Отношение порождает сущее, а любовь порождает тело.
Философия не всегда там, где ее обычно ждут.
М. Серр. Квазиобъект

От солнца к черным глубинам космоса идет общая циркуляция энергии и вещества, в которой организм представляет собой барьер из плетеных звеньев, он протекает как через прутья плетеной корзины и он же может функционировать как плотина.
М Серр. Происхождение языка:Биология, теория информации и термодинамика

Проходя необходимые в эпоху covid-19 препятствия вида регистрации на вход, въезд я отвечала на вопросы программы. Чем я отвечала программе регистрации ? Предложенными ею же ответами. Машина программируется кроме прочего и диалогами людей, википедией, словарями. Программы, задавая вопросы и отвечая (предлагая варианты ответов) , уже могут производить и обмениваться вполне осмысленными текстами. Чего им не хватает, так это энергии желания, которую вносит во всеобщую циркуляцию человеческая популяция- акторы с ментальной, психической, волевой энергией . (Бруно Латур читает термодинамику Ильи Пригожина. Откуда бы взяться его «акторам», что задали столько трепету и краху?). Правда и то, что мы всегда очень поздно замечаем своего «другого» ,что уже здесь, со-временен и потому совершенно не различим. Самое трудное встать вровень с горизонтом своего времени, что вечно убегает, делая видным лишь очертания минувшего. Различить другого. «Прекрасная душа» не различает другого, не знает дискурса признания, не может признать другого и расщепиться в другом (отчуждаться, действовать, отпадать через что и обретается истина = есть-ина) и выдает суждение за действительное действие. И чем бы такое действие в другом (неопознанном) и из другого нечеловеческого актора могло стать в нас и сейчас? Прежде вопроса «зачем нам нужны машины программирования?» поставим вопрос зачем человеческая популяция нужна машинам, должна быть развернута на новой системе машин? Мишель Серр предлагает преодолеть классическое описание, заданное Декартов «тело=машина» описанием через организм, живой организм, циркулирующий и связывающий разнородное, термодинамически меняющий состояния, преодолевающий пороги, двигающийся скорее разбуханием и сжатием, чем перемещением.

Живые организмы производят языки из шума и информации, от теплового языка удовольствия и неудовольствия до сложнейших языков в соответствии со своими уровнями сложности и силой измещать и возмещать времена и места. Разница между машиной и живым организмом состоит в том, что для первой информационный счет не сопоставим и незначителен по сравнению с энергетическим счетом, тогда как для второго оба счета находятся в одном масштабе

Глубинная бессущностная суть «человеческого» со-стоит, вернее со-устремляется в импульсах влечения, нацеленных на удовольствие. Либидо -энергия взаимодействия индивида и общества, индивид конечен, общество бессмертено и меняет способ своего порождения, может быть развернуто на теле программ и машин. Элементарные инстинкты индивида, что сами по себе не добры и не злы, наталкиваются на господство или контроль общества, маркирующего их «злыми» или «добрыми». Эти взаимодействия правил/программ перегораживания стохастической смеси шумов, разрешенных поступков и реакций на запрет рождают переходы из одного энергетического состояния к другому. И потому здесь может быть так много (уже не динамики XVIII и XIXвв., а ) термодинамики переходов и превращений энергии в социальном пространстве. Переходов и превращений информации и власти.

Мы уже не можем подобно Аристотелю очертить социальное пространство горизонтом божественного (теологии) и звериного (биологии). Как расчертить фронтир границы социального? Формации логик человеческого поведения становятся программами действий будущих машин, что непрерывно заменяют человека в производстве (от мануфактуры и гига-машин завода до системы программируемых машин искусственного интеллекта). Кроме прочего одни из моментов производительного труда есть затрата и извлечение ментальной, волевой, психической энергии. Мы имеем различающееся от эпохи к эпохе, от народа к народу множество протоколов социального взаимодействия по превращению энергии популяций в труд. Но вот сейчас, когда почти везде и весь труд человека может быть заменен машинами, во что может превращаться «человеческая» энергия, волевая, ментальная, психическая? На какой энергии кроме электрической работает система машин, которая может работать сколь угодно долго, но не может включить себя сама, которую все еще включает человеческая популяция, движущаяся в общем цикле от солнца к черным глубинам вселенной? Ментальную и психическую материю движет энергия либидо, которая все еще не измеряется в амперах и вольтах, хотя Гумилев предлагал сравнивать пассионарность народов. Есть ли эмоции и воля у машин, могут ли они достигать пиков желания и аффекта в большом информационном или электрическом напряжении в сети? И возможна ли работа системы машин, в общем случае интеллекта , без либидо, что распределено в человеческой популяции или мигрирует в сеть машин? Словом, откуда система машин берет поток возобновляемой энергии и грядет ли сражение за энергетический ресурс, носителем которого является человеческая популяция? Глубочайшее — это кожа, точнее граница перехода под действие другого аттрактора и превращения энергии, предотвращающее тепловую смерть системы.

