Весь последний год мы открывали для себя американский анархизм как источник новых идей и оригинальных критических стратегий, помогающих ориентироваться в условиях военного времени, будучи бежен_кой или политическ_ой эмигрант_кой. В конце концов мы решили издать целую серию книг, чтобы познакомить и вас с этой традицией радикальной мысли. Первой ласточкой стал трактат «Не измена» юриста и анархо-индивидуалиста Лисандра Спунера, обосновывающий с позиций естественного права всю несостоятельность любых гражданских правительств на осуществление власти и право народа на активное сопротивление. Предисловие к книге написал редактор журнала Эгалите, историк и кинокритик Александр Мигурский.

Terra incognita американского анархизма

Североамериканский анархизм прошел удивительный путь развития от реформистских групп радикальных интеллектуалов Новой Англии в начале XIX века — к авангарду «классовой войны» в конце столетия, прежде чем сойти с большой сцены в богемное подполье после разгрома рабочего движения в период Первой Мировой войны. Удивительный симбиоз интеллектуальной традиции революционной демократии, художественных и этических идей модернизма с антропологическими и психоаналитическими концепциями, возникший в рамках анархо-пацифистского дискурса, помог американским анархистам пережить кризис послевоенной эпохи и, сбросив с себя груз вульгарной «левизны», доставшийся в наследство от слишком властных шестидесятников, вновь заявить о себе в середине 1980-х. «Битва в Сиэтле» 1999-го, «Occupy Wall Street» 2011-го, антирасистские протесты 2020-го и создание «Автономной зоны Капитолийского холма» (CHAZ) — за последние двадцать лет анархизм никогда надолго не пропадал с политической повестки дня. Каждому из этих событий предшествовала большая теоретическая и практическая работа, о чем красноречиво свидетельствует постоянно растущее число новых анархистских кооперативов, активистских групп и публицистов, вдохновляющих своим примером продолжать социальные и экзистенциальные поиски по ту сторону Системы.

Прежде чем приступить к изучению анархистских концепций американских мыслителей, мне бы хотелось обратить внимание на несколько историко-культурных факторов, без учета которых их дискурсивные особенности могут вызвать удивление и негодование у современного читателя, принадлежащего к другой социально-политической традиции.

Во-первых, США — это страна, появившаяся в результате Революции, ставшей первым примером успешной антиколониальной Войны за независимость (1775-1783). Молодые демократы, возглавившие борьбу с не учитывавшей интересов колоний метрополией, руководствовались в своих действиях идеалами европейского Просвещения. Сохранить им верность считалось необходимым и в период государственного строительства. Какими были эти идеалы? Прежде всего, они сводились к уважению человеческой личности и ее интеллектуальной автономии (религиозная терпимость); к неприятию любых форм политического авторитаризма и стремлению к социальному равенству; к революционному республиканизму, требующему, чтобы местное всегда было основой для всеобщего; к соблюдению «естественных прав» человека — на жизнь, свободу и собственность (Джон Локк) — в качестве гарантии гармоничного сосуществования индивидов. Из этого источника черпали вдохновение самые непримиримые американские революционеры середины XVIII века. Нельзя не заметить элементы дискурса Просвещения в аргументации полемических памфлетов Томаса Пейна (1737-1809) и Томаса Джефферсона (1743-1826), в которых они защищают право народа на восстание против правительства, отстаивают концепцию «минимального государства», призывают к «демократической недоверчивости» или обсуждают со своими союзниками проблему полного роспуска армии. Находясь внутри просветительской парадигмы, пионеры американской политической мысли сформировали новые критерии оценки социально-экономической и политической реальности, предполагающие постоянное расширение личной свободы индивидов и достижение общественной справедливости. Трудно описать, сколько огромным было влияние американской Революции на мир. У нее учились французские бунтари «третьего сословия», готовясь к борьбе, которой было суждено навсегда изменить европейскую политику. К ней за примерами, подтверждающими, что свобода регионов не противоречит культурному и экономическому развитию, обращались Бакунин и Кропоткин, отстаивая важность федерализма в социалистическом обществе.

