— Попробуй обхватить его руками так, чтобы одна ладошка была внизу живота, чуть ниже пупка. А вторая — сзади, на пояснице. Чувствуешь? Внутри как будто есть гироскоп. Это центр тяжести. Попробуй направлять его руками и прислушивайся, как за ним движется тело. Как будто он проглотил мяч, но это твой мяч и ты все равно будешь им играть.

*

В поселке почти не осталось людей. Еще пять лет назад согласно переписи здесь жили 823 человека. По факту все больше оставались старики, а после того, как из–за медицинской реформы закрылся местный фельдшерский пункт, их стало еще меньше. Когда-то это было большое поселение подолян и перекочевавших южнее молдаван, но те постепенно переселились сами или были перемещены на Донбасс и в другие промышленные юго-восточные области.

Мы добирались пешком с ближайшей железнодорожной станции. В 5.18 утра грохот электрички был последним напоминанием о привычном мире, уносящимся куда-то в черноту. Дороги почти не было, но маршрут был знакомым и по какому-то внутреннему решению безопасным. За три часа мы дошли.

Мы направились к старой хате недалеко от почтовой станции, куда уже давно не отправляли писем. Когда-то ее занимал мой знакомый. Он сам был не местный, но взялся здесь не пойми откуда много лет назад, чтобы «спасать собак» —так он это называл. В поселке, где никому ни до кого не было дела, он подкармливал бродяг, а самых безнадежных из них забирал в хату и выхаживал. Одна из них, короткорослая черная дворняжка по имени Маленький, осталась с ним насовсем — он спас её в Кишинёве вскоре перед запланированным усыплением и оставил себе.

Перед домом был большой и запущенный двор, в глубине которого скопом лежали железнодорожные шпалы — в теплую пору их обживали коты. В последний раз мы виделись в 2014 году. Тогда мы вынесли во двор стол и накрыли ужин для друзей. Кто-то сделал фотографию, на которой все получились размазанными, но счастливыми. А затем потеряли контакт. Сюда я с тех пор не возвращалась.

Теперь здесь было совсем пусто. Дом был забит наглухо.

— Что будем делать?

— Если мы направимся южнее, еще часа за три доберемся до воды, там и остановимся.

Палатку разбили прямо у моря. Над берегом возвышался небольшой обрыв с почти высохшей рощей кустарниковых акаций, которые защищали от ветра. Это был уже конец сезона: солнце палило только с одиннадцати до двух, затем тепло держалось в воздухе еще какое-то время — мы знали, что к сумеркам нужно вернуться к палатке и одеться теплее.

Побережье вскоре стало знакомым. Вдоль лежали пучки сухих степных цветов, придавленные то камнем, то заполненной песком пластиковой бутылкой. Это были метки, оставляемые невидимыми рыбаками напротив своих сетей. Я переходила от одного к другому, и затем к следующему, и так далее, что сама прогулка,— всегда начинавшись без цели,— приобретала математический ритм.

Береговая линия все же менялась каждый день. В первое утро вода близко подошла к обрыву, мокрый песок был усыпан крабами, вынесенными беспокойным морем. На следующий день небо было ясным, море спокойным, вода отошла, открыв берег. На третий день, все еще на расстоянии и в солнечную погоду, поднялись волны, но в воду нельзя было зайти из–за прибившихся полчищ медуз. Этому пейзажу уже миллионы лет, но его нерушимая истина в том, что ничто не повторяется, и ничто не возвращается.

*

Вопрос был задан так: в чём разница между топографическим и топологическим пространством?

Первое состоит из точек сплошь разделенных дистанцией. Ею они размещены и определены. Здесь вершина горы всегда будет высоко над уровнем моря.

Второе знает время, но не знает дистанций. Все его точки— поле возможностей. Что угодно в любой момент становится изнанкой самого себя. В разрезе миллионов лет вершина горы является морем.

Я вхожу в эти пространства через двери, за которыми — другие двери, и снова, и снова не знаю, куда это ведет — пространство растягивается, выворачивается, схлопывается и находит себя с обратной стороны себя же — как лента Мёбиуса. Поэзия схватывает этот изгиб; литература не терпит неточностей.

Записанное определяется дистанцией, но то, что пишется — бесконечное поле возможностей. Всё повторяется и все возвращается

for we keep walking the same routes, но с другой стороны.

Одесса, Киев

Иллюстрация: Соня Исупова