Мишель Серр обращает наше внимание на модели описания. Новое время делает динамику основой мировоззрения. Если в горизонте античного мировоззрения причиной движения является сорванность, сдвинутость со своих мест, и каждое тело стремится занять свое место, то тела в горизонте «нового времени» будут двигаться равномерно и прямолинейно до тех пор пока не встретят препятствие или их движение не будет погашено силой трения. Новое время было периодом возникновения новой истории и нового стиля науки. Но Индустриальная революция XIX в несет перелом мировоззрения. Индустриальная революция действует на материю. Это происходит у самых истоков динамики, у истоков силы. Здесь развилка: Человек принимает силу такой, какая она есть? Или производит ее, вырабатывает ее? Декарт и Ньютон выбрали первую альтернативу: есть сила, заданная ветром, морем и гравитацией. Она находится вне нашего контроля, даже тогда когда нам подчиняются лошади и мулы, она не находится в нашей власти. Эта сила вращает воздух и воду, с помощью которых можно производить движение, работать, используя инструменты и контролируя механический процесс геометрией.

Термодинамика зародившаяся в XIX в. в исследованиях Карно, замечает ошибки динамики, теромодинамика больше не рассматривает силу как внешний элемент: Источник силы-- в этой вспышке молнии, возгорание, преобразующее элементы. Ее энергия превосходит форму; сила трансформирует. Геометрия распадается, линии стираются; материя горит, взрывается; прежние цвета перемежаются, формы интерферируют.

Линия, форма, геометрия больше не преобладают над цветом и материей.

Этот идеальный мир форм вскоре исчезнет, будет полностью свергнут, когда огонь, который сжигает, преображает и преобразовывает, вытеснит ветер и воду, лошадей и людей как источник силы.

На смену ньютонианскому обратимому времени, в котором движущиеся тела не проходят необратимых изменений состояния, приходит необратимое термодинамическое время Карно и Фурье, которое тела вымещают и измещают.

Так глагол «лить» в неопределенной форме существования переходит в отлитую льдину, в отлив океана, в отлитое ядро, возникающие в окрестности глагола как возможные и необратимые формы его осуществления в диапазоне волн колебания.

Модель вытеснения Фрейда основана на механической или гидромеханической модели, но время выгораживания информации и перегораживании фонового шума на каждом уровне не обратимо, т.к. на каждом уровне пара «фоновый шум — информация» интегрируется/ погружается в следующий уровень системы. Следующий уровень действует как выпрямитель, в частности, как выпрямитель шума. То, что когда-то было препятствием для всех сообщений, перевернуто и добавлено к информации. Кибернетическая модель позволяет нам представить связи между этими уровнями, от молекулярной активности до организации клетки, тканей, органов, институтов, кварталов, городов и кластеров. Организм живет, не растворяясь в среде, потому что создает барьеры из плетеных звеньев, он течет как водоворот вокруг зоны бифуркации. Любой уровень системы блокировки действует как серия химических реакций при определенной температуре. Он мобилизует информацию и производит фоновый шум. Следующий уровень в серии взаимоблокировок принимает, манипулирует и интегрирует пару информация-фоновый шум, которая испускалась на предыдущем уровне, необратимо перегораживая обратный ход. Именно поэтому Гадамер мог говорить «Память сохраняет себя в забвении». И тем не менее ящик бессознательного вытесненного защищает нас от оглушительного взодха стохастики. Вытесняй правильно — по правилам своей эпохи! Мы глядим, чтобы не видеть и слушаем, чтобы не слышать.

Мишель Серр предлагает переписать общие функции психоанализа в терминах нового органона, который сохраняет то преимущество, что одновременно является физикой энергии и теорией сигналов. Организм — это информационно-термодинамическая система, которая получает, хранит, обменивает и излучает как энергию, так и информацию — во всех формах, от солнечного света до потока материи, проходящего через нее (пища, кислород, тепло, сигналы). Эта система не находится в равновесии, поскольку термодинамическая стабильность означает для нее смерть. Она находится во временном состоянии дисбаланса и стремится в максимально возможной степени поддерживать этот дисбаланс.

Организм не движется как некое постоянное целое тело во времени, он превращается, проходя пороги, разрастаясь и съеживаясь, меняя свойства, он и есть изначальный комплекс, сотканный из всех различных времен, которые наш интеллект подвергает анализу, которые различают наши привычки, выносит наше сердце и терпит наша среда. Организм — это пучки времени, живая связь всего со всем. Что такое живая система? Букет времен. Понять разновременность организма- понять его распределение фрактальное, измещающее времена и места. Организм не закреплен на временном преобразователе — нет, это преобразователь времени. Он вымещает и возмещает время

В книге «Гермес», послесловие к которой написал Илья Пригожин, Мишель Серр выдвигает теорию происхождения языка, исходя из теории биологических систем, информации и термодинамики, фрагменты перевода которой здесь приведены:

Организм — это система. Понятие системы меняется на протяжении истории; оно занимает разные позиции в энциклопедии. Это понятие может быть логико-математическим: тогда система — это связный (когерентный) набор доказуемых утверждений, выведенных из небольшого числа постулатов. Так говорят о системе аксиом или о системе дифференциальных уравнений. Для Декарта, Спинозы или Лейбница это классический идеал знания. Понятие системы также может быть механическим: набор, который остается стабильным при изменении объектов, которые либо движутся, либо относительно неподвижны. В этом смысле Лаплас говорит о солнечной системе. В пределах набора подвижных материальных точек, распределенных в пространстве и управляемых законом — например, законом Ньютона — ясно, что время полностью обратимо. Если все начинает двигаться в обратном направлении, ничего не изменится существенно по форме или состоянию. Математическая или логическая система не зависят от переменной времени; обычная механическая система зависит от времени, но не от его направления. Отсюда сдвиг, начиная с промышленной революции, в сторону физики и, в частности, теории тепла, смещения, которое происходит после Фурье, а начинается с Карно. В другом эссе я назвал механические системы «статуями» или тем что стоит на месте: они основаны на фиксированности или равновесии. После Карно они стали моторами. Они создают движение, они выходят за рамки простого соотношения сил, они создают эти силы энергией и усилением. Они производят циркуляцию за счет резервуаров и перепадов температуры. Как только можно их построить и рассуждать о них — паровых двигателях или двигателях внутреннего сгорания, химических, электрических, турбинных двигателях и т. д. — понятие времени меняется. Второй закон термодинамики объясняет невозможность вечного движения второго типа; энергия рассеивается, а энтропия увеличивается. С этого момента время наделено направлением. Это необратимо и дрейфует от порядка к беспорядку или от различия к растворению или распространению однородной смеси, из которой не может возникнуть ни энергия, ни сила, ни движение.

Довольно любопытно, что философы и психологи, которые никогда не колебались, принимая в качестве моделей системы, подобные первым, таблицы аксиом или статуи, часто в течение девятнадцатого века были против этого нового развития и его практических и теоретических результатов. Почти все они пытались найти в этом какие-то недостатки: я думаю, они хотели, чтобы мотор никогда не останавливался. За очень немногими исключениями почти все они утверждают, например, существование вечного возвращения, несмотря на противоположные открытия в физике. Фрейд, однако, соглашается с этими открытиями: он явно принимает в качестве исходной модели топологию, подобную топологии Максвелла , в которой силовые линии уже называются комплексами, и теорию энергии, основанную на термодинамике. Два фундаментальных принципа: сохранение энергии и склонность к смерти. Время Фрейда необратимо.

Мы находим три типа систем:

I логико-математическая, независима от времени;

II механическая, связана с обратимым временем;

III термодинамическая, связана с необратимым временем.

Однако все три типа имеют замыкание. Они составляют разделение данной вселенной, либо в соответствии с независимостью движений и устойчивостью тел по отношению ко всем внешним воздействиям (так устроен солнечный мир Лапласа по отношению к звездной вселенной). Как будто действует тепловая изоляция. Физическая система в третьем смысле изолировано-замкнута. Под этим следует понимать, что никакой поток материи, никакая циркуляция тепла, света или энергии не пересекает стены, которые определяют ее и разграничивают ее в пространстве. При этом условии и только при этом условии действуют и действуют два закона термодинамики. При малейшем открытии система перестает управляться общими уравнениями.

Отсюда общее смещение философского дискурса девятнадцатого века к последователям Бергсона. Оформленный в терминах различий, резервуаров и циркуляции, энергий, мощи и отношений сил, времени и двигателей, отклонений, противоположностей и растворения, этот дискурс, как бы возвращаясь к условиям своей собственной практики, внезапно начинает говорить в терминах открытого и закрытого, изоляции и закрытия. Сегодня во многих отношениях он не продвинулся ни на дюйм по отношению к глобальной проблематике бергсонизма. Он имеет такую же форму и функцию, скажем так тот же синтаксис, но с измененными доменами.

Вместо того, чтобы обращаться к прямым вопросам материи и жизни, из которых и возник этот язык, он перенес этот язык в область социальных наук, языка и текстов. Почему?

По очень простой причине. Термодинамика девятнадцатого века, ограниченная или общая, классическая или статистическая, изучала двигатели и, в целом, системы, производящие движение. Энергии, мобилизованные его приложением и вычисленные его теорией, оставались на энтропийной шкале, под которой я имел в виду область обычной работы и перемещения объектов. Отсюда и дискурс, который часто видел свое завершение либо в космосом в целом, либо в органической жизни в частности. В начале двадцатого века теория коммуникации ввела ряд понятий, таких как информация, шум и избыточность, для которых ссылка на термодинамику была продемонстрирована довольно быстро. Было показано, например, что информация (испущенная, переданная или полученная) является формой негэнтропии (негативной энтропии). Эти энергии, управляемые и вычисляемые, были другого порядка, чем энергия первого, или макроскопического масштаба — они были очень малы по сравнению с этим масштабом. Но это изменение лишь минимально повлияло на всю теоретическую арматуру, которая уже существовала: теория информации считалась дочерью термодинамики; Сразу же началось теоретизирование о таких обычных действиях, как чтение, письмо, передача и сохранение сигналов, оптимальная техника для избежания препятствий на своем пути и т. д. Теория информации достигла этого с помощью средств, унаследованных непосредственно от физики энергий, принадлежащих к макроскопическому масштабу. Успех подтвердил их предприятие. Отсюда, параллельно, большая стабильность традиционных философских категорий, но их массовое применение в другой области: дискурс, письмо, язык, социальные и психические явления, все действия, которые можно описать как коммуникативные акты. Сразу стало очевидным или было воспринято как таковое, что запас информации, записанный в каком-либо конкретном воспоминании, картине или странице, должен сам по себе дрейфовать от различия к беспорядку или что в изолированно-замкнутой системе, о которой мы ничего не знаем, какое-то неизвестное могло быть, а в некоторых случаях должно было быть языковым карманом. Актом одновременного перевод можно относительно легко получить философские термины, используемые сегодня. Рассматриваемая система становится системой знаков.