Во-вторых, нельзя забывать, что отцы-пилигримы, прибывшие на континент для того, чтобы начать жизнь с чистого листа, столкнулись с автохтонным индейским населением, чьи идеалы, верования и формы социальной организации кардинально отличались от тех, с которыми колонизаторам приходилось иметь дело в Европе. Прежде всего, их поразило полное отсутствие государственных структур, более свободная сексуальная мораль и кочевнический образ жизни индейцев. Многие переселенцы, устав от конкуренции со своими соседями, пуританских нравов и политических интриг, уходили к миролюбивым «дикарям» и постепенно ассимилировались среди них. «Уход на Кроатан» жителей первых американских поселений породил целую политическую мифологию, в основе которой лежит мистическое представление о «естественном состоянии» мировой материи. Размышления о ней можно встретить в трудах Отцов-основателей, трансценденталистов и анархистов. Соприкосновение с «естественным состоянием» мира до сих пор имеет для американцев важное духовное и политическое значение. В трактате «Временные автономные зоны» философ Хаким Бей дал лаконичное и точное описание формирования этого ключевого элемента американского политического воображения:

В глазах алхимиков Новый свет ассоциировался с первоматерией или гилеей, «естественным состоянием», невинностью и бесконечным потенциалом («Виргиния»), хаосом или предначальной бесформенностью, служившей основой для трансмутации, в результате которой алхимику надлежало получить «чистое золото», то есть достичь духовного совершенства, а заодно и материального благополучия. Однако такое видение алхимиков отчасти проистекает из их неподдельного и тайного восхищения, которое они питали к сырой, первозданной материи, и зачарованности её бесформенностью, которая нашла своё воплощение в образе «индейца»: «человека» в природном состоянии, не испорченного никакими «формами управления». Калибан, архетипический дикарь, подобно вирусу помещён в самое нутро машины Оккультного империализма; лесная чаща/звери/люди изначально уже обладают магическим могуществом, присущим всякому изгою, отверженному и презираемому. С одной стороны, Калибан уродлив, а Природа уподобляется «негодной пустоши» — с другой стороны, Калибан благороден и свободен духом, а Природа олицетворяет Эдем. Этот раскол в европейском сознании предвосхищает дихотомию между романтизмом и классицизмом, своими корнями он восходит к Высокой магии Ренессанса. Открытие Америки (Эльдорадо, Источник вечной молодости) кристаллизует его, и его духом пронизаны все реальные проекты колонизации.

Опасно балансируя между эссенциализмом и социальным конструктивизмом, анархисты Соединенных Штатов сохранят верность категории «естественного» вплоть до сегодняшнего дня.

Третий фактор, вызывающий огромное количество споров в анархистской среде, но без которого нельзя представить североамериканскую либертарную мысль — это рыночная идеология. Для многих социальных анархистов слово «рынок» служит синонимом понятия «капитализм», что сближает их анализ капиталистического угнетения с марксистской традицией. Нельзя сказать, что такое смещение означающих не имеет под собой оснований. Действительно, рынок — необходимый элемент капиталистической экономики. Это пространство (неэквивалентного) обмена, в пределах которого происходит превращение потребительной стоимости в меновую, товаризация (отчуждение) продуктов труда и самих социальных отношений, конкуренция между экономическими агентами за присвоение все большего количества благ. Однако не стоит забывать, что рынок существовал и в других формационных условиях — и правила его функционирования могли значительно отличаться от тех, что стали для нас привычными.

