у Ж.Деррида, А.Бадью и С.Жижека.

Среди перечисленных творчество Делёза и Гваттари, по-видимому, отличается наибольшей разнородностью материала, которую А.Бадью определяет [1, 65] как поэтический характер философствования, в силу которого мыслительное содержание текста удерживается на неопределённо-концептуальном уровне, не поднимаясь до теоретического оформления. Благодаря этому совместные тексты Делёза и Гваттари не только преодолевают ловушку логоцентризма, но и приобретают дополнительную ценность материала для дальнейших интерпретаций. Расследованию некоторых из них и посвящён этот доклад.

1.Дискурсивное и натурфилософское прочтение

Первая из совместных работ авторов — «Анти-Эдип» — посвящена критике эдипальной стратификации желания в позднекапиталистическом обществе, которая рассматривается как машинный эффект весьма специфического сопряжения потоков труда, капитала и желания, на пересечении которых и возникает капиталистическая формация [5, 207-209 и 351-413]. Тем не менее, возможно различное истолкование характера данных потоков, снимающих новоевропейское разделение «природа-культура», следствием которого является представление об активном самоосознающем субъекте и мёртвых, бездеятельных объектах. В рамках дискурсивной интерпретации природа представляется как территориальный эффект действия опосредующих социальных и бессознательных психических сил, так как окружающие нас вещи, факты, явления и прочие чувственно-воспринимаемые объекты воспринимаются нами лишь посредством знаковых систем, равно как и практически обрабатываются посредством инструментов, которые также всегда предполагают участие знаковых систем при своём изготовлении и применении как объектов труда. Очевидно, что первая позиция отсылает к общекартезианской проблематике корреляционизма, расследуемой Мейясу в «После Конечности» [15, 28-30], тогда как вторая скорее к марксистско-хайдеггерианской парадигме подручного и вообще технического как социальной реализации постава [19, 221-238]. Обе позиции предполагают сведение субъективности, как в рефлексивном картезианском, так и в деятельностном марксистском смыслах, к поверхностным эффектам потоков сигнификации и субъектификации [6, 211-220], очерчивающих поле дискурса.

Как возможно снятие дискурсивной интерпретации преодоления разрыва «природа-культура» в Анти-Эдипе? Во всяком случае, необходимость такого снятия очевидна из того, что на следующем шаге подобное понимание принимает отчётливый субъективно-идеалистический характер, так как на вопрос типа “существовала ли природа до человека?”[12, 71-83] следует по сути отрицательный ответ, сводящий свет далёких звёзд и окаменевшие останки аммонитов и белемнитов к их словесной и психической интерпретации, а действие закона гравитации подчиняет договорённости внутри научного сообщества относительно его существования.

Подобная трактовка текстов Делёза и Гваттари, ставшая возможной в силу теоретической неоформленности концептуального материала, даёт повод их противникам, как за рубежом, так и в России, отвергать с порога весь их философский аппарат, зачисляя в ряды обскурантов и политических реакционеров, выступающих против рационализма эпохи Просвещения, идеи которой, по их мнению [4], современные левые теоретики и активисты, обязаны принимать как отправную точку деятельности и миропонимания.

Тем не менее, позитивное решение данной проблемы методологически дано в самом тексте Анти-Эдипа: те же самые дискурсивные практики, конституирующее триединство восприятия-мышления-аффектации в социальной и психической формах, на пересечении которых и возникает субъект как эффект бессубъектных процессов, при нарастании интенсивности режима, обеспечивают различение эффектуальности как модуса обобщённой телесности. Шизофреник, который смешивает слова и вещи [5, 45], множества и их подмножества, тела и их эффекты, социальные и психические элементы, разграничения между которыми сметаются и восстанавливаются при каждой перетасовке правил игры, производимых перестановкой телесных элементов, в которых та осуществляется, и есть тот субъект раскодированных потоков, который капитализм производит на своём пределе, то есть дискурсивная структура, которая замыкает дискурс на самого себя, в то же время размыкая границы дискурса как языковой практики, отличной от коммуникации объектов любой природы. Вкратце, переход от двуслойной дискурсивности к плоской онтологии природы осуществляется сменой связки “есть” на “и” [6, 44 ], когда всякое означаемое более не есть означающее, но одни рядоположны и перечисляются через запятую: название стола есть такой же объект, как и сам стол, а ужас от страшного зверя кусается почти так же больно, как и сам зверь, хотя и за другие части тела.

