Знаменитое эссе Жан-Поля Сартра «Экзистенциализм это гуманизм», вызвавшая справедливую критику как со стороны марксистов, усмотревших в этом попытку недопустимого смешения классового подхода с «мелкобуржуазным субъективизмом» — так и со стороны философа Мартина Хайдеггера, на авторитет которого пытался ссылаться Сартра, справедливо заметившего, что гуманизм по существу зависит от той концепции человеческой природы, которую мы примем в качестве аксиомы. А поскольку на лбу у людей не написано, в чём же на самом деле заключается их сущность, то и выбор скорее всего будет произвольный, что не есть признак приличной философии.

В этом отношении имеет смысл высказать гипотезу, согласно которой гуманизм как идеологический режим функционирования общественного бессознательного, равно как и сопутствующий ему способ представления общества как человеческого общества, состоящего из отдельных людей, отношения между которыми выделяются из всех прочих отношений, и устанавливаются в некоем привилегированном отношении, является эффектом пересечения как минимум четырёх взаимосвязанных групп факторов, стратифицирующим социальное пространство: товарно-денежных отношений, частной собственности на средства производства, распознавания лиц как лиц субъектов, а речи и голоса как исходящих изнутри их натурализованных тел. При этом товарно-денежные отношения и отношения собственности как экономические и правовые категории отсылают к классической марксистской политэкономии, а взгляд, бегающий по поверхности лица, голос и речь, распознаваемые как исходящие изнутри одного вовнутрь другого субъекта — объекты структурного психоанализа и шизоанализа, синтезирующего достижения последнего со структуралистским марксизмом Луи Альтюссера.

В пользу данной гипотезы свидетельствует возникновение и распространение гуманистических идей на заре капитализма и вместе с капитализмом. Никаких собственно гуманистических идеологий, в которых бы постулировались свобода и достоинство людей, составленность общества из них и тому подобные вещи, не встречается в докапиталистических способах производства. Наоборот, идея человека рождается там и тогда, где и когда отдельные лично свободные производители — мелкие буржуа — осознают своё противостояние со старой феодально-аристократической иерархией и выступают против неё на экономическом, политическом, идеологическом и военном направлении борьбы. Результатом этой борьбы является закрепление на правовом уровне товарно-денежных отношений, субъект которых — собственник, продавец, покупатель — и определяется как человек в полном смысле этого слова, которому и приписывается полнота прав. Рабочие, женщины, атеисты, лица иных рас, национальностей и становлений, не обладающие собственностью и не участвующие деятельно в товарно-денежных отношениях, соответственно, не обладающие правами, с точки зрения тогдашней юриспруденции, а значит и идеологии, закономерно не считаются людьми. Однако является ли распространение на них буржуазных прав и свобод основанием считать, что общество состоит из людей — то е5сть переносить заведомо идеологическую категорию в научную социологию?

Факт распространения исходно буржуазных прав на прочие группы населения, признание их гражданами и людьми по мере их вхождения в товарно-денежные отношения деятельностным способом, лишь подтверждает буржуазный характер гуманистической идеологии, а вместе с тем ставит вопрос: что же находится за её пределами? — ведь, даже признавая идеологическое происхождение гуманизма, всё же, «очевидно, что люди есть, и являются авторами своих действий; общество состоит из людей независимо от выдумок буржуазии», и т.д.

Психоаналитическая компонента позволяет вычистить и эту «очевидность», объяснив её работой взгляда и слуха в условиях, требующих распознавания субъектов товарно-денежных отношений как тождественных самим себе во всех ситуациях, а также отдающих себе и своим партнёрам отчёт о совершаемых действиях. На бессознательном уровне данная правовая и экономическая необходимость трансформируется в работу взгляда, тренируемого узнавать лица себя и других субъектов как их собственные, а также в работе слуха, тренируемого приписывать голоса телам, из которых они эмпирически исходят. Взгляд, не обременённый подобной необходимостью, и расположенный на значительно больших или меньших расстояниях, на больших или меньших временных промежутках мог бы и не формировать представления о человеческой индивидуальности — как это намечается, к примеру, на войне или в промышленности. Слух, не обременённый установкой распознавать голоса и речи как принадлежащие тождественным себе субъектам, мог бы различать интонации и лексические паттерны, восходящие к качественно различным и неантропоморфным средам: труд, земля, государства, капиталы, языки, науки, их всевозможные пересечения, очевидно, не являются людьми ни в каком возможном смысле этого слова. Не следует ли в таком случае предположить, что именно по поводу их вовлечения в товарно-денежные отношения при капитализме и звучат голоса всех классов, а взгляды распознают образы, актуальные для его воспроизводства?

Несомненно, развёрнутое доказательство или опровержение потребовало бы более точного и детального разбора факторов, позволяющих объяснить гуманистическую разметку социальной действительности; но что означало бы подтвержение этой гипотезы для марксизма? По всей видимости, утверждение его собственной точки зрения, что история совершается не людьми, а классами; что общество состоит из производственных процессов, организующих перемещение и взаимодействие множеств конкретных объектов; что свободы воли нет, и решения на микроуровне принимаются путём распределения импульсов в нейронной сети головного мозга, а на макроуровне вследствие динамики отраслей производства и сопряжённых с ними институтов, а так далее. И в этом смысле поздний Маркс, настаивавший на научности и объективности своих выводов относительно онтологии общественных процессов, наиболее аутентично прочитывается в советском и французском антигуманистическом марксизме: Ленинградская онтологическая школа диалектического материализма, Луи Альтюссер, Феликс Гваттари, Жиль Делёз, Жак Деррида против Роже Гароди, Жан-Поля Сартра, Эвальда Ильенкова, Генриха Батищева, Николая Бердяева и других авторов, перешедших от марксизма к гуманизму, и от науки к идеологии.