Прямо в середине традиционной классификации существ, классификации, которая больше не имеет смысла, поскольку материя, жизнь и знак — не что иное, как свойства системы, мы находим именно то, о чем я хочу поговорить: живой организм. С классической эпохи до недавнего времени со свойственным ему представлениям о гомеостазе организм рассматривался как машина (по фигурам и движениям или по неизменности в некоторых вариациях) Равновесие и подвижность. Очевидно, это термодинамическая система, иногда работающая при очень высоких температурах и склонная к смерти в непредсказуемом и необратимом времени (время онтогенеза), но поднимающаяся по энтропийному потоку посредством филогенетических инвариантов и мутаций отбора. Это гиперкомплексная система, с трудом сводимая к известным моделям, которые мы сейчас освоили. Что мы можем сейчас сказать об этой системе? Во-первых, это информационно-термодинамическая система. Действительно, она получает, хранит, обменивает и излучает как энергию, так и информацию — во всех формах, от солнечного света до потока материи, проходящего через нее (пища, кислород, тепло, сигналы). Эта система не находится в равновесии, поскольку термодинамическая стабильность означает для нее смерть, в чистом виде. Она находится во временном состоянии дисбаланса и стремится в максимально возможной степени поддерживать этот дисбаланс. Следовательно, она подвержена необратимому действию второго закона, поскольку умирает. Но на этот раз она сопротивляется. Мы можем улучшить классическую постановку этой проблемы. Действительно, благодаря потоку энергии и информации, который проходит через систему без прерывания, отныне невозможно представить ее как изолированно-замкнутую систему, за исключением, пожалуй, ее генотипической формы. Это открытая система. Таким образом, это должно регулироваться термодинамикой открытых систем, которая развивалась в течение последних десяти лет, и которая обеспечивает сложную теорию этого состояния дисбаланса. Благодаря этому дисбалансу она (система) относительно стабильна. Но здесь инвариантность уникальна: ни статическая, ни гомеостатическая, она гомеоритическая.

***Слово «гомеориз» образовано от греческих слов «гомос», означающих «то же самое», и «ризис», означающих «поток», — Серр заменяет нормальный термин, описывающий равновесие саморегулирующейся системы — «гомеостаз», на «гомеориз», чтобы подчеркнуть идею непрерывного движения и обменов в противоположность менее динамичной идее застоя*. «Тот-же-текущий» вместо «тот-же- стоящий».****

Это река, которая течет, но при этом остается устойчивой в условиях непрерывного обрушения берегов и необратимой эрозии окружающих ее гор. Плавают всегда в одной реке, но никогда не выходят на один и тот же бере.

Речной бассейн стабилен в своем потоке и прохождении своих порогов; он как система, открытая для испарения, дождя и облаков, но стохастически всегда возвращающая одну и ту же воду. Что медленно разрушается, так это твердый берег бассейна. Жидкость стабильна; твердое тело, которое изнашивается, нестабильно — Гераклит и Парменид были правы. Отсюда и понятие гомео-ризма. Живая система гомео-ритична, равна себе в непрестанном течении.

Эта река, почти стабильная, хотя и необратимая, этот бассейн, балансирующий на собственном дисбалансе в ненадежном состоянии квазиравновесия в своем потоке к смерти, переносит энергию и информацию, знание энтропии и негэнтропии, порядка и беспорядка. Организм с глобальной точки зрения скорее определим словами syrrhein = «течь в эфир» и diarrhein «течь через», чем словом «система», имеющее греческое происхождение в глаголе hislanai, «заставлять стоять».

В контексте более общей циркуляции, которая идет от солнца к черным глубинам космоса, организм представляет собой барьер из плетеных звеньев, который протекает, как плетущаяся корзина, но все же может функционировать как плотина. Еще лучше то, что это квазистабильная турбулентность, которую создает поток, вихрь замыкается на себя на мгновение, находит равновесие в середине потока и, кажется, движется вверх по потоку, но фактически разрушается потоком и повторно формируется в другом месте. И опыт показывает, что без вихря нет флюксий, без вихря течет только ламинарный поток, который не становится турбулентным. Теперь, и в этом суть вопроса, все времена сходятся в этом временном узле: дрейф энтропии или необратимый тепловой поток, износ и старение, исчерпание начальной избыточности, время, которое возвращается к кольцам обратной связи или квазиустойчивости водоворотов, консервативной инвариантности генетических ядер, постоянству формы, беспорядочным миганиям случайных мутаций, неумолимой фильтрации всех нежизнеспособных элементов, локальному потоку вверх по направлению к негэнтропии. Живой организм, онтогенез и филогенез вместе взятые, на все времена. Это вовсе не означает, что он вечен, а скорее, что организм — это изначальный комплекс, сотканный из всех различных времен, которые наш интеллект подвергает анализу, которые различают наши привычки и терпит наша среда. Гомеоритик означает по крайней мере следующее: протекает поток, но сходство подталкивает вверх по течению и сопротивляется. Все временные векторы, имеющие стрелку направления, здесь, в этом месте, расположены в форме звезды. Что такое организм? Пучки времен. Что такое живая система? Букет времен. Здесь речь идет о распределении организма среди мест и времен. Фрактальном. Действительно удивительно, что это решение не было достигнуто нами раньше. Возможно, это казалось трудным интуитивно понять многовременность.

