Упражнение в мистическом рассказе

В ноябре 1861 года отец Лукаш Хлебовски добирался из Гельсингфорса до Упсалы. Его путешествие было бегством от самого себя, бегством безуспешным — даже дорожные невзгоды не смогли отвлечь его от самоедства. Но несмотря на то, что он не нашел в дороге покоя, как это часто бывает, он нашел нечто совершенно иное. Хотя Хлебовски ни разу не упомянул это путешествие в своих книгах о скандинавском фольклоре, он часто возвращался к нему в письмах и личных записях — пытался понять, что же произошло.

Можно сказать, что причиной всего приключившегося с Хлебовски был неугомонный темперамент пожилой графини Леопольдины фон Берг, считавшей себя пламенной католичкой. С другой стороны, с тем же успехом причиной можно назвать переменчивость скандинавской погоды, или слабые нервы молодого польского офицера, или Реформацию, или привычку шведских крестьян чрезмерно откармливать домашних котов, или привычку финских крестьян наниматься к шведам на сезонную работу. В итоге придется признать, что все мироздание шло Хлебовски навстречу.

За несколько лет до того путешествия третий муж графини, Федор фон Берг, стал генерал-губернатором Великого княжества Финляндского. Леопольдина, происходившая из ломбардской аристократии, считала своим долгом раздуть пламень истинной римской церкви на варварском севере. Граф вообще старался не допускать жену до административных дел, но ее хлопотам о Гельсингфорской общине никак не препятствовал. Оба внутренне понимали, что это своего рода компенсация — все двадцать с лишним лет брака Леопольдина не оставляла утомительных попыток обратить мужа в католичество.

Леопольдина страстно взялась за дело, основала Гельсингфоргский приход и построила собор. До этого Святая Римская Католическая церковь присутствовала в Финляндии исключительно силами доминиканцев, а прихожанами были в основном немногочисленные поляки на императорской службе. Бурная деятельность графини, конечно, не могла существенно повлиять на количество прихожан, но священство ее стараниями увеличилось. Одним из священников, прибывших в Гельсингфорс, был Лукаш Хлебовски.

Он только окончил семинарию и был назначен приходским викарием при настоятеле-доминиканце. Хлебовски был слишком молод, чтобы спокойно выдержать высокомерие настоятеля, кичившегося образованием и строгостью. Боясь показаться недостаточно ревностным служителем церкви, Хлебовски с остервенением принялся за прихожан: был жесток в наставлениях и накладывал непомерные епитимии. Его беспощадные проповеди были экспрессивны до театральности. При этом он глубоко вникал в проблемы общины и деятельно помогал всем, кому мог. Он даже начал изучать финский, чтобы миссионерствовать. Неизвестно, смог ли он впечатлить доминиканцев, но Хлебовски узнавали в городе, а прихожане стали чаще появляться в церкви.

По натуре Хлебовски был человеком мягким, поэтому совершенно не чувствовал границ своей вымученной жестокости. Принявшись каленым железом выжигать грехи несчастных прихожан, он уже не знал, где остановиться, и это довело до трагедии.

Один офицер, совсем юный, мучался романом со своим сослуживцем. Громогласные проповеди Хлебовски впечатлили его. Он стал исповедоваться чуть ли не каждый день, подолгу беседовал со святым отцом и вообще искал его общества. Рьяное обличение грехов заглушало горе и погружало в сладостное самоистязание. Хлебовски вскоре заметил, что юноша явно наслаждается насыщенной игрой чувств, и стал избегать его. Оставшись в одиночестве, офицер столкнулся с настоящим отчаянием и не смог с ним справиться. Он покончил с собой.

Узнав об этом, Хлебовски пришел в ужас. Окружающие не заметили его роли в этой истории и приняли его реакцию за сочувствие к несчастному. Хлебовски же казалось, что он просто убил нервного мальчишку своей ханжеской риторикой.

Лукашу невмоготу было оставаться в городе, где случилась трагедия, в которой он себя винил. Ему хотелось оказаться подальше от этих мест, и он довольно скоро получил перевод, благодаря покровительству Леопольдины. Священник нужен был в Упсале. Как раз в это время Швеция перестала наказывать за обращение в католицизм, и церковь наращивала присутствие.

Хлебовский поспешил покинуть Финляндию до конца судоходного сезона. Он отвратительно перенес морское путешествие, но даже это не могло отвлечь его от мучительных мыслей. Стокгольм встретил его внезапной зимой. Метель стояла такая, что никто не соглашался ехать за город, а Хлебовски не терпелось отправиться в дорогу. В конце концов он нашел каких-то крестьян, то ли пьяных, то ли просто дурных, которые, несмотря на непогоду, отправлялись в сторону Упсалы. Поначалу они даже не собирались брать с Хлебовски плату, но посреди дороги поняли, что он католик. Они решили, что он нарочно скрыл свою конфессию, чуть поколотили его за это и выкинули у какой-то деревни.

На счастье, Хлебовски нашел приют в первом же доме. Его хозяйка была одна. Ее звали Анна, и невероятным чудом она немного понимала по-фински. Скорее всего, потому, что она имела дела с финскими батраками, но Хлебовски в тот момент это мало интересовало — он просто был рад получить кров и пищу. Он полагал, что ему придется расплатиться за гостеприимство, но совершенно не ожидал, каким образом.