Рассмотрим подробнее, по какой причине просвещенческая и наследующая ей дискурсивная позиции всегда запаздывают по отношению к натурфилософскому прочтению “Капитализма и шизофрении”, в состав которого оказываются включёнными теперь уже не только ряды знаков, но и страницы бумаги вместе с системой машиностроения и наёмного труда, в которой они были отпечатаны, вплоть до физического вакуума и машин, его производящих.

2. Концепты «Геологии морали»

Отличительной чертой делёзианской натурфилософии является её отчётливая лавкрафтианская эстетика [6, 122-123, 394-395, 414-415], противостоящая не только просвещенческому рационализму, но и его марксистским и хайдеггерианским изводам, носящим смешанный романтико-прагматический характер. Данный эффект является следствием концептуального осмысления бесчеловечной и безбожной основы, производящей стратификацию бытия-в-мире как человеческого и следовательно, божественного.

Очевидно, что всякий знак определяется взаимной артикуляцией смысла и значения [9, 130-135], с частным случаем которой мы имеем дело в психической структуре «Эдипова комплекса», расследуемого в первом томе “Капитализма и шизофрении” как невротический коррелят капиталистического способа производства, и соотносящийся с шизофренией так же, как капиталистическая скорость соотносится с коммунистической акселерацией. По сути, структура, производящая эдипальные неврозы и шизофреногенная ситуация, описанная Бейтсоном [2, 50-55], представляют один и тот же механизм, работающий в частном и в общем, с низкой и высокой интенсивностью соответственно. Запрещённая отцовским вмешательством мать, запрет которой формирует желание ей овладеть — и предписанная материнским поведением любовь к отцу, что формирует ненависть к последнему, данные ребёнку без возможности сбежать от них. Мама, папа, я — эдипова семья. Шизофрения представляет по сравнению с ней прогресс уже хотя бы в том отношении, что предполагает обобщённую артикуляцию, а значит и возможность инструментализации последней, что концептуализируется Делёзом и Гваттари как детерриториализация par excellence [5, 61]. Между тем просвещенческая позиция не предполагает, что существует бессознательное, обладающее своей логикой, каковое незание является причиной существенной неадекватности левых, исповедующих подобный рационализм.

“Геология морали” даёт обобщённую схему двойной артикуляции, общей не только для языковых и психических, но и любых других страт. Тогда страты определяются [6, 853-855] как дву-однозначные способы соотнесения объектов любой природы, исследуемые в рамках взаимного соотнесения как специфицированные. Некая женщина, некий мужчина, некие желания любви и ненависти могут соотноситься множеством способов, не формируя никакой дву-однозначности. Однако в случае буржуазной семьи они укладываются в сетку Ельмслева как взаимообусловленные формы и материи содержания и выражения, давая в психике ребёнка невротические эффекты. Поломка буржуазной семьи заключается в том, что та производит слишком много невротизации, громоздя Эдип на Эдип и доводя интенсивность до шизогенного порога, за котором скольжение элементов артикуляции выходит за пределы эдипального и капиталистического режима.

В самом деле, представляя собой психический аппарат, эдипальная семья является одновременно семьёй буржуазной, а это значит, что сама она вписана как артикулируемый элемент в систему соотношений между государством и капиталом, и их идеологиями: консерватизмом и либерализмом, которые соотнесены друг с другом как страты. Университетская, гендерная, национальная, религиозная и человеческая стратификации тянутся за ними следом. План консистенции — это способ мультипликативного соотношения элементов, логически первичный по отношению к стратам и исторически синхронный по отношению к ним [6, 860-862]. Абстрактные машины есть способ трансверсального соотнесения элементов [6, 866-871]; трансверсаль есть кривая, очерчивающая множество всех подмножеств объекта. Отсюда очевидно следует множество частных режимов работы абстрактных машин и их типология [6, там же] по отношению к конкретным способам фабрикации групп стратифицированных и дестратифицированных элементов, определяемых как конкретные сборки [6, 855-858].

Типология абстрактных машин в зависимости от степени их близости к стратам предполагает различие между телесными и эффектуальными элементами, телесностью и лицевостью [6, 240-245]. Это весьма различные онтологии. Достаточно сказать, что абстрактная машина лицевости эффективно в обоих смыслах этого слова производит божественное присутствие, столь красноречиво запечатлённое не только в текстах ветхого и нового завета, но и в животном царстве, исследуемом эволюционной биологией. Так, траектория эволюции таксонов, ветвящаяся узлами ароморфозов и пучками идиоадаптаций, — то есть линия экологического разделения филогенетических потоков,– логически есть та же линия разделения, что Яхве проводит над землёй и небом и их частями, над чистыми и нечистыми животными, над избираемыми и отвергаемыми людьми и народами, и так далее.