В политической мысли Соединенных Штатов рынок превратился в идеал саморегулирующейся системы, лучше всего подходящей для рационального, ответственного и свободного субъекта Просвещения, строящего свои связи с миром по принципу добровольных контрактов с другими свободными субъектами. Договорная природа общественных связей подразумевает, что за пределами контракта, чья правомерность определяется соответствием его положений «естественному праву», на человека не может распространяться действие ни одной юрисдикции, к которой он открыто и добровольно не причастен. Радикальное прочтение этой концепции легко приводит к выводу, что в идеальных общественных условиях каждый индивид должен нести ответственность только перед конкретными людьми, с которыми его связывают взаимность и общность интересов. Можно ли в таком случае считать социальные институты или бюрократический аппарат отдельными сущностями, имеющими личностное содержание? Вопрос остается открытым.

Американские анархисты, стремившиеся к уничтожению эксплуататорских механизмов капиталистической системы через постулирование «естественных прав» на жизнь, владение собственностью и продуктом своего труда, разработали оригинальное политическое учение, получившее в литературе название «антикапитализм свободного рынка» (а его европейский аналог — «мутуализм»). Согласно этой доктрине, капитализм был создан в результате правительственных вмешательств в рыночную экономику. Распределяя привилегии между крупными собственниками и учреждая монополии, — на деньги, землю, патенты, тарифы и инфраструктуру — государство производит неравенство и угнетающие иерархии, мешая развитию открытой и честной конкуренции. Дискурс рыночных анархистов отводит конкуренции роль «великого уравнителя», своеобразного механизма саморегуляции, служащего предохранителем от высокой концентрации ресурсов в руках немногих. По мнению американских мутуалистов, контроль государства над рынком всегда оборачивается неспособностью рабочих классов к индивидуальной и коллективной трудовой самоорганизации, подавлением гражданских свобод и сращиванием политической элиты с представителями крупного капитала. Разрушьте монополии, освободите рынок — и вы увидите, как цены на товары упадут до предельного минимума, социальные расходы будут направляться на конкретные проекты, обеспечивающие медицинскую и инфраструктурную безопасность сообщества, появится немыслимое ранее разнообразие услуг и качественных товаров, а крупная собственность вместе с государством и чиновничеством уйдет в небытие, уступив место «новому ремесленничеству» и полному политическому эгалитаризму.

Фундаментальные положения рыночного анархизма были разработаны представителями местной традиции анархистской мысли (native), по своему характеру глубоко индивидуалистической и реформистской. Сложившийся на Восточном побережье Соединенных Штатов среди предпринимателей, юристов и экономистов, наблюдавших процесс централизации власти в руках Федерального правительства, чудовищные последствия индустриализации для жителей городов, фермеров и ремесленников, и рост классового расслоения, сопровождавшийся усилением дискриминации афроамериканцев, индейцев и женщин, данный дискурс фокусировался на поиске практических решений описанных проблем в рамках существующей системы. Такую «умеренность» можно объяснить тем, что в начале XIX века многие атрибуты американской политической реальности все еще напоминали о своих революционных корнях. Но чем дальше шел капитализм в своих притязаниях, тем меньше надежд возлагалось на традиционные институты. На смену позитивному миролюбивому проекту «справедливой торговли» Джосайи Уоррена (1798-1874) и экспериментальным индивидуалистическим общинам постепенно приходил радикальный «философский анархизм» Бенджамина Такера (1854-1939) с его апологетикой частных охранных компаний как механизма защиты собственности от государства и допущением определенных форм наемного труда в анархистском обществе. Такими суждениями Такер и его немногочисленные эпигоны, например, Лоренс Лабади (1898-1975), сыграли на руку современным либертарианцам. Подобрав «никому не нужное» после Второй Мировой войны наследие американского анархо-индивидуализма, анархо-капиталисты попытались присвоить его, использовав ряд положений традиции для усиления своих позиций. Однако сделать это оказалось не так уж просто. Верность трудовой теории стоимости, участие в работе Первого Интернационала и глубокая критика буржуазного права и капиталистических отношений — все это делает американских анархистов свободного рынка «неудобным наследием».

