Мы публикуем отрывок из книги профессора Майкла Манна (Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе) «Темная сторона демократии. Объяснение этнических чисток».Эта книга представляет новую теорию этнических чисток, основанную на их самых страшных проявлениях — геноцидах эпохи колониализма, геноциде армян, нацистском Холокосте, геноцидах в Камбодже, Югославии и Руанде, а также на более «мягких» примерах (Европа раннего Нового времени, современная Индия и Индонезия).

Книга выходит в серии «Современная история массового насилия» в рамках издательского проекта фонда «Историческая память» и издательства «Пятый Рим».

Колонизация Австралии началась в 1788 г. и достигла апогея в XIX столетии. В тот период военное и политическое могущество Британии бесконечно превосходило возможность сопротивления аборигенов. Туземцы могли сколотить лишь небольшие отряды и пользовались самым примитивным оружием. План А был довольно своеобразным: каторжанские поселения с использованием труда аборигенов. Предполагалось, что туземцы будут торговать с колонистами, помогать им обрабатывать землю и приобщаться к благам цивилизации. При необходимости можно было и показать свою силу, но ни о каком уничтожении речи не заходило.

Материк находился под властью британской короны. На острове каторжников размещалась и армия. Даже церковь была подчинена военным властям. Каторжники, искупившие свою вину, становились фермерами, из метрополии приезжали добровольные переселенцы. В результате новая колония почти не нуждалась в туземцах в качестве рабочей силы. Природные условия Австралии благоприятствовали скотоводству, а не земледелию, поэтому пастбища были огромными. В свою очередь, аборигены были охотниками и собирателями и нуждались в еще более обширных угодьях для поддержания жизни. Фундаментальный конфликт возник вокруг земли, в особенности рек, водоемов, дичи, съедобных растений. Туземцы не имели ни военной, ни политической организации, чтобы вести войну. Зато они совершали набеги, угоняли коров и овец, крали мешки с мукой, а иногда и убивали белых.

Эти собиратели и охотники казались европейцам чрезвычайно примитивным народом. Они ходили голыми и немытыми, у них не было закона и единого бога, не было и письменности. Некоторые поселенцы считали их разумными животными, другие — детьми в образе взрослых, более радикально настроенные видели в них просто паразитов, рассадников мерзости и болезней. В середине XIX века интерпретаторы теории Дарвина создали социал-дарвинизм, и большинство европейцев уверовали в то, что существует два вида Homo sapiens (Haebich, 1988: 54, 80; Markus, 1994: гл. 1). Социальная структура аборигенов не имела разделения на классы, никто не превосходил другого «цивилизованностью». Это не давало возможности для ассимиляции элиты. Хотя между белыми были большие классовые различия, все они стояли на голову выше аборигенов. Этничность подавила класс. Церковь на континенте была слаба и не могла гуманизировать такую идеологию. По мнению поселенцев, туземцы не трудились на земле, а значит и не имели права ею пользоваться. Сельского хозяйства они не вели, а, значит, были бесполезны для колонистов и как рабочая сила. Лишь в конце XIX века нехватка рабочих рук вынудила белых австралийцев привлечь аборигенов к фермерскому труду. А до той поры туземцев считали бездельниками, беспечными бродягами, не способными ни к какой трудовой организации. Проку от них не было, а от бесполезных вещей избавляются. И поселенцы ввели в действие План Б: коренных жителей сгоняли с их территории, это называлось рассеиванием. Иными словами, это была насильственная депортация.

Вначале такая практика не казалась излишне жестокой — на огромном континенте хватало места для обеих рас. Но потом в метрополии началась индустриальная революция, потребовалось много шерсти, а значит и овечьих пастбищ, потребовался и крупный рогатый скот (войны в индустриальную эпоху требовали много ружейной смазки, для ее изготовления был нужен говяжий жир). Завезенные овцы и коровы вытаптывали луга, загаживали источники воды, вытесняли диких животных. Аборигенов оттеснили в пустыню, где их ждала голодная смерть. Утраченную землю они все равно считали своей и продолжали красть у белых коров, овец и все, что плохо лежало. Иногда они просто уничтожали имущество белых, чтобы те ушли, а то и просто их убивали. Возмездие не заставило себя ждать, европейцы повели войну на уничтожение, называлась она «истреблением черных демонов». Поселенцы убили не меньше 20 тысяч аборигенов, а возможно и гораздо больше, в пограничных стычках, часто похожих на карательные экспедиции, которые продолжались до 1920-х гг. Потери белых, скорее всего, не превысили 200 человек. Так выглядел План В, приведенный в действие поселенцами: «дикие» депортации, вылившиеся в локальный геноцид. Колонисты считали, что аборигены вынудили их к этому своим упорством и посягательствами на собственность. Это была «самозащита», на дальнем фронтире поселенцы истребляли людей превентивно, не дожидаясь разрешения свыше и с минимальным риском для себя.