Точно так же просвещенческая левая не предполагает общности законов, проявляющихся в общественной, биологической и физической жизни, так как энгельсовские “законы диалектики” [20, 128] [21, 384] носят в большей мере декларативный, нежели реальный характер. А эволюционная биология в лице генетического редукционизма обнаруживает буквалистскую тенденцию к прочтению не только библии, но и, что уже хуже [8, 74-77], своего собственного предмета.

Поэтому в конечном итог всякая различающая частота уже-всегда предполагает некий резонанс, которым та и разрешается. Частота и резонанс есть способы соотношения эффектуальных элементов различающим и повторным способами [7, 276-277], [11]. Другой пример их существования — это естественное упорядочение химических элементов согласно периодическому закону, открытому Д.И. Менделеевым, содержащим более физикализированную, нежели семиотизированную стратификацию материала в сравнении с государственным различанием и капиталистическим повторением.

Ещё более физикализированный пример: соотношение фундаментальных констант субатомных элементов. Почему масса электрона и скорость света не меняются произвольно каждые пять минут? Весьма вероятно, что данный вопрос аналогичен следующему: почему слова не меняют произвольно свой смысл с сегодня на завтра? Ответ, предлагаемый Мейяссу, сводящего постоянство физических законов к беспричинной констелляции [15, 123], абсолютизирует ту самую случайность, против которой ещё апостол Павел написал: “Смотрите, братья, чтобы кто не увлёк вас философией и пустым бесчувствием, учением человеческим, по стихиям мира, а не по Христу” (Колос. 2:8). Отсюда его философия приобретает отчётливый языческий характер, редуцируя логический порядок природы к простой стохастике. Концептуальная недопустимость такого хода станет яснее видна из молекулярного рассмотрения способа взаимосвязи элементов. В самом деле, в любой молекуле телесные элементы, специфицированные различением, присущим периодическому закону и связанные электромагнитным резонансом, занимают свои места в логической структуре, функционально предшествующей своему актуальному осуществлению, так что связывание, существование и разрыв связей, хотя и представляют собой физико-химические процессы, осуществляются они в границах определённой логической формы, в которой и распределяются относительно друг друга скорости и интенсивности телесных элементов. В качестве таковой, логическая форма не только задаёт необходимое ускорение и торможение элементов, что означает переход от модели гиперхаоса к более реалистичной модели, о которой будет сказано ниже. Более того, логическая форма процесса может абстрагироваться от того материала, в котором возникла, и переходить на иные субстраты.

Как бы то ни было, более правдоподобным является предположение, что физические константы остаются стабильными, потому что существуют некие, хотя ещё и неизвестные механизмы, которые их удерживают в таком состоянии. Подобно тому как законы буржуазного общества удерживают рабочих на заводе в качестве пролетариев, а механизмы естественного отбора удерживают расширенный фенотип особей в границах вида. Иначе говоря, перечисление эффектуальных элементов рядоположно с телесными, восстанавливает обобщённую логическую форму процесса как его целевую причину [3, 12-14]. В этом и заключается разгадка лавкрафтианской эстетики текстов «Тысячи плато», как следствия интенсивного удержания алеаторного материализма на грани восстановления ортодоксального гегельянства. Не представляет ли собой такое удержание очередной извод обобщённой эдипальной стратификации желания? Было бы весьма прискорбно, если бы авторы Анти-Эдипа сами оказались подвержены тому самому симптому, борьбе против которого они посвятили свой труд, притом на уровне концептуального бессознательного. Данное обстоятельство делает проблематичным также и делёзианское понимание абсолюта как механосферы [6, 415], то есть способа сопряжения абстрактных машин поверх их конкретных сборок.

3.Научные и политические инвестиции концептов.

В какой мере философские концепты «Анти-Эдипа» и «Тысячи плато» вообще применимы к научной картине мира? Отрицательный ответ левых позитивистов, начиная от Брикмона и Сокала [16], и заканчивая Бузгалиным и Кагарлицким, всем давно известен и никому не интересен. Тем не менее, вопрос можно поставить и наоборот: в какой мере современная форма научных теорий соответствует концептуальной машине “Капитализма и шизофрении”? Ответ на данный вопрос мы находим в 12 главе “Тысячи плато”, Трактат о Номадологии: машина войны, в разделе о различии между номадической и государственной наукой [6, 604-628].