Мы с готовностью принимаем, однако, тот факт, что не все вещи вокруг нас имеют одну и ту же темпоральность: негэнтропические острова в энтропийном море или отдельные вселенные, как их описывал Больцман, очаги локальных порядков в возрастающей энтропии, хранилища кристаллов, затонувшие в пепле. Живой сирез (течение) сочетает в себе море и острова. В совершенно новом смысле организм синхронен для значений и направлений, для непрерывного и прерывистого, для локального и глобального; он сочетает в себе память, неизменность, план, сообщение, потерю, избыточность и так далее. Он старый, смертный и он же проводник нового цикла.

Организм не закреплен на временном преобразователе, напротив, он преобразователь времени. Он вымещает и возмещает время. Возможно, поэтому он способен узнавать о системах, дифференцированных по своему индивидуальному времени: мир, огонь и знаки.

Перейдем от глобального уровня к локальному, от всего организма к различным системам, которые раньше назывались дыхательной, кровеносной, нейровегетальной и так далее, а затем к органам, тканям, клеткам, молекулам… Переход можно было бы построить от гомеориза к гомеоризу. Короче говоря, с этой точки зрения комплекс функционирует как набор химических реакций. Последнее происходит в случае млекопитающих, одним из которых является человек, при высоких температурах, действительно, очень высоких, в гомеотермической среде. Существует около тысячи различных реакций такого рода. Но в данный момент для действующего (живого) комплекса их количество хоть и конечно, но невероятно велико, ввиду огромной молекулярной популяции. Чтобы получить представление о его размерах, его нужно поместить в астрономический масштаб. С тепловой и информационной точки зрения эти движения и преобразования обязательно создают фоновый шум. И этот шум, безусловно, огромен, поскольку рассматриваемые числа огромны. Что мешает нам это слышать? Почему звук приглушен, заводская изоляция?

Вся теория информации и, соответственно, теория шума имеет смысл только по отношению к наблюдателю, который связан с ними. Кто здесь наблюдатель? Самый простой ответ — сказать, что для нашей собственной органической системы мы являемся наблюдателем или наблюдателями, о которых идет речь. Таким образом, мы должны воспринимать этот шум, шум комплекса, к которому подключен приемник. Я использую слово «воспринимать» в широком смысле этого слова в классическую эпоху: мы должны слышать этот оглушительный шум так же, как мы слышим рев моря на краю пляжа. Он должен нас оглушить, утопить. Лейбниц сказал на своем языке следующее: облако второстепенных восприятий, внешнее и внутреннее, должно вызывать состояние дискомфорта и головокружения; это должно оказаться невыносимым. Но, за исключением исключительных случаев, мы почти ничего не воспринимаем из этого интенсивного хаоса, который, тем не менее, существует и функционирует, как убедительно продемонстрировали эксперименты.

**** примером гомеориза может быть гоммеотермия. Гомеотермия усиливает потребность в общении. По потребностям энергии или тепла это аналогично тому, что будет обычным языком, с точки зрения сигнала информация выражена формой поведения, одна из первых форм поведения может быть сведена к следующему: «согрей меня»:прикосновение и контакт, эротическое общение. Мы погружены в шею, в глаза, в волосы в неистовом бушующем океане. Мы — голос этого урагана, этого теплового воя, и мы даже не знаем этого. Он существует, но остается незамеченным. Таким образом, попытка понять эту слепоту, эту глухоту или, как часто говорят, эту бессознательность, кажется мне ценной. У нас есть глаза, чтобы не видеть себя, уши, чтобы не слышать себя. Наблюдатель ничего или почти ничего не наблюдает****.

Здесь необходимо рассмотреть общие условия органического функционирования, глобализирующиеся формы системы. Все, что мы теперь знаем об этом, приводит нас к описанию ряда последовательных устройств, называемых уровнями интеграции — матрешек или взаимосвязанных объектов, согласно изображению, предложенному Франком или Джейкобом. Кибернетическая модель временно позволяет нам представить себе определенные связи между этими уровнями, от молекулярной активности до организации клетки, тканей, органов и так далее. В относительно простых случаях можно было бы даже написать математическую модель, систему дифференциальных уравнений, отражающую клеточную активность. Условия в пределах этой деятельности будут описывать состояние границ, пределы рассматриваемого уровня и, следовательно, характер близости одного уровня к следующему, способ, которым один уровень погружается в следующий. Этот процесс близости, импликации, интеграции заслуживает описания. Рассмотрим любой уровень системы блокировки.