Тем не менее, прочная ассоциация анархистского индивидуализма с либертарианством, возникшая во второй половине прошлого века, заставила и многих «левых» анархистов решительно отвергнуть эту традицию как историческое недоразумение. По моему мнению, этим социальные анархисты лишили себя огромного количества интеллектуальных инструментов, помогающих взрывать дискурсы рынка, прав человека, гражданского общества и представительства изнутри. Ситуация постепенно исправляется, благодаря «постлевой» ревизии анархистской истории. Кто знает, сколько новых — лежащих по ту сторону демократии, капитализма и коллективизма — анархистских горизонтов нам предстоит еще открыть, преодолев нелепую идеологическую цензуру?

Первое знакомство с юридической мыслью Лисандра Спунера

Среди плеяды представителей американского анархо-индивидуализма XIX века, пожалуй, трудно найти столь же яростного противника позитивного права как юрист и участник аболиционистского движения Лисандр Спунер.

Он родился 19 января 1808 года на ферме Асы и Долли Спунеров в штате Массачусетс. Мальчик был вторым ребенком в семье, и рос в кругу шестерых братьев и трех сестер, с которыми до конца жизни сохранил нежную связь. Об отце, Асе Спунере, мы знаем очень мало. Философ не оставил никаких упоминаний о нем в своих письмах и дневниках. Известно лишь, что в глазах местного сообщества он пользовался большим авторитетом, отличался крутым нравом и духовной независимостью. Судя по тому, что своим детям он решил дать имена, отсылающие к древнегреческой мифологии и истории, отец Лисандра не был ортодоксальным пуританином. Зрелые религиозно-философские произведения, написанные Спунером, дают основания полагать, что именно от Асы, лично занимавшегося воспитанием и обучением своих детей, он перенял деистические взгляды и привычку подвергать факты реальности последовательной рациональной критике.

Свою маму, домохозяйку Долли Спунер (в девичестве Браун), он считал «одной из самых добрых матерей и лучших женщин», несмотря на ее излишнюю религиозность. В будущем под сильным влиянием матери сестра Лисандра Эбигейл станет миссионеркой и отправится нести «слово Божье» индейским племенам оджибва. Религиозное подвижничество матери и суровая деистическая мораль отца в одинаковой степени повлияли на гражданское сознание детей. Все члены семьи разделяли аболиционистские взгляды и яростно выступали за полную отмену рабства. Для Лисандра было большим утешением, когда незадолго до своей смерти Долли смогла подержать в руках экземпляр его книги «Не конституционность рабства» (The Unconstitutionality of Slavery), вышедшей в 1845 году, и оценить сделанный им вклад в общую борьбу.

Но духовное родство домочадцев не делало жизнь в семье Спунеров счастливой или легкой. Тяжелый труд и железная дисциплина, царившие на ферме, были следствием постоянной борьбы с бедностью. У родителей не было возможности отправить Лисандра обучаться ремеслу вне дома. Это привело к тому, что будущий философ оказался вынужден до двадцати шести лет отрабатывать затраты родителей на свое образование.

Полученных дома знаний оказалось достаточно для начала преподавательской карьеры. Отдав долг родителям и скопив немного денег, работая репетитором в семье богатых землевладельцев, Лисандр отправился в небольшой городок Вустер, где и начал свою самостоятельную жизнь. Он устроился на работу в юридическую контору Джона Дэвиса (1787-1854) , в конце концов заменившую ему университет. Под его чутким руководством Лисандр овладел искусством тонкой юридической аргументации и делопроизводства. Впечатленный профессиональными успехами своего ученика, Дэвис дал ему зеленый свет на открытие собственной практики. Однако в то время в штате Массачусетс действовал закон, запрещающий заниматься юридической деятельностью тем, кто отработал менее пяти лет в соответствующем учреждении. Выпускникам колледжей, проходившим всего трехгодичное обучение, законодательство не чинило никаких преград для открытия бизнеса. Спунера возмутило такое положение дел. Он стал отрицать правовой характер установленного штатом закона, поскольку, по его мнению, оно давало конкурентное преимущество детям богатых родителей против «хорошо образованных бедняков». Чтобы отменить репрессивную норму, он начал отправлять письма в законодательные органы штата, подробно излагая в каждом из них свои аргументы. Поскольку в те годы Джон Дэвис был губернатором штата, просьба Лисандра была удовлетворена — и в 1836 году закон официально отменили.