Проснулся Хлебовски с тяжелой головой. Погода наладилась, и он попытался разузнать у хозяйки, где можно найти телегу до Упсалы. Но она не хотела его отпускать и что-то беспокойно рассказывала. Хлебовски долго не мог понять, что от него хотят, и только рассеянно смотрел то на ее встревоженное лицо, то на жирного кота, дремавшего на залитом солнцем подоконнике. Спустя четверть часа невнятных переговоров он наконец понял — и совершенно растерялся. Анна требовала прогнать черта из колодца.

Анна убеждала Хлебовски, что черт утащил в колодец ее мужа. А случилось это два дня назад. По крайней мере, тогда муж отправился за водой, и Анна не видела его с тех пор. Она обошла деревню, но никто ничего не знал. Тогда Анна поняла, что в колодце завелся черт. Дом их стоял на окраине, и у них был свой колодец поблизости, а нечисть любит такие места. Если святой отец освятит колодец, то черт, конечно, уберется оттуда и вернет мужа.

Подобные глупые суеверия раздражали Хлебовски и оскорбляли его искреннюю веру. Но у него не было ни сил, ни возможности проповедовать сейчас деревенской бабе. Кроме того, ему хотелось отплатить благодарностью за приют. Он лишь убедил ее, что нужно еще раз пройтись по деревне — вдруг муж пережидал у кого-то метель или что-нибудь такое.

Анна показала Хлебовски куда идти, а сама отправилась по соседям. Кот, которому почему-то не сиделось дома, увязался за ним. На секунду у Хлебовски мелькнула мысль сбежать, но ему было совестно обманывать приютившую его женщину. В конце концов, вреда от молитвы точно не будет.

День стоял отвратительно морозный и свежий. Небо голубое, земля белая. Навалившие за вьюгу сугробы слепили. Лукашу и так роднее была серая полудрема, нависшие тучи и слякоть под ногами, а сейчас требовательное яркое солнце было просто невыносимо. Он вышел к соснам, на которые указала хозяйка. Здесь начинался высокий берег мелкой речушки, уже замерзшей.

Лукаш не сразу заметил низкий деревянный колодец, который был ему едва по пояс. Двускатную крышу завалило снегом. Он слегка очистил ее и отколол примерзшую дверцу. Вода стояла высоко и была абсолютно прозрачной — Хлебовски видел неглубокое песчаное дно. Ни чертей, ни пропавших мужей.

Хлебовски закрыл дверцу, вздохнул и начал с Rex Caelestis. То ли его начал пробирать мороз, то ли просто сказывалась усталость, но ему тяжело было сосредоточиться на молитве. Лукаш убеждал себя, что занят обычным благословением, но не мог отвязаться от мысли, что совершает глупость. Последние дни навалились на него, казались ему сплошным абсурдом. Да что там дни! Последние несколько лет, с тех пор как он приехал в Гельсингфорс, — что с ним происходило? Чем он занимался? Делал вид, что служит Господу, а вместо этого набивал себе цену. И куда это его привело — он в глуши, он идет на поводу у тронувшейся умом бабы, он гоняет чертей. Хуже! На самом деле он занимается всей этой ерундой, чтобы сбежать от простой мысли: он бросил в отчаянии человека, который пришел к нему за помощью, он — убийца.

Тут Хлебовски заметил, что мысли затянули его, и он уже не читает молитву, а молча следит за мельтешащим под ногами котом. С досады он выругался и пнул кота — тот увернулся. Кот горделиво, не торопясь, прошелся полукругом, запрыгнул на колодец и откинул дверцу лапой.

Хлебовски изумленно вылупился на него — кот был, конечно, откормленный и мощный, но вот так запросто поднять деревянную дверцу? Зверь невозмутимо смотрел в ответ — прямо в глаза Лукаша. Что произошло дальше, Лукаш потом еще долго не мог себе объяснить. Кажется, он решил, что раз уж кот открыл дверцу, значит хочет ему что-то показать. Он наклонился и всмотрелся вглубь: может, что-то на дне? Кот тут же запрыгнул ему на плечи. Лукаш чуть не свалился внутрь, но сумел зацепиться коленями за оголовок — лишь нырнул головой в воду. Боль пронзила череп.

Зверь был тяжеленный. Лукаш не мог разогнуться и начал захлебываться. Он выпучил глаза от ужаса. Ледяная вода заполняла уши и ноздри. Медленный, но непрерывный поток шел сквозь грунт, просачивался сквозь песчаное дно, наполняя колодец, и двигался дальше. Извилистые корни сосен жадно пили воду и поднимали ее по ритмично ветвящимся стволам к сочной хвое, в недрах которой машинерия клеток разрывала на части лучи, преодолевшие чудовищную пустоту на пути от колоссального огненного шара — капли, вплетенной в бесконечное кружево космической пены, в немыслимую вязь, которая складывается в горящие буквы CAELI ENARRANT GLORIAM DEI, ET OPERA MANUUM EJUS ANNUNTIAT FIRMAMENTUM. DIES DIEI ERUCTAT VERBUM, ET NOX NOCTI INDICAT SCIENTIAM. NON SUNT LOQUELAE, NEQUE SERMONES, QUORUM NON AUDIANTUR VOCES EORUM. IN OMNEM TERRAM EXIVIT SONUS EORUM, ET IN FINES ORBIS TERRAE VERBA EORUM.

Лукаш бежал и не мог надышаться. Куда делся кот, он не заметил. Он не заметил и подходящих к дому людей — Анна тащила еще не протрезвевшего мужа. Он бежал и бежал, пока ужас хоть сколько-то не отступил. Отец Лукаш Хлебовски обнаружил, что сырой, замерзший, он стоит посреди белой дороги, и чувствовал себя рыбой, увидевшей воду.

Prose Проза