Локально, как мы видели, он действует как серия химических реакций при определенной температуре. Забудем на время об их точных уравнениях и уникальных элементах, которые здесь работают. Давайте рассмотрим только энергетические условия на этом уровне. Он мобилизует информацию и производит фоновый шум. Следующий уровень в серии взаимоблокировок принимает, манипулирует и обычно интегрирует пару информация-фоновый шум, которая испускалась на предыдущем уровне. Как это происходит? Несколько недавних исследований позволяют нам прояснить ответ на этот вопрос. Действительно, если написать уравнение, выражающее количество информации, передаваемой между двумя станциями по заданному каналу и уравнение, которое обеспечивает эту величину для всего устройства (включая две станции и канал), изменение знака происходит для определенной функции, входящей в вычисление.

Другими словами, эта функция, называемая неоднозначностью и возникающая из–за шума, изменяется, когда наблюдатель меняет точку наблюдения. Его значение зависит от того, погружен ли он на первом уровне или исследует весь ряд со следующего уровня. В определенном смысле следующий уровень действует как выпрямитель, в частности, как выпрямитель шума. То, что когда-то было препятствием для всех сообщений, перевернуто и добавлено к информации. Это открытие является самым важным, поскольку оно актуально для всех уровней. Это закон серии, которая проходит через систему интеграции. Теперь я возвращаюсь к своему первоначальному вопросу.

Этот вопрос имеет смысл только в том случае, если на последнем уровне самом полном из всей системы, настоящий наблюдатель, с которым связаны шумовые и информационные явления, имел в своем распоряжении или был оснащен специальным подслушивающим устройством. Точки наблюдения недостаточно; чтобы наблюдать, нужны также средства для этого. Теперь этот аппарат существует: он состоит из того, что классическая философия называет внутренними ощущениями, или того, что разные психологии последовательно называют интропатией, проприоцептивностью или синестезией, и чьи функции должны быть связаны с сигналами, исходящими или получаемыми симпатической системой.

Инструмент существует и функционирует. Что он воспринимает? Ничего или почти ничего из того, что мы распознаем на чисто физическом уровне как фоновый шум и информацию; ничего, что напоминало бы, за некоторыми исключениями, сигнал — фигуру на фоне земли — изолированную от нечеткого и колеблющегося облака, от множества случайных гудящих ореолов. Однако он воспринимает сигналы, которые мы относим к двум широким категориям удовольствия и боли. Он их принимает и излучает. Не лишено смысла сказать, что он получает сигналы, которые мы передаем сразу этими двумя словами. Таким образом все будет происходить так, как если бы удовольствие и боль составляли конечное состояние общего слушания, фильтруемого, в свою очередь, набором последовательных интеграций.

Иными словами, последняя пара, единственная воспринимаемая, будет последним переводом, последним исправлением исходной физической пары информационного фонового шума. Конечно, никто не может назвать информацию нужной, а шум болезненным, потому что все устроено в произвольном количестве хиазм. Страдание, по крайней мере, иногда, представляет собой набор сигналов, открывающих путь реадаптации или стратегии восстановления, восстановления баланса гомеориза. Здесь снова появляется изменение знака. В удовольствии должен быть шум, а в боли — информация. Но это, вероятно, то, что мы не можем знать или правильно оценивать.

Примечательно, что последовательные уровни органической интеграции — мы достаточно хорошо понимаем цепочку первых уровней благодаря экспериментальным наукам, и мы также понимаем последний сегмент из–за прямой патетической связи, которую мы постоянно поддерживаем с нашим собственным телом — всегда должны функционировать как языки. С одной стороны, на клеточном или молекулярном уровне уже функционирует протоязык (стереоспецифическая информация и тепловой шум); с другой стороны, на самом высокоинтегрированном уровне язык все еще функционирует, но теперь как отдельные сигналы, имеющие что-то вроде значения: призывы к желаемым объектам или предупреждения от опасных. И снова, поскольку хиазмы и двусмысленность усложняют дело, мы можем найти отказ от желания и призыв к страданию. Следовательно, множественную интегрированную систему, о имплицитном окружении которой я часто ничего не знаю, можно рассматривать как серию преобразований, которые вызывают переход от пары шум-информация к паре значение-препятствие и, наконец, к значению. Каждая интеграция функционирует как фильтр, выпрямитель. Таким образом, у нас есть гиперкомплексный аппарат, который, наконец, придает смысл паре Шеннона, с которым можно иметь дело только до тех пор, пока он не имеет смысла.

Живые организмы. Их можно описать как устройства, производящие язык из шума и информации, каждое в соответствии с порядком сложности: для каждой системы, действительно, для каждого вида существует исходный набор сигналов.

По этой причине легко обобщить несколько категорий или обычных функций. Например, вытеснение во фрейдистском смысле оставалось высказыванием, основанным на механической или гидродинамической модели. Отныне вся интегративная система может взять на себя ответственность за это; его физическая модель намного более полная, и мы можем говорить о ней, используя дискурс, который в конечном итоге может быть выражен в математических терминах. Это потому, что мы имеем дело с очень общей функцией, работающей в непосредственной близости от двух заданных уровней. С одной стороны, происходят преобразования, фиксации, набор смещений энергии — здесь метафора не нужна, поскольку рассматриваемые процессы просто химические или термодинамические. На другой стороне, весь комплекс этих движений улавливается наблюдателем, то есть интегрирующим уровнем как таковым, изменением знака функции неоднозначности, нехватки.

