Мишель Уэльбек о ковиде, особенностях самоизоляции писателей и моральном износе западного общества. Это письмо-размышление с подзаголовком «Ответ нескольким друзьям» было прочитано на France Inter 4 мая 2020 года.

Вот этот текст: (в переводе Эллы Дюбуа)

Надо признать, что большинство электронных писем, которыми мы обмениваемся в эти недели, имеют своей целью в первую очередь проверить, что адресат не умер или не находится в состоянии перехода в иной мир. Но, убедившись, что с ним все в порядке, все–таки хочется обменяться чем-то интересным — что не так-то легко сделать, потому что этой эпидемии удается быть одновременно и пугающей, и скучной. Банальный вирус из разряда гриппов (что не поднимает его в наших глазах), с непонятными условиями его выживания, с расплывчатыми характеристиками — то безобидный, то смертельный, и вдобавок даже не передающийся половым путем! В общем, вирус «без свойств». Несмотря на то, что эта эпидемия уносила ежедневно несколько тысяч жизней во всем мире, она тем не менее производила любопытное впечатление не-события. Кстати, уважаемые собратья по цеху (некоторые из них, что ни говори, действительно достойны уважения) не очень-то и интересовались самим коронавирусом, они предпочитали писать о самоизоляции. Мне бы хотелось здесь внести свою лепту в дополнение к некоторым уже высказанным наблюдениям.

Фредерик Бегбедер, уединившийся в Гетари, что в Атлантических Пиренеях, заметил, что писатель в любом случае живет более или менее изолированно. Писатель живет, как отшельник, со своими книгами, карантин почти ничего не меняет в его образе жизни. Совершенно с тобой согласен, Фредерик, с точки зрения человеческого общения он не меняет практически ничего. Но есть один момент, о котором ты забываешь (очевидно потому, что живя за городом, ты являешься меньшей жертвой запрета): дело в том, что писателю требуется ходить.

Эта самоизоляция мне кажется идеальным моментом для окончательного разрешения старого спора между Флобером и Ницше. Флобер где-то утверждает (не помню точно, где), что хорошо думается и пишется только сидя. На что Ницше разражается протестами и насмешками (тоже не помню, где именно) и даже доходит до того, что обзывает Флобера нигилистом (то есть происходит это как раз в то время, когда он начал употреблять это понятие как попало). Сам Ницше создавал свои творения в процессе ходьбы и считал, что все, что не создано таким образом — бездарно (кстати, сам он всегда был дионисийским танцором). Вряд ли меня можно уличить в излишней симпатии к Ницше, однако тем не менее я должен признать, что в нашем случае прав скорее он. Пытаться писать, если у вас нет возможности шагать несколько часов в день быстрым шагом, решительно противопоказано: накопленное нервное напряжение не рассеивается, мысли и образы продолжают болезненно вращаться в бедной голове автора, который вскоре впадает в раздражительность, а то и становится похожим на помешанного.

Единственное, что действительно при этом имеет важность — это ритм, механический, машинальный ритм ходьбы, который нужен не для рождения новых идей (хотя это тоже может попутно произойти), но для успокоения конфликтов, вызванных шоком идей, рожденных за рабочим столом (нельзя сказать, что Флобер тут совсем не прав). Когда Ницше говорит о своих идеях, рожденных на скалистых склонах окрестностей Ниццы, или в лугах швейцарских Альп, его немного заносит в сторону: пейзажи, которые мы «проходим», менее важны, чем пейзаж внутренний — за исключением того случая, когда вы составляете путеводитель.

Катрин Мийе (вообще-то она скорее парижанка, но по счастью, в тот момент, когда вышло распоряжение о самоизоляции, оказалась в Эстажеле, в Восточных Пиренеях). Настоящая ситуация досадным образом напоминает ей «антиутопическую» сторону одной из моих книг — «Возможности острова».

И тогда я подумал, что это действительно хорошо — иметь читателей. Потому что мне-то самому это не пришло в голову, а ведь эта параллель просматривается совершенно ясно! Кстати, когда я думаю об этом сейчас, я понимаю, что именно так представлял себе тогда вымирание человечества. Ничего зрелищного, как это показывают в фильмах-катастрофах, наоборот — что-то обыденное, привычное. Люди, живущие каждый в своем отсеке, без физического контакта с себе подобными. Разве что перекинутся иногда несколькими фразами посредством компьютера, а потом и эта переписка угасает.

Именно так я представлял себе тогда вымирание человечества. Ничего зрелищного, как это показывают в фильмах-катастрофах, наоборот — что-то обыденное, привычное. Люди, живущие каждый в своем отсеке, без физического контакта с себе подобными. Разве что перекинутся иногда несколькими фразами посредством компьютера, а потом и эта переписка угасает.