Итак, этноцид тоже имел место, хотя и не был вызван эпидемиями, как в Испанской Америке. Он был следствием долгого контакта аборигенов с поселенцами, и самыми опасными болезнями стали социальные. На австралийском фронтире преобладали белые мужчины и они принуждали к сожительству местных аборигенок. Были и официальные браки, и неофициальные добровольные союзы, но гораздо больше было похищений, изнасилований и проституции за корку хлеба. Пришло время, когда колонистов стало гораздо больше, чем аборигенов, у которых резко упала рождаемость. Молодых женщин силой забирали из племени, и в сожительстве с белыми они рожали метисов, а не детей своего народа. Венерические болезни опустошали стоянки австралийцев, если они находились на границе с поселениями белых, постоянное недоедание и непривычный для аборигенов алкоголь вели к физическому вырождению и ранней смерти. К 1850 г. большинство белых колонистов считали, что раса аборигенов вымирает.

То, как вели себя поселенцы, кардинально расходилось с намерениями колониальной администрации. Губернаторы не раз высказывали благие пожелания, что «нужно примириться с аборигенами», создать для них протектораты (резервации). Официально туземное население находилось под защитой британского закона. До середины столетия администрация всячески ограничивала поселенческое самоуправление и самоуправство, да и после этого препятствовало, как могло, чисткам. Когда в 1889 г. Британия предоставила Западной Австралии автономию, метрополия оставляла за собой право контролировать национальный вопрос. На самом деле Вестминстеру было не очень интересно, что происходит на другом краю земли, да и возможностей что-либо контролировать там тоже не было. De facto у переселенцев была безраздельная власть, особенно на дальних границах. Один золотодобытчик и фермер, избранный «протектором» аборигенов в своем округе заявил следующее: «Если правительство на полгода закроет на все глаза и позволит нам разобраться с аборигенами, как мы умеем, то с грабежами и набегами будет покончено навсегда» (Haebich, 1988: 97). У правительства не было ни средств, ни поддержки на местах для проведения политики благожелательного патернализма. В реальности от нее пришлось отказаться (Markus, 1994: 23–29; Rowley, 1970: Part I).

Военные возможности местных поселенцев и туземцев были просто несопоставимы: ружья против копий, белые всадники против пеших аборигенов. Стандартная акция возмездия за угнанный скот выглядела так: ночью белые окружали становище, на заре атаковали его, поголовно вырезая мужчин, женщин и детей. Это был своего рода суд Линча. После одной случившейся кражи становище аборигенов атаковали со всех сторон. «Они убивали всех подряд: мужчин, женщин, детей. Некоторые бросились к реке, их расстреливали в воде. Их трупы проплыли вниз по течению мимо сеттльмента». Как выяснилось позднее, в краже был повинен белый (Rowley, 1970: 112–113). Голодающие туземцы часто похищали муку, и колонисты специально подбрасывали им мешки с отравленной мукой. Они не часто звали на помощь, они расправлялись с аборигенами сами. Вот как вспоминает об этом один коренной австралиец из Квинсленда:

Нас вытеснили с нашей земли, нас убивали, травили ядом, забирали наших дочерей, сестер, жен… а скольких отравили в Килкое… Они отняли нашу землю, где мы добывали себе пропитание, а когда мы, голодные, приходили к ним и забирали мешок муки или забивали быка, они убивали и травили нас. А сейчас нам за нашу землю дарят по одному одеялу в год (цит. по: Rowley, 1970: 158).

После создания ответственного государства поселенцы полагались на собственные вооруженные формирования — охранные отряды, — где командирами были белые, а в подчинении у них — ассимилированные аборигены. Это позволило переложить вину с больной головы на здоровую и еще раз убедить себя в том, что туземцы — первобытные дикари. Подчиняясь приказу, они расправлялись со своими соплеменниками залпами из винтовок. У одного офицера спросили: «Вы действительно думаете, что кроме убийства нет других способов выяснить отношения?» Тот ответил: «Пули — вот то единственное, что они способны понять» (Rowley, 1970: 158–163). Такую бойню деликатно именовали «рассеиванием» или даже «пикником с дикарями», в отличие от прямолинейных североамериканских колонистов, которые то же самое у себя называли «ликвидацией». Суды аборигенам ничем помочь не могли. До 1840-х гг. аборигенов держали вне рамок закона. Позже колониальная администрация позволила туземцам свидетельствовать в суде, но белые присяжные к таким показаниям были глухи и слепы. Белые очень редко отвечали перед законом за свои злодеяния (Markus, 1994: 46–48).