Государственный учёный, работающий в университете, НИИ или лаборатории, получает жалованье за свою работу и гранты на свои исследования, результаты которых присваиваются университетом, государством или корпорациями, и используются в иных областях общественной жизни. Попытка отыграть правила подобной ситуации как правило ведёт к политизации или коммерциализации исследователя, выходящего за пределы академической стратификации. Карл Маркс и Ноам Хомский, Билл Гейтс и Фрэнсис Бэкон представляют собой примеры радикальной и умеренной политизации и коммерциализации соответственно. Тем не менее, определение перечисленных случаев как отклонений от “генеральной линии” государственной науки само по себе неудовлетворительно. Тогда не следовало бы, наоборот, государственную науку определить через большую или меньшую неспособность исследователей уклоняться в новые формы мыследеятельности, а теории — в новые области применения? Вторая составляющая предполагает переход от счёта естественных объектов подручными средствами к исчислению формальных структур изобретёнными знаками, а от него — к вычислению оптимальных способов перехода в лучшее состояние и поиску средств его осуществления.

Таким образом, применение концептуального аппарата Делёза и Гваттари в области наук предполагает методологическое снятие последних с разведением онтологии мира и методологии его познания и преобразования, включая саму методологию. В онтологическом направлении это ведёт к необходимости теоретической социологии, в фокусе которой находится не бессмысленное обобщение фактов, а теоретическое моделирование способов производства, проходимых обществами, возникшими на основе заданной формы жизни во вселенной с заданными физическими константами и произвольным числом измерений. В методологическом направлении это ведёт к изысканию способов практического применения сколь угодно абстрактных моделей, вплоть до политических и экономических интервенций на иные общественные территории.

За неимением лучшего определения, такое движение можно определить как акселерацию, или научно-техническое ускорение общественного прогресса — так как её описание в текстах Срничека и Уильямса [17] является, по-видимому, слишком благостным, а у Ника Лэнда [13] — и вовсе реакционным. Строго говоря, акселерация не является по своей сути политическим процессом, хотя и включает её в качестве рабочей детали. Неочевидность данного вывода, вообще говоря, связана с представлением о наступлении коммунизма в первую очередь политическим путём. Данное представление было вчитано в марксистскую теорию снятия капитализма самими её основателями [14], хотя и не следует из её постулатов.

Таким образом, речь идёт о смене проблематики с парного экономико-политического преобразования общества, осуществляемого буржуазией посредством национальных государств и политико-экономического преобразования общества, осуществляемого социалистическим государством посредством пролетариата — на проблематику обобщённой социальной инженерии, в ходе которой не только капиталистический, но и общественный способ производства завершается техно-научным снятием, производимым, по-видимому, некими формами посткапиталистической технократии. В самом деле, вопрос о том, что конкретно необходимо для того, чтобы снять существующие общественные страты, такие как частная собственность, семья, государство и государственная наука, нации, религии и так далее, никогда всерьёз не ставился не только в марксизме, но и в работах Делёза и Гваттари, хотя, казалось бы, очевидно следует из них. Тем более, просвещенческие левые не внесли сколь бы то ни было существенного вклада в расширение концептуальной и теоретической базы левой политики за всё время их существования, так как число концептов, произведённых ими, весьма невелико, и, по-видимому, равняется нулю. Другой вопрос — это вопрос об элементах, из которых состоят перечисленные страты и о механизмах удержания их в стратифицированном состоянии. Данные вопросы отсылают к тому, что противостоит их решению на теоретическом и практическом уровнях, и что можно определить как нищенский материализм и страдальческий коммунизм соответственно.

Нищенский характер всего имеющегося материализма определяется исходя из числа производимых и используемых им концептов, а также с учётом отсутствия их практического применения. Так, например, на постсоветском пространстве его характерной разновидностью является «ильенковщина», представители которой знают всего два философских концепта: материальное и идеальное [10]. При том, что оба были изобретены не ими, различие между ними проводится на основании случайного признака — репрезентативности, а практическое применение, носящее чисто словесный и декларативный характер, довело некоторых из них до религиозного помрачения (случай Батищева) и соединения кантианства с нумерологией (случай Мареевых), ясно, что подобный “материализм” должен быть предметом скорее клинического, чем философского рассмотрения.