Столкновение с правительством Массачусетса было первым выступлением Лисандра в роли социального критика и реформатора. Почувствовав уверенность в своих силах, Спунер решил продолжить публицистическую активность. Выступив в печати с эссе, разоблачающим основы христианской мистики, он подвергся социальной дискредитации со стороны консерваторов. Конфликты в прессе на почве религии сделали его юридические услуги в Вустере невостребованными.

Несколько раз он попытается вырваться из бедности, занявшись бизнесом. Нельзя сказать, что на этом пути ему сопутствовала удача. Покупка дешевой земли во время освоения Запада не дала желаемого результата. В 1844 году, оправившись от неудачи с земельными спекуляциями, он реализует амбициозный и дерзкий проект — создание частной почтовой службы. Успех предприятия вызвал ожесточенную реакцию властей. В срочном порядке Конгресс принял закон, запрещающий частным лицам создание подобного рода служб и тем самым закрепляющий за государством монопольное право на предоставление почтовых услуг. Фирму пришлось ликвидировать. В ответ на это Спунер разразился памфлетом, в котором доказывал неконституционный характер принятого Конгрессом решения. Философ обращал внимание читателей на текст Конституции, в котором сказано, что правительство может (а не обладает исключительным правом) открывать почтовые службы и строить дороги. В ней не содержится никакого прямого запрета делать то же самое частным лицам, иначе, если бы было верно обратное, то гражданам следовало бы запретить абсолютно все, что, по Конституции, позволено делать государству (например, торговать или взимать долги). Кроме того, запрет на создание частных почтовых служб де-факто вводил государственную цензуру, поскольку ликвидировал альтернативные источники доставки информации. В своем тексте Спунер безжалостно обличал коррумпированность Федерального правительства, готового защищаться любыми средства от конкуренции, исходящей «снизу».

Воинственная риторика спунеровских памфлетов навсегда лишила философа возможности заручиться финансовой поддержкой представителей привилегированных классов и предопределила его окончательный переход в лагерь радикалов. Вся дальнейшая жизнь мыслителя пройдет в неравной борьбе с общественным невежеством, правовой дискриминацией, государственной системой привилегий и экономического неравенства.

Помимо публицистической и исследовательской деятельности, Лисандр продолжал юридическую карьеру в качестве адвоката. Годовой доход в размере всего двухсот долларов не мешал ему бескорыстно предоставлять свои услуги нуждавшимся в помощи жертвам политических репрессий и несправедливых законов. Ему удавалось вытаскивать из лап правосудия религиозных диссидентов, арестованных за бродяжничество, беглых рабов и людей, укрывавших их. В печать он нередко отдавал тексты, защищающие террористов, покушавшихся на жизнь первых лиц государства. Особую ценность представляют его размышления о Хеймаркетской бойне. Спунер очень точно зафиксировал нарушения правовых процедур во время судебного процесса над анархистами и изложил аргументы, которые могли привести к освобождению активистов, если бы их дали озвучить в зале заседания.

Видя как Федеральное правительство вводит новые репрессивные законы, идет на поводу у рабовладельцев, экстрадируя скрывающихся на Севере чернокожих, а потом развязывает кровавую войну, оправдываясь необходимостью окончательно покончить с рабством (а на самом деле — предотвратить выход южных штатов из состава федерации), Лисандр Спунер становится анархистом и посвящает всю свою интеллектуальную и общественную работу полной дискредитации государственных структур как не имеющих никаких правовых оснований для осуществления власти над людьми. На страницах журнала Бенджамина Такера Liberty он совершенствовал свою концепцию «добровольного правительства» и требовал реформы суда присяжных, благодаря которой судебный процесс должен был превратиться в битву индивидов против государства с использованием специальных правовых средств для пресечения авторитарных решений судей и покровительствующих им богачей. Эти идеи получили свое воплощение в двух главных трактатах Спунера: «Суд присяжных» 1852 года и серии памфлетов «Не измена», выходивших с перерывами в период с 1867-го по 1870-й год.