Эмманюэль Каррер (Париж — Ройян* похоже, он нашел уважительный мотив для перемещения) задается вопросом: вдохновит ли этот период на интересные книги?

Я тоже задавался этим вопросом. Я серьезно размышлял над этим, но на самом деле так не думаю. О чуме было написано много — и это на протяжении многих веков. Чума сильно интересовала писателей. А вот тут сомневаюсь. Начну с того, что ни полсекунды не верю заявлениям типа «В пост-ковидном мире все будет по-другому». Наоборот, все останется в точности как было. Примечательно, что протекает эта эпидемия совершенно «нормально». Запад не создан для того, чтобы продолжаться вечно, согласно неизвестно какому божественному закону, он не может бесконечно оставаться самой богатой и самой развитой частью мира. Всему этому уже пришел конец, причем уже некоторое время назад, и это ни для кого не сенсация. Если рассмотреть вопрос поближе, в деталях, то Франция справляется с эпидемией чуть лучше, чем Испания и Италия, но хуже, чем Германия. В этом тоже нет большой неожиданности.

Наоборот, коронавирус будет иметь главным результатом ускорение некоторых мутаций, которые уже начались до него. Весь этот технологический прогресс и новые социальные «практики», будь то малозначительные (просмотр фильмов на дому, бесконтактная оплата), или серьезные («удаленная работа», покупки в интернете, соцсети) — имели главным последствием (главной целью?) уменьшение количества материальных контактов, прежде всего человеческих связей. Эпидемия коронавируса предоставляет этой глубинной тенденции великолепный raison d’être — похоже, действительно, что человеческие отношения подверглись «моральному износу». В связи с этим мне приходит в голову потрясающее сравнение, на которое я наткнулся в тексте некоей группы активистов, выступающих против искусственной инсеминации. Эта группа называет себя «шимпанзе будущего». Я нашел их в интернете — я никогда не говорил, что интернет имеет только плохую сторону. Итак, цитирую:

«В ближайшем будущем производить детей на свет естественным образом, бесплатно и не «запрограммировав» их появление заранее, будет казаться таким же странным, как пытаться передвигаться автостопом без web-платформы».

Да, мы имеем те утопии, которые заслуживаем — сovoiturage (бла-бла кар — прим.пер.), colocation (съем квартиры вдвоем или втроем-вчетвером — прим.пер.)**… Но оставим это.

Было бы также неправильно утверждать, что, как мы слышим отовсюду, «мы вновь открыли для себя трагическое», то есть смерть, конечность человека и т.д. На самом деле вот уже больше полувека мы наблюдаем тенденцию, великолепно описанную Филиппом Арьесом — тенденцию прятать смерть, делать ее невидимой, насколько это возможно. Действительно, никогда еще смерть не была такой незаметной, как в эти последние недели. Люди умирают в одиночестве в своем гостиничном номере или в домах престарелых, их тут же хоронят или кремируют. Кремация, кстати, больше соответствует духу времени. Люди умирают почти секретно, без свидетелей, никто не приходит проститься с телом. Эти жертвы сводятся в отдельную статистическую группу ежедневных смертей. Тревога среди населения растет пропорционально увеличению общей цифры жертв — в этом есть что-то странно-абстрактное.

Другая цифра получила большую важность в эти дни — это возраст больных. До какого возраста имеет смысл лечить и реанимировать? До 70, 75, 80 лет? По всей видимости, это зависит от региона мира, в котором вы живете. Но в любом случае никогда раньше с такой спокойной откровенностью не признавали, что жизнь разных людей имеет разную ценность. Что начиная с определенного возраста — с 70, 75 или 80 лет — вы как бы уже почти мертвы для общества.

Все эти тенденции, как я говорил выше, существовали еще до коронавируса. И сегодня они подтверждаются с новой зримой очевидностью. Мы не проснемся, после окончания самоизоляции, в новом мире. Это будет тот же самый мир, только немного хуже.

Перевод: Элла Дюбуа

*Уэльбек подтрунивает здесь над Каррером, который, видимо, умудряется проводить самоизоляцию и в Париже, и в Ройяне (город на Атлантическом побережье).
**Хочется продолжить список: coworking, coliving, co sleeping…Прим.пер.

Перевод был осуществлен для Fitzroy Magazine: https://fitzroymag.com/cultura/pismo-mishelja-ujelbeka/?utm_source=facebook.com&utm_medium=social&utm_campaign=uelbek-davno-uzhe-rassorilsya-s-zhurnalis&fbclid=IwAR2F7ja1TLc6lcpkI8cyRLQhoUyP1XKJoAz6N8fOKVSU-Cx5QfKX6ZxWFXw