посвящаю К. Т.

Я собираюсь описать некоторое состояние, которое характеризуется прежде всего невозможностью нахождения слов, выражающих его содержание. Выход из этого состояния достаточно прост — кажется, что достаточно начать что-то делать, и всё будет хорошо (ассоциативно это может быть похоже на включение кнопки, дающей энергию), однако парадокс заключается в том, что когда ты в нём находишься, тебе может вовсе не хотеться, чтобы всё было хорошо, ты можешь считать, что этого не заслуживаешь и уж во всяком случае у тебя нет ни сил, ни желания что-то делать, даже эту кнопку включить. Поэтому представляется целесообразным задержаться именно на его структуре в надежде, что её описание может принести какую-то пользу. Ближайшей аналогией между содержанием состояния и его структурой может служить различение между эмпирическим и трансцендентальным единством апперцепций, введенное Кантом, суть которого в данном случае можно выразить так: конкретное содержание (наполнение) состояния у каждого своё, однако механизмы его воздействия в значительной степени схожи. Разумеется, это гипотеза, предполагающая однако, лишь сходство, а не тождество, постулированное Кантом в отношении трансцендентального единства апперцепции (1). В дальнейшем я буду опираться на свой опыт, а уж всякий читатель, соотнеся его со своим, сможет сделать выводы самостоятельно, я лишь надеюсь, что изложенное здесь принесёт хоть какую-то пользу.

Основными компонентами этого состояния являются ощущения бессилия, злости, вины и апатии, странным