18+

Перед вами — дебютная подборка стихотворений Юлии Чернышёвой, первая публикация ее стихотворений в русскоязычном контексте (она пишет на трех языках: беларусском, русском и английском). Юлия — одна из самых новых участниц семинара «Ф-письмо» (и также участница семинара «Красное знание» в ДК Розы в Петербурге). Ей 21 год, она из Беларуси, изучает американскую литературу XX века на программе «Литература» в Смольном институте в Петербурге, училась литературоведению и Creative Writing в Bard College в Америке.

В ее текстах слышна свободная речь поколения, которому не придется решать некоторые уже решенные вопросы — вроде тех, о чем женщинам говорить и думать, нужно ли им понимать, в какой политической ситуации они находятся, и вообще как им выстраивать свою траекторию в свободном и открытом мире. В ее текстах интересно вот это (почти сексуальное) ощущение постоянных перемещений, и зафиксированная, задокументированная, понятная, в общем, боль при столкновении с менее свободными явлениями, чем она сама.

Свободному поэту свойственна некоторая жестокость: это жестокость видящей. Юлия, как и все мы, не в состоянии «развидеть» того, что мир за ней не успевает, что наш мир «застрял» в колониальных, провинциальных мировоззрениях, не может выбраться. Однако авторка не отказывается быть его частью, не изолирует себя от связей с миром. Такое чувство честной слепленности автора с обстоятельствами, скованности ими, передано в стихах о Беларуси («мама розовыми листочками нарезает "докторскую"») и Петербурге («согреть паховую область шенгеном в кармане джинсов из зары, просвечиваясь метастазами районных центров со смешными названиями, например, Санкт-Петербург»). Готовность, находясь в этом мире, не убегать от него в «поэтическое» или какое-нибудь «любовное», принятая на себя обязанность честно его видеть и как-то вполне феноменологически описывать, — кажется, ценна сама по себе, и сама по себе его меняет.

Елена Костылева

* * *

вiтаем! предлагается вам, паважаныя госцi,
«мы собрались сегодня, чтобы скрепить союз любящих
и, главное, независимых
государств».
вернёмся туда, где по трубам «дружбы» текут братские отношения:
старший брат практикует декриминализацию домашнего гвалту,
говорит, прогрессивная практика,
говорит о нормах грамматики.
младшие братья гавкают, в отсутствие языка во рту — жалкий обрубок мовки.⠀

затерянные нео-язычники в самом центре европы, «русские
со знаком качества». Он говорит (по команде «голос!») «я дал вам дождь» —
и с неба пролился ройбуш из хельсинского муми-шопа,
на вкус как малиновое настроение. мумия на престоле
скорбит над терактом одиннадцатого года, пока русские жалуются
на биополитику. выходят на площадь. твоя плошча отбила веру в пощаду,
знаешь, что если ты выйдешь — наверно, убь**,
наверно, лучше уеха**
?⠀

мама розовыми листочками
нарезает «докторскую», достаёт сырки с пандой — последствия скидок
(из–под плаката «размаўляйце на беларускай»), говорит,
«хочешь, чтобы было как на ____ ? я может тоже
хочу, но дальше — так только хуже.»⠀

папа, отвозя в аэропорт, резюмирует:
«я бы уехал или вышел на _____ , но у меня мать, жена, ты, кошка, собака,
ты. мне нельзя, чтобы меня _____.»⠀

это правда. у нас дома двадцать пять лет как латентная шизофрения;
эллипсис — троп коллективного бессознательного; мы глотаем
слова так же, как проглотили тотальную девальвацию в девятом,
одиннадцатом, четырнадцатом, пятнадцатом, как капсулы
йода, сублимируя существование щитовидки, выжженной чернобыльскими
дождями. на месте родительских (чьё присутствие и участие — само по себе
не естественно) пропусков додумываешь слова о любви
в стране, где никто ни во что не верит —
только в то, что в смерти нет ничего *такого*, это всё то же нищее государство,
только без ежегодного обвала курса и безбожно пустых прилавков. если Бог
и был тут в гостях, то он приземлился в Гродно и сразу събался в Европу;
в Белосток, за кровью, плотью и плазмой диагональю тридцать шесть дюймов;
это нормальная температура, средняя по больнице
среди узников концлагерей; наша память — груды тел в куропатах, поэтов,
поэток, прочих
мірных, адданых роднай зямлі.⠀