Аналогично, страдальческий характер большинства движений, именующих себя коммунистическими, определяется на основании страдательной аффектации, интерпеллирующей ко всё более угнетённым элементам капиталистического общества. При этом амбивалентность меры угнетения и потенциала элемента смещается с потенциала, определяемого не иначе как в теоретическом опосредовании, на непосредственное сопереживание, которое принимает характер всё более ярко выраженного рессентимента и играет на руку реакционным силам. Абстрактно: сострадание к эксплуатируемым на фабриках пролетариям не более оправданно, чем сострадание к электронам внутренних орбиталей атома золота-197, не способным покинуть своё место на протяжение сотен миллионов лет, хотя и те и другие находятся в страдательном состоянии. Однако, оно приобретает действительный смысл в контексте классовой борьбы и возможности пролетарских революций. Вне данного контекста речь о страдании и сострадании стремительно приобретает характер пустословия, принципиально неотличимого от государственной пропаганды и включённого в последнюю в качестве рабочей детали [18, 167-170].

Делёз и Гваттари ставят вопрос о концептуальном изобилии материалистической философии [7, 9], которая могла бы оперировать не только с сотнями, но и с многомиллионными паттернами концептов — и о социальной инженерии за пределами политики, радостном и осмысленном творчестве новых форм социальной и постсоциальной жизни [6, 315]. В этом направлении становится возможным практическое опровержение просвещенческого рационализма, отрицающего существование бессознательного, а следовательно и возможность его технического познания и включения в процесс ускоряющегося снятия капиталистического способа производства.

Библиография:

[1] Бадью А. Делёз. Шум бытия. М.: Фонд научных исследований «Прагматика культуры», издательство «Логос-Альтера» / «Ессе homo», 2004.

[2] Бейтсон Г. Экология разума. — М.: Смысл, 2000.

[3] Гегель Г. В.Ф. Философия природы // Гегель. Энциклопедия философских наук. Т. 2. — М.: «Мысль», 1975

[4] Геген, Р. Постмодернизм — направо, Радикальное Просвещение — налево / Пер. с англ., http://commons.com.ua/uk/postmodernizm-napravo/

[5] Делёз Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения. У-Фактория, 2007. Перевод Д.Кралечкина. Редактор — В.Кузнецов

[6] Делёз Ж., Гваттари Ф. Тысяча плато. Капитализм и шизофрения / Пер. с фр. и послесл. Я.И. Свирского, науч. ред. В.Ю. Кузнецов — Екатеринбург: У-Фактория; М.: Астрель, 2010.

[7] Делёз Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? Пер. с фр. и послесл. С. Зенкина. — М.: Академический Проект, 2009. — 261 с. — (Философские технологии).

[8] Докинз Р. Эгоистичный ген = The Selfish Gene / Переводчик: Н. Фомина. — Corpus, 2013.

[9] Ельмслев Л. Пролегомены к теории языка: Пер. с англ. / Сост. В.Д. Мазо. 2006.

[10] Ильенков Э.В. Идеальное // Философская энциклопедия — М.: Государственное научное издательство “Советская энциклопедия”, 1962, т. 2

[11] Кольшек К. Повторение пустоты и материалистическая диалектика. // Новое литературное обозрение, №130, 2014

[12] Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм // Полное собрание сочинений. — 5-е изд. — М.: Издательство политической литературы, 1968. — Т. 18.

[13] Лэнд, Н. Быстрое-и-грубое введение в акселерационизм // https://syg.ma/@igor-stavrovsky/nik-lend-bystroie-i-niepristoinoie-vviedieniie-v-aksielieratsionizm

[14] Маркс К. Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии // Маркс К. Энгельс Ф. Полное собрание сочинений. — 2-е изд. — М.: Издательство политической литературы, 1955. — т.4

[15] Мейясу К. После конечности: Эссе о необходимости контингентности. — Екатеринбург; М.: Кабинетный ученый, 2016.

[16] Сокал А., Брикмон Ж. Интеллектуальные уловки. Критика современной философии постмодерна / Пер. с англ. А. Костиковой и Д. Кралечкина. Предисловие С.П. Капицы. — М.: «Дом интеллектуальной книги», 2002.

[17] Уильямс А., Срничек Н. Акселерационистский манифест http://criticallegalthinking.com/2013/05/14/accelerate-manifesto-for-an-accelerationist-politics/

[18] Хайдеггер, М. Бытие и время / Пер. с нем. В.В. Бибихина — М.: Ad Marginem, 1997.

[19] Хайдеггер, М. Вопрос о технике // Время и бытие: Статьи и выступления / Сост., пер. с нем. и комм. В.В. Бибихина. — М.: Республика, 1993.

[20] Энгельс Ф. Анти-Дюринг // Маркс К. Энгельс Ф. Полное собрание сочинений. — 2-е изд. — М.: Издательство политической литературы, 1961. — т. 20

[21] Энгельс Ф. Диалектика природы // Маркс К. Энгельс Ф. Полное собрание сочинений. — 2-е изд. — М.: Издательство политической литературы, 1961. — т. 20