Книга «Суд присяжных» — это историческое исследование, укореняющее данный институт в традицию англосаксонского обычного права. Привязанность к обычному праву дает Спунеру все основания считать, что народная юридическая мысль всегда находилась в поисках средств противостояния правительственному произволу. Но современный суд присяжных не имеет ничего общего со своими исконными формами. Сегодня он является не более чем государственной уступкой, при помощи которой правящие классы стремятся сдержать разрушительный потенциал обычного права, устанавливая пределы его компетенции определением факта деяния. Задача Спунера заключалась в том, чтобы вернуть институту локальный характер и тем самым расширить полномочия присяжных.

В результате своих исследований он выработал критерии, по которым должен формироваться и функционировать суд присяжных. Во-первых, следует разрешить участвовать в качестве присяжных всем взрослым людям, проживающим в месте, где будет проходить суд (мужчинам, женщинам, небинарным персонам, белым, цветным, гражданам и не-гражданам). Во-вторых, отбор присяжных должен проводиться по принципу жеребьевки отдельной от государства и заинтересованных лиц комиссией. Эта мера была направлена им на то, чтобы лишить государство права утверждать состав присяжных до начала процесса, а значит — влиять на его представителей во внесудебном порядке. Любое законодательство, не поддерживающее эти принципы, может быть объявлено неконституционным, и решения, принятые присяжными в отведенных им рамках — недействительными. Следующий шаг Спунера — требование комплектовать судейский состав на основе народного голосования. Реализованное на практике, оно лишило бы государство основного рычага давления и легитимизации своей воли.

Согласно проекту философа, присяжные будут уполномочены определять не только факт деяния, но и устанавливать справедливость, в случае необходимости ставя под сомнение букву государственного закона. Спунер был уверен, что любая группа присяжных отражает внутренние ценности сообщества лучше, чем «законно избранные» представители, сидящие в местных органах власти. Будучи абсолютно не подконтрольными своим избирателям, они образуют узкую социальную фракцию, защищающую свои корыстные интересы с помощью институциональных механизмов. Напротив, решение присяжных, собранных случайным образом из местных жителей, всегда требует единогласия, выработки общего мнения лицом к лицу. Как считает Спунер, это должно гарантировать безопасность обвиняемых от поспешных и необдуманных действий присяжных и судей. Для Лисандра Спунера, чрезвычайно внимательно подходящего к вопросу соблюдения прав меньшинств, такой подход преследовал как защиту от «тирании большинства», осуществляемой средствами представительной демократии, так и усиление позиций находящихся в составе присяжных заседателей не конформных индивидов с помощью права вето. Таким образом, все члены общества получили бы юридическую возможность реализации права на восстание, т.е. права не подчиняться установлениям правительства, доказав свою правоту в суде.

Но что делать, когда государство не идет на уступки? Любое действие против него будет рассматриваться законодательством как «государственная измена».

Отталкиваясь от концепции естественного права, Лисандр Спунер в памфлете «Не измена» попытался доказать всю несостоятельность и безосновательность подобных притязаний гражданских правительств. В нем он отрицает гоббсовское понимание государства как отдельного самостоятельного формирования, обладающего полным правом распоряжаться жизнью подданных, исходя из собственных интересов. Доведя теорию общественного договора до крайности, Спунер настаивает на том, что любое правительство, чтобы считаться добровольным, а не тираническим, должно добиваться открытого признания своей власти и соблюдать естественные права индивида. Это возможно только при заключении контракта, под которым будут готовы подписаться все участники такого предприятия. Если данный контракт отчуждает какое-либо естественное право индивида, то положения этого документа не подлежат исполнению. Все процедуры представительной демократии, — голосование, сбор налогов и законотворчество — по мысли Спунера, не могут подтвердить всеобщего согласия на учреждение и подчинение правительству, поскольку являются принудительными.

