1

«Предположим, что центральное руководство способно справедливо распределить всё произведённое. Но даже в этом случае остается факт, что производители не имеют в своем распоряжении машины производства. Этот механизм не принадлежит им, он используется для того, чтобы распоряжаться ими. Неизбежным следствием этого является то, что те группы, которые противостоят существующему руководству, будут угнетаться силой. Центральная экономическая власть находится в руках тех, кто в то же время осуществляет и политическую власть. Любая оппозиция, думающая иначе о политических и экономических проблемах, будет подавляться любыми возможными способами. Это означает, что вместо ассоциации свободных и равноправных производителей, как ее определял Маркс, возникает тюрьма, невиданная до сей поры».

Эта цитата, вольно переведенная из текста семидесятилетней давности, объясняет, что производственные отношения, сложившиеся в России после октября 1917 года, не имеют ничего общего с тем, что Маркс и Энгельс понимали под коммунизмом. В то время, когда была опубликована только что процитированная брошюра, впереди был ужас тридцатых годов. Это было лишь пророчество. Не было никакого политического события, которое вызвало эту критику советского общества; эта критика возникла из экономического анализа. На этой основе растущий сталинизм понимался как политическое выражение экономической системы, принадлежащей к государственно-капиталистической эксплуатации, и это относилось не только к сталинизму.

Упомянутый выше текст был написан группой, авторы которой принадлежали к течению, возникшему в годы после Первой мировой войны и получившему постоянное значение. Для этого течения была характерна резкая критика как социал-демократии, так и большевизма. Это было течение, которое тщательно анализировало повседневный опыт рабочего класса и таким образом пришло к новым идеям о классовой борьбе. Социал-демократия и большевизм рассматривались им как «старое рабочее движение», противоречием которому было «новое движение рабочих».

Среди первых представителей этого течения были немецкие и голландские марксисты, которые всегда находились в левом крыле социал-демократии. В ходе многолетней постоянной борьбы с реформизмом они всё больше и больше критиковали социал-демократию. Наиболее известными представителями этого течения были два голландца, Антон Паннекук (1872-1960) и Герман Гортер (1864-1927), а также два немца, Карл Шрёдер (1884-1950) и Отто Рюле (1874-1943). Позже гораздо более молодой Пауль Маттик (1904-1980) стал одним из самых важных теоретиков.

Идеи Паннекука привлекли внимание вскоре после начала века благодаря некоторым марксистским размышлениям о философии. С 1906 года и до начала Первой мировой войны он работал в Германии. Сначала в течение года был учителем в партийной школе СДПГ, затем, после того как ему пригрозили высылкой из Германии, работал в Бремене и писал статьи для различных левых газет. Находясь в Бремене, Паннекук стал свидетелем очень важной забастовки докеров. Этот опыт повлиял на его представления о классовой борьбе, а также на его интерпретацию марксизма. Как следствие, он очень рано отверг большевистские теории об организации, стратегии и политике.

Отто Рюле никогда не причислял себя к какому-либо течению в немецком рабочем движении; однако он никогда не пренебрегал общими интересами рабочего класса. Как и Паннекук, он отверг большевизм в 1920-е годы и одним из первых стал утверждать, что пролетарская революция — это нечто совершенно иное, чем буржуазная революция, и, как следствие, требует совершенно иных форм организации. По этой причине он отвергал заблуждение, что пролетарская революция должна быть делом партии. «Революция, — говорил он, — это не дело партии; политически и экономически это дело всего рабочего класса».

Эти идеи, которые в дальнейшем станут гораздо более подробными, были характерны для течения, которое стало называться коммунизмом рабочих советов [рэтекоммунизмом]. Коммунизм рабочих советов с начала двадцатых годов опирался на опыт русской и германской революций, отстаивал советскую демократию и отвергал власть партии. Он стремился отделить себя от большевизма и большевиков, а также от тех, кто претендовал на звание коммунистов. Тем не менее, в момент своего зарождения он был очень далёк от тех идей, которые развились внутри него впоследствии.

2

Вначале коммунизм рабочих советов почти не отличался от ленинизма. Однако Рюле не считал партии Третьего Интернационала коммунистическими. Несколько лет спустя коммунисты рабочих советов гораздо чётче отделили себя от большевизма. Так называемая Октябрьская революция покончила с царизмом, покончила с феодальными отношениями и расчистила путь для капиталистических.