Эти вопросы просты. Представим себе систему из двух или нескольких элементов. В исходном случае эти элементы либо полностью различны, либо идентичны друг другу, повторяются. Таким образом, количество информации является либо суммой, либо сокращением информации одного элемента. Это случай дезорганизации, неорганизации. Если система организована, элементы связаны друг с другом и, следовательно, одновременно различны и похожи. Здесь возникает двусмысленность.

С точки зрения системы, передача информации по заданной цепи от одного элемента к другому устраняет двусмысленность, потому что это шум, препятствие для сообщения. Для наблюдателя вне системы необходимо добавить двусмысленность, поскольку она увеличивает сложность системы. В этом случае он функционирует как информация на уровне подразделения организации. В одном случае это прикрывает; в другом случае — выражает. В этот процесс встроена вся символическая функция, вся стратегия свободных ассоциаций, фрейдистских оговорок, шуток и каламбуров. Дело в том, что теория смены знака действует на самых элементарных уровнях: клетка, содержащая ядро, цитоплазму, мембраны и органеллы. Отныне, несмотря на самые радикальные различия между встроенными системами, они, по крайней мере, разделят этот процесс разворота на своих границах. Подавление — лишь частный пример этого общего процесса, который устанавливает закон для цепи. Вероятно, по этой причине мы не воспринимаем ничего из оглушающего фонового шума, излучаемого системой, за исключением интересных фрагментов информации, касающихся общего функционирования этих преобразований или их локального нарушения. Бессмысленный шум придает смысл серии выпрямителей.

Здесь бессознательное уступает место более нижнему бессознательному; в системе столько же бессознательных, сколько уровней интеграции. Это просто вопрос о том, о чем мы изначально не располагаем информацией.

Это не уникальный черный ящик, а серия взаимосвязанных ящиков; и эта серия — орган, тело. Каждый уровень информации функционирует как бессознательное для глобального уровня, граничащего с ним, как замкнутая или относительно изолированная система, по отношению к которой пара шум-информация, когда она пересекает границу, переворачивается и которую последующая система декодирует или дешифрует. В каждом звене серии вопрос о языке формулируется и переформулируется путем преобразования сообщения, канала и шума: путем перевода. Фактически, остаточный фоновый шум постепенно устраняется: начинается строительство того, что должно было мешать; препятствия объединяются, чтобы организовать; шум становится диалектом. Я представляю себе как это происходит из глубин молекулярного хаоса, в котором информация проявляется в своей пространственной простоте в материальных формах, во всем означающем в артикулированном сообщении через последовательность выпрямителей.

То, что остается неизвестным и бессознательным — это, на самом дальнем конце цепи, шум преобразований энергии: это должно быть так, поскольку этот шум по определению лишен всякого смысла, как набор чистых сигналов или случайных движений. Эти пакеты случайностей, уровень за уровнем, фильтруются тонким преобразователем, созданным организмом, и они падают к нашим ногам, как прибой на краю пляжа, в форме эроса и смерти. В этом смысле традиционного взгляда на бессознательное последний черный ящик оказывается самым ясным ящиком для нас, поскольку он имеет свой собственный язык в полном смысле этого слова. За его пределами мы погружаемся в облако бессмысленных сигналов. Возможно, этот ящик защищает нас от оглушительных вздохов стохастики; возможно, коробка служит для того, чтобы снова превратить их в символы. Бессознательное — последний черный наблюдатель случая. . Он также превращает деструктивную случайность в автономию.

Таким образом, в более общем плане, категории или общие функции психоанализа могут быть переписаны в терминах нового органона, который сохраняет то преимущество, что одновременно является физикой энергии и теорией сигналов. Раньше, когда данная система анализировалась стандартной практикой составлялось два отдельных отчета о ней: счет энергии и отчет информации. Для компьютера это будут биты на картах IBM или что-то подобное плюс энергия, необходимая для нагрева нитей. У этих двух счетов не было общих пропорций; они были даже не в одном масштабе. Их разделял огромный коэффициент 10 в -16 степени. То же самое не относится к организму: его крайняя сложность, большая миниатюризация его элементов и их количество сближают эти два описания и делают их сопоставимыми. Следовательно, разница между машиной и живым организмом состоит в том, что для первой информационный счет не сопоставим и незначителен по сравнению с энергетическим счетом, тогда как для второго оба счета находятся в одном масштабе. Отныне теоретическое согласование между теорией информации и термодинамикой выступает за практическое примирение тех знаний, которые использовали знаки, и тех, которые использовали смещения энергии: это была первая мечта Фрейда. Изменение знака функции неоднозначности теперь решает ранее возникшую трудность. Не было лишним сделать вывод, что организм сочетает в себе три разновидности времени и что его система представляет собой временную связку. Этот вывод, не простой для интуиции, остался необъяснимым.

МОЖЕТ ИЛИ БЫТЬ ОБРАЩЕНА «СТРЕЛА ВРЕМЕНИ» ВСПЯТЬ? ОБРАТИМОСТЬ И НЕОБРАТИМОСТЬ

Давайте снова рассмотрим исправление того, что передается с одного уровня на другой. Фоновый шум, основное препятствие для сообщений, берет на себя организационную функцию. Но этот шум — эквивалент теплового беспорядка. Его время — время увеличения энтропии, того необратимого элемента, который толкает систему к смерти с максимальной скоростью. Например, старение — это процесс, который мы начинаем понимать как потерю избыточности и превращение информации в фоновый шум. Если уровни интеграции правильно функционируют как частичные выпрямители и превращают шум беспорядка в потенциальную организацию, то они обращают стрелу времени вспять. Они выпрямители времени. Энтропийная необратимость также меняет направление и знак; негэнтропия возвращается вверх по течению. Мы обнаружили место, операцию и теорему, с помощью которой завязываются узлы букета.