симулякр государственности, Беларусь — это терминальная стадия
депрессивного состояния и не более. я пишу это на колонизаторском
диалекте, но иначе вы бы не поняли (и мы тоже): у меня русская
фамилия, папа, самооценка — всё та же русская.
узкие рамки реальности, выскребая родинки с шеи, твердят: «я не оттуда»,
точно так же как не оттуда Мицкевич, Сутин, Шагал и Выготский.⠀

я оттуда, откуда каждый должен уехать.
каждому настоящему беларусу хочется возвратиться
из эмиграции. взять стакан блевотно-пшенично-светлого и десерт “корзиночка”
в «центральном». тихонько реветь под ненавистным флагом («заря
над болотом») с видом на пр-т незалежнасцi,
согреть паховую область шенгеном в кармане джинсов из зары,
просвечиваясь метастазами районных центров со смешными названиями,
например, Санкт-Петербург. или Узда.

________________________________________________________________________________

когда говорю, «я люблю этот город»,
я имею в виду, я люблю вдыхать его
вонь. «эконом» дороже «комфорта» из–за повышенного спроса.
надо спешить — мосты ! а тут ты.

кажется, наконец язык нашёл точку вхождения в личное пространство
кого? непонятно, но слышно щелчок
и вздох. это один из слонов, держащих землю, начал сутулиться.
у слона, держащего землю, может, тоже остеохондроз,
может, тоже бывает, что хочется посреди улицы
лечь и реветь. а нам с этого что? речь,
нам одна только речь, общий медиум,
не твой и не мой (язык), чья-то там речь,
всё остальное — наши тела — лучше (пренеб-речь) взять и сжечь.⠀

наклоняешься ближе, и воздух
цветёт, всё такое, белые ночи, крейсер аврора, опять же, мосты —
город на букву "с" ночью вскрывает вены
невы, ты не слышишь, но с мойки несёт запах тины, а не вина.
я пишу на чужом [языке], и не моя вина.
ни языка, ни тины — у меня нихуя. увожу взгляд в окно и из питера вижу приштину.

поцелуй оказывается невозможным.
кровь (отрицательный. резус. фактор) — несовместимой.⠀
никогда не говорила “прощай” всерьёз,
это слово, кажется, поцарапает рот.
значит слова? снова без языка или жить со сломанным?
я антоним лиричности и деликатности, хочешь буду и твой
антоним, научу как выпутываться, как (дворами) скосить,
подожди,
вот моё
такси.
подожди.

______________________________________________________________________________

наша встреча
как куриная кость в горле,
почти вставшая поперёк трахеи
меня пятилетней. в минском метро.
мама дала мне крылышко из макдональдса.
в минске двадцать лет
как открыли метро. семь — как макдональдс.
я подавилась. потом всё двоилось (в том числе, цены),
а тогда я сидела, синела и задыхалась,
и мама, говорит, впала в тоталитарную
панику. весь вагон на неё шипел. “что за мать, что наделала”.
посреди тесноты шума и темноты тоннелей она засунула руку
в горло размером с напёрсток, кисть по запястье, и сама вытащила
идиотскую кость, когда я уже не дышала.⠀

в этом нет ничего героического, и это достаточно мерзко,
и я больше не ем мясо. наша встреча
как куриная кость в моём горле.
и она же мамины руки.
и она же макдональдс.
и она метро минска.
и она мои пять лет. безопасные. бесконечная. гипоксия.