Коммунисты рабочих советов пошли дальше. Они указали на то, что экономика, подобная российской, основанная на наемном труде, то есть экономика, в которой рабочая сила является товаром, не желает ничего иного, кроме производства прибавочной стоимости и эксплуатации рабочих. При этом неважно, идёт ли прибавочная стоимость частным капиталистам или государству как собственнику средств производства. Коммунисты рабочих советов упоминали слова Маркса о том, что национализация средств производства не имеет ничего общего с социализмом. Коммунисты рабочих советов указывали на то, что в России производство подчиняется тем же законам, что и при классическом частном капитализме. Эксплуатация может прекратиться — так говорил Маркс — только тогда, когда перестанет существовать наёмный труд. Коммунисты рабочих советов объясняли на примере московского режима, чем коммунизм не является. Различия между рэтекоммунизмом и большевизмом становились все более ясными и полными.

3

Сказанное ранее не следует понимать так, что коммунизм рабочих советов — это особая критика сталинизма. Это критика большевизма в целом. Рэтекоммунисты не рассматривали и не рассматривают сталинизм как некую «контрреволюцию», которая лишила Октябрь его плодов. Скорее, они рассматривают сталинизм как плод этой революции, открывший путь капитализму в России. Сталин был наследником большевизма и большевистской революции. Развитие этой теории шло медленно, как и развитие общества. В ходе своего развития советские коммунисты меняли свои взгляды и собственную практику. Вначале в Германии и Голландии были основаны партии, создающие свою программу на основании коммунизма рабочих советов. Это противоречило мнению некоторых, например Рюле, который, как уже говорилось, считал, что партии не являются делом рабочего класса. Однако Рюле рассматривал эти организации как партии «совершенно нового характера — партии, которые уже не были партиями» в привычном понимании.

Четыре года спустя, в 1924 году, Рюле заговорил по-другому. «Партия с революционным характером в пролетарском значении этого слова, — говорил он, — является абсурдом. 

Революционный характер может быть только в буржуазном значении и только тогда, когда речь идёт о смене феодализма капитализмом». Он был совершенно прав, и по этой причине так называемые абсурды исчезли из пролетарского театра в течение десяти лет. Исключений было немного, и вскоре после Второй мировой войны это выражение перестало употребляться.

В то же время коммунисты рабочих советов активно развивали своё течение. Они поняли, что русская революция была не более чем буржуазной революцией, а российская экономика — не более чем государственным капитализмом. У них появилось более чёткое понимание вещей, которые созрели для новых исследований. Другие вещи, не проанализированные ранее, теперь предстали в более ясном свете.

Наиболее важный анализ в этом отношении был завершён Паннекуком в 1938 году. Он опубликовал памфлет о философии Ленина и провел более глубокий анализ большевизма. Паннекук указал на то, что «марксизм» Ленина был не более чем мифом и противоречил реальному марксизму. В то же время он объяснил причину этого: «В России, — говорил он, — борьба против царизма во многих аспектах напоминала борьбу против феодализма в Европе задолго до этого. В России церковь и религия поддерживали существующую власть. Поэтому борьба с религией была социальной необходимостью». По этой причине то, что Ленин считал историческим материализмом, почти не отличалось от французского буржуазного материализма XVIII века, материализма, который в те времена использовался как духовное оружие против церкви и религии. Точно так же, то есть указывая на сходство общественных отношений в России до революции и в предреволюционной Франции, коммунисты рабочих советов указывали на то, что Ленин и члены его партии присвоили себе имя якобинцев. Они имели в виду, что их партия в русской буржуазной революции выполняла ту же функцию, что и французские якобинцы.

То, что большевизм в марте 1918 года, спустя всего пять месяцев после Октября 1917 года, лишил советы их и без того минимальной власти, было — как говорили коммунисты рабочих советов — логическим следствием Октябрьской революции. Советы не подходили для системы, которая являлась политической надстройкой государственно-капиталистических производственных отношений.

То, что коммунисты рабочих советов понимают под коммунизмом, — это совсем другое, нежели та система. Диктатура партии не подходит общественным отношениям, основанным на отмене наёмного труда и прекращении эксплуатации трудящихся. Общество, в котором производители свободны и равны, не может быть чем-то иным, чем демократией производителей [рабочей демократией].

Оригинал