Процесс голосования трактуется им как инструмент стравливания разных социальных групп друг с другом — поддержки перманентной гражданской войны. Спунер заявляет, что люди, лишенные других средств влияния на ситуацию, принуждаются выбирать кандидата, обещающего проводить соответствующую их интересам политику. Под этим обещанием скрывается «непристойное содержание» — жажда отмщения своим социальным обидчикам с помощью репрессивных мер. Справедливо ли это, если принцип тайного голосования, на основе которого все оппозиционные группы оказываются под властью представителей других групп, лишает индивидов возможности узнать, кого конкретно представлял политик, и кто, следовательно, должен понести ответственность за последствия принятых им решений? Можно ли считать в таком случае справедливым требование платить налоги, если их сбор осуществляется враждебной индивиду правящей группой и отклонение от них грозит штрафом или тюремным заключением? Тот же самый вопрос следует адресовать и законодательству. Насколько принуждение людей к исполнению принятых победившей партией законов имеет реальные юридические основания в случае, если эти люди голосовали против нее и «общественный договор» между ними по сути так и не был заключен?

Последовательно отстаивая примат естественного права и добровольности над любыми социальными абстракциями, вроде «национальных интересов», «всеобщего блага» и «воли большинства», Спунер приходит к анархистской защите вооруженного восстания, к полной дискредитации Конституции США, как «не имеющей авторитета», и к осуждению абсолютной власти денег над политическими процессами — производной от буржуазного порядка. В качестве альтернативы тираническим государственным институтам он выдвигает идею «добровольного правительства» (free government), основывающегося, как объясняет Родион Белькович, на «индивидуальном, явно выраженном согласии каждого отдельно взятого человека на поддержку данной власти и на взятие на себя обязательств по отношению к ней». Предел компетенций и развития любого подобного формирования должен устанавливаться людьми, вовлеченными в его функционирование, в соответствии с учетом «естественных прав» кооперирующихся и окружающих. В свете этого спунеровское «добровольное правительство» можно представить, как ассамблею не унифицированных институтов местного самоуправления, создающихся группами инициативных индивидов для решения возникающих в течение жизни вопросов общественного значения. Ни одно такое предприятие, строящее и регулирующее свою деятельность на основе радикального понимания «естественного права», не сможет принуждать потомков своих учредителей быть его частью (что исключает монопольное владение), как и насильно вовлекать в свою орбиту людей, не желающих участвовать в его работе и пользоваться создаваемой им продукцией. В таких условиях свободная рыночная конкуренция должна служить средством поиска и отбора наиболее подходящих участникам сообщества механизмов производства социальных, экономических и духовных благ.

Лисандр Спунер умер 14 мая 1887 года после продолжительной болезни. Бенджамин Такер, находившийся с ним в последние годы жизни в близких отношениях, рассказывает, что его тело нашли «в маленькой комнатке на Миртл-стрит, 109, в окружении сундуков, ломящихся от книг, рукописей и памфлетов». Молодые анархисты и старые товарищи похоронили своего друга на кладбище Форест-Хиллз, после чего занялись распространением и перепечаткой его трудов. Возможно, именно так несколько книг Спунера оказались в библиотеке Петра Кропоткина — давнего оппонента анархо-индивидуалистов, с которым Такер состоял в переписке. Другим, не вовлеченным в политику людям, Лисандр Спунер запомнился прежде всего одиноким длинноволосым стариком с серой бородой, днями напролет изучавшим в Бостонском атенауме пыльные юридические книги. Но благодаря своей увлеченности и непреклонности он продолжал производить впечатление человека полного сил, несгибаемого и опасного для всякого рода соглашателей и начальств.

Книга, которую вы держите в руках, тому яркое подтверждение.