* * *

хроники чьих-то там отношений (может, и наших),
черновики общих попыток* в будущее [++ добавить из прошлой заметки]
с моим пока ещё даже не бывшим — всё больше анамнез.
[в черновиках * = “не то”, нужно слово получше]
я начала видеть симптомы раньше, чем ты впервые откашлялся кровью.
перебиваешь вопросом, пренебрегая всеми негласными:
«ты вообще кто такая?», "откуда?”.
перебираешь меня на слагаемые (я согласный),
иногда даже с-/на-прягаешь (только не на людях).

привычным жестом поправляю “с-/на-“ на “из-/в-“.
*в* ответ посылают *на*.

;

я боюсь, что я разобьюсь в этом густом абьюзе
и деколонизации ими на си лия.
ходят слухи, что это когда-то что-то да значило.
ныне выходит так, что калечит
нас или я. если «нас» — то кто
нас не спас?
Он, вот, Он нас не спас,
а яблочный — спас.
вот пидарас. юджин о’нил. я
простой драматург из америки. меня там не должно было быть
в принципе. я родился в отеле и умираю в отделе
управления по делам излишне совершеннолетних.

я боюсь, что в этом отделе мне подбросят наркотики.
я боюсь, что я недостаточно тщательно вымыл руки.
я боюсь, что меня завалят, потому что я неудобная.
я боюсь, что меня завалят землёй и земли под ногтями.
я боюсь, что тебе не нужны не цисгенд…

;

на десятом часу спора об американском объективизме
вспоминаем о том, что у нас определённые
отношения исключительно по желанию съесть друг друга в случае несогласия,
в любом другом — легонечко надкусить.

я вхожу в тебя, твой контекст, конституцию,
выхожу из клиники с результатом анализов,
вместо диплома о высшем мне дали бумажку: “поздравляем. вы влюблены
в человека с опытом мужской гендерной социализации.
если проще — его всю жизнь пиздили разными методами,
и обнимали два раза в год — зимой и летом — на оба праздника.
мы приносим свои извинения.”

спрашиваешь, что сказали врачи.
я не знаю, короче, держи этот лист, [“список” на р. яз.]
список вещей, которые я просталкерила: (прорисёрчила!)
твой гороскоп на день
твоя натальная карта с транзитами
погода в твоём городе
погода в городе бывшей, где ты до сих пор ментально визитами
газета, в которой работаешь
твоя бывшая
бывший твоей бывшей
большая часть твоих бывших до Бывшей
твоя нынешняя (с вязким эмоциональным багажом)
твоя мама
бывший твоей мамы (с ножом)
билеты к тебе на авиасейлс и скайсканере

твоих адресов не было в списке предлагаемых направлений,
так что я их добавила
теперь я командую билетными агрегаторами
погранслужбами
расписаниями поездов
созвездиями

гробик на колёсиках ищет твой дом,
определяет нужный по чердаку с детскими травмами
и подвалу, полному вещественных
доказательств.

;

я протягиваю рецепт от врача, в нём, кажется, только «питаться» (пытаться?).
сложно и слаженно мы учимся разбирать почерки на пороге предельности
и прощать ошибки системы. с каждой таблеткой квирификации
поцелуи становятся слаще. предлагаю внести друг друга то ли в ту ду,
то ли в блэк лист. предлагаю не предлагать лишнего. предлагаю все атомы заменить
отрицательными частицами, резус-факторами, оттолкнуться друг от друга
за неимением сильного пола. предлагаю резолюцию по деконструкции
гравитации и вкусовых рецепторов.⠀⠀

прожектора погасли.
в свете огня зажигалки улыбаешься, немного оскалив
зубы.

ни жэс, ни мчс, ни мгс не в состоянии
объяснить, почему в беларуском столько же гласных,
как и в российском-русском, а я всё равно согласна
говорить с тобой языком, которого я не знаю — в попытке* выйти за скобки.