Пост-модернизм должен быть понят не как культурное поле, а как точка входа. Это точка сингулярности, посредством которой раскрылась и стала доступна бездна современной интемпоральной и онейрической художественной сборки.

Если разграничивать реальность бодрствования и реальность сна, то можно сказать, что то, что сейчас происходит в культуре — это взаимное проникание сна в явь, и наоборот. И если реальность бодрствования (с причинно-следственной связью и логикой бодрствования) является более очевидной (но только для западного человека), то реальность сна ускользает, часто оставаясь за границей осознания (не все видят сны). Правда, хочется отметить, что для некоторых культур (напр., пираха) все ровно наоборот. Это же актуально и для прошлого человека (все мы вышли из сна). Из–за этого мы чувствуем, что живем (присутствуем) все–таки в реальности бодрствования (пираха же живут между мирами, и, чуть ли не больше там, а не здесь).

Более того, можно спекулировать на тему того, что у психотического есть свой язык (психотический дискурс). Например, Р. Лейнг в своих попытках лечить больных шизофренией расшифровывает язык бреда и пытается говорить на этом языке. Юнг же уходит дальше, в абстрактные и мистические рассуждения о синхронистичности: он описывает две канвы, формирующие реальность — причинно-следственную и смысловую, которые он сравнивает с меридианами и параллелями на глобусе, пронизывающими реальность, пересекаясь перпендикулярно друг другу.

На этих пересечениях хочется заострить внимание. Пересечение — это событие, которое случается как благодаря временным предпосылкам, так и благодаря тому, что некоторые вещи, находятся именно там, где они находятся, а не там, где их нет. Эта мысль кажется тавтологией (ведь она может быть перефразирована в «что-то просто случается»), но на самом деле она ускользает именно потому, что исходит не из языка бодрствования, а из языка сна, бреда, психотического. Именно эту силу притягивания вещей друг к другу для формирования события Юнг называет синхронистичностью (или синхронией) и настаивает на том, что у этой сборки есть своя логика. Конечно, рассуждения Юнга являются шаткими, поскольку исходят из реальности сна, в частности, одним из доказательств существования этой сборки является само наличие совпадений. Совпадение — не случайно, говорит нам Юнг.

Тем не менее, на мой взгляд, в результате сумм ингибиций, происходит постепенное сращивание двух этих реальностей, и в результате постепенное достижение «коллективного осознанного сна», в который и достигается вход через пост-модерн.

Но что же происходит дальше?

Во-первых, уточнение и выяснение маршрутов внутри сновидения, а также само формирования онейройдного ландшафта культуры. Оказавшись на свалке после апокалипсиса по ту сторону пост-модерна, художники сегодня, например, могут возвращаться к модернизму, но уже с понятием иллюзорности границ. Можно сравнить этот путь с косплеем или стилизацией, когда некие пласты, уже пройденные культурой, заново актуализируются с привнесением нового (напр., технологий, нарративов или повестки) или же мутируют в какую-либо сторону, отращивая новые щупальца или скрещиваясь с соседними пластами.

Если продолжать двигаться внутри рассуждения о сравнении культуры с коллективным осознанным сном, то можно представить себе, что следует дальше. Двигаясь по ландшафту сна, постигая разнообразие форм, текстур, а также самого восприятия, сновидец может либо затеряться в этом ландшафте и утратить связь с реальностью, а то и вовсе не проснуться — это гипотетический коллапс культуры, когда производство во вне теряет смысл, а художники из творцов превращаются в зрителей собственных галлюцинаций.

Если же этого «залипания» внутри сна удастся избежать, то возможно осознание иллюзорности: так как в реальности сна / бреда / галлюцинаций / психотического (там, где все возможно) не остается ничего, кроме бесконечного блуждания по коридорам разнообразия (где возможно все, там ничего нет), то в какой-то момент может быть достигнута скука. Переходя из одной комнаты в другую, наблюдая обои с различными узорами, мрамор вместо паркета, скульптуры из глины / металла / стекла, экран с видео-работой… и т. п., блуждая по пространствам культуры, где, к тому же реальное окончательно смешается с цифровым, мы в какой-то момент заметим, что находимся всегда в одной и той же комнате, на которую просто наложены разные текстуры. И осознаем полное и метафизическое одиночество, несвободу, невозможность выхода из этой комнаты.

В этот момент мы начнем искать дверь, и, не обнаружив ее, поищем хотя бы щель или трещину в стене — не найдя и их, начнем строить пирамиду.

Почему пирамиду?

Истоки искусства находятся где-то между соблазнением и строительством дома, воплощаясь в промежуточной форме в строение храма, как попытку построить Дом для Бога, тем самым его призвать (привлечь, соблазнить).

В какой-то момент, мы снова придем к этому.