Если использовать термин Роули, возник «треугольник напряженности» между поселенцами, миссионерами и британским правительством: колонисты проводили политику «твердой руки», церковь звала к примирению и христианизации язычников, правительство искало компромисса. Все споры с аборигенами обычно решало «авторитетное лицо», которое «хорошо знало их нравы» и обыкновенно выносило вердикт: «С ними надо пожестче». Хорошим идейным подспорьем был и социал-дарвинизм. Австралийские аборигены были исторически обречены: будущего у них не было, и от них избавлялись. Б.Д. Морхед, впоследствии премьер-министр, заявлял:

То, что мы сделали в Квинсленде, делалось в любой другой стране… Когда туда приходили белые, черным не оставалось места… Низшая раса должна склониться перед высшей расой… [Было бы ошибкой] вести щадящую политику по отношению к этим беднягам, это только продлило бы их агонию, эти люди неминуемо должны были исчезнуть под натиском англосаксов… Черные должны были уйти и они ушли… аборигены недостойны жизни. Если бы их вовсе не было, было бы отлично (Markus, 1994: 36–37).

Охотничьи племена в центре и на севере Австралии выжили и дали чистокровное потомство в XX столетии. Метисы и их потомки жили у границ сеттльментов белых поселенцев, презираемые, влачащие жалкое существование, умирающие от болезней и алкоголя. Начиная с 70-х гг. XIX столетия в Австралии стала быстро развиваться промышленность и сельское хозяйство. Это дало шанс цветному населению найти себе хоть какую-то работу. После 1900 г. правительство начало борьбу за «белую Австралию» и «чистоту расы». После того, как поток мигрантов из Азии снизился, некоторые работодатели проигнорировали возражения юнионистов и лейбористов и обратили взор на аборигенов. В начале XX века начала проводиться политика протекционизма, то есть сегрегации — своего рода План Г. Закон запрещал аборигенам появляться в городах и поселках без специального разрешения. В некоторых штатах появились законы, запрещавшие браки между коренными жителями или белых с метисами. Тем не менее рождаемость несколько увеличивалась, и возникла уверенность, что аборигены все–таки не вымрут. Массовые убийства остались в прошлом, но этническая проблема никуда не делась.

Принудительная ассимиляция (План Д) проходила с 40-х по 70-е гг. XX века на фоне глобальной деколонизации и борьбы с расизмом. Ассимиляция была признана допустимой, в особенности это касалось метисов, но чистокровные аборигены получали гражданские права лишь в том случае, если они покидали племя и отказывались от своей культуры. Во всех штатах, за исключением Виктории, по закону можно было забрать ребенка из туземной семьи, чтобы воспитывать его как сироту в детском приюте или в белой семье. Все это закончилось лишь в 1972 г. с приходом к власти лейбористского правительства Гоу Уитлама. Аборигенов наделили полными гражданскими правами, было заявлено о необходимости «восстановить попранные права аборигенного населения Австралии в экономической, социальной и политической жизни». В наши дни аборигены являются полноправными гражданами своей страны, сохраняется их культурная идентичность, но на практике за фасадом мультикультурализма по-прежнему скрывается дискриминация (Haebich, 1988; Hunter, 1993; Markus, 1994; Rowley, 1972). Все это далеко от совершенства, но много лучше, чем было когда-то.

Острову Тасмания, к югу от материка, не повезло гораздо больше. По климатическим условиям эта земля очень подходила европейским переселенцам, и освоение ее началось рано. На примере Тасмании мы поймем, что может произойти с туземным населением, если переселенцам не нужны рабочие руки. На острове жило 4 с половиной тысячи человек, когда в 1804 г. туда приплыли первые колонисты. Через 80 лет не осталось ни одного чистокровного аборигена. Последний мужчина умер в 1869 г., последняя женщина в 1876 г. Сохранились немногочисленные метисы. «Увидел — убил», «охота на крупного зверя», отравленная мука — эти методы геноцида применялись здесь еще чаще, чем в Австралии. Колониальная администрация острова настаивала на примирении, но в 1830 г. лейтенант-губернатор Артур уступил требованиям поселенцев в Законодательном собрании и объявил «массовую чистку». Остров надлежало прочесать, зажать аборигенов в кольцо и вывезти их в резервации. План провалился, туземцы сумели просочиться сквозь цепи загонщиков. Потом дело было доверено Джорджу Робинсону, известному «миротворцу», человеку, который безоружным жил среди островитян и утверждал, что они неопасны. Доверчивых туземцев на сей раз удалось собрать вместе. Если бы они и дальше жили по соседству с белыми фермерами, те их рано или поздно уничтожили бы. Но и насильственная депортация, проведенная Робинсоном, привела к тем же печальным результатам. Аборигенов доставили на небольшой остров, где им не хватало ни земли, ни пищи. Через два десятка лет болезни и голод покончили с последними, и это никого не взволновало (Cocker, 1998: гл. 7–11; Hughes, 1987: 414–424; Rowley, 1970: 43–53; Smith, 1980: 70). Тасмания — это самый трагический пример того, что происходит с народом, который не нужен поселенцам как рабочая сила. Это был геноцид, растянутый во времени, его никто не планировал, зато каждый приложил к нему руку. Колониальная администрация спрятала голову в песок, а поселенческая демократия сделала свое страшное дело.

Перевод с английского Владимира Туза