Именно здесь и таким образом время течет назад и может изменить направление. Из–за многочисленных инверсий временного вектора флуктуирующий гомеориз приобретает мимолетную стабильность. На мгновение височная связка делает полный круг. Он образует турбулентность, где сходятся противоположные времена. Организация сама по себе, как система и гомеориз, функционирует именно как преобразователь времени. Теперь мы знаем, как описать этот преобразователь, а также его уровни и извилины, откуда берутся анамнез, память и все, что можно вообразить.

Тело — чрезвычайно сложная система, которая создает язык из информации и шума, с таким количеством опосредований, сколько измещает уровней интеграции, с изменением знака функции. Я знаю, кто последний наблюдатель, получатель на конце цепи: именно тот, кто произносит язык, преобразует его в речь. Но я не знаю, кто первый диспетчер на другом конце. Я бесконечно сталкиваюсь с черным ящиком, ящиком с ящиками и так далее. Таким образом, я могу продвигаться так далеко, как захочу, вплоть до клеток и молекул, если, конечно, я изменяю наблюдаемый объект. Все, что я знаю, но в этом я уверен, это то, что все они построены вокруг информационного фонового шума. Пара случайной программы или пара энтропия-негэнтропия.

И это верно независимо от того, описываю ли я систему с точки зрения химии, физики, термодинамики или теории информации, и позиционирую ли я себя как конечный рецептор интегрированного устройства. Если обратить функцию неоднозначности, вещи естественным образом сходятся. Либо я погружен в обмен сигналами, либо наблюдаю за глобальным набором обменов. Но с этого момента я понимаю и могу объяснить, что происходит, когда наблюдатель меняет свою точку зрения, когда субъект становится объектом, а препятствие становится частью информации, или когда самоанализ превращается в опыт, а психология перетекает в физику. И наоборот, когда объект становится субъектом, он временно увеличивает свою автономию. Все происходит так, как если бы Фрейд, начавший с энергетических моделей термодинамики, интуитивно с помощью динамики языка понял последующее развитие термодинамики в теорию информации. Воссоединение не совсем неожиданное. Сферы субъективного и объективного больше не противоречат друг другу. Наблюдатель как объект, субъект как наблюдаемое подвержены разделению, более стабильному и мощному, чем их античное разделение: они являются одновременно порядком и беспорядком. С этого момента мне не нужно знать, кто или что первый диспетчер: что бы это ни было, это остров в океане шума, как и я, независимо от того, где я нахожусь. Это генетическая информация, молекулы или кристаллы мира, внутреннее, как раньше говорили, или внешнее — все это больше не имеет значения.

Макромолекула, или любое данное кристаллизованное твердое тело, или система мира, или, в конечном счете, то, что я называю «я» — мы все находимся в одной лодке. Аналогично устроены все диспетчеры и все получатели. Постижимость мира уже не является непостижимой. Реальное создает условия и средства для самопознания. «Рациональное» — это крошечный остров реальности, редкая вершина, исключительная, столь же чудесная, как и сложная система, которая порождает его путем медленного преодоления хаотичности прибоя вдоль побережья. Все знания граничат с тем, о чем у нас нет информации.

Больше нет необходимости проводить различие между интроспективным знанием, или «глубоким» знанием, и объективным знанием.Есть только один тип знания, и он всегда связан с наблюдателем, наблюдателем, погруженным в систему или в ее непосредственной близости. И этот наблюдатель устроен точно так же, как он наблюдает. Его позиция меняет только отношение между шумом и информацией, но сам он никогда не стирает эти два стабильных присутствия. Больше нет разделения между субъектом, с одной стороны, и объектом, с другой (пример ясности и пример тени). Это разделение делает все

необъяснимо и нереально. Напротив, каждый термин традиционной дихотомии субъект-объект сам по себе разделен чем-то вроде географического разделения (точно так же, как я, который говорю и пишу сегодня): шум, беспорядок и хаос с одной стороны; с другой стороны — сложность, расположение и распределение. Ничто не отличает меня онтологически от кристалла, растения, животного или порядка мира; мы вместе дрейфуем к шуму и черным глубинам вселенной, и наши разнообразные системные цвета текут вверх по энтропийному потоку к солнечному происхождению, которое само плывет по течению. Знание — это в лучшем случае обращение дрейфа, этого странного преобразования времени, всегда оплачиваемое дополнительным дрейфом; но это сама сложность, которую когда-то называли бытием. Практически стабильная турбулентность в потоке. Отныне «быть или знать» будет переводиться следующим образом: увидеть острова, редкие или удачные, дело случая или необходимости.

#МишельСерр#обратимое#необратимое#теорияязыка#стохастическиесистемы#теорияинформации#термодинамика#фрактальныеколебания#масштаб#философия#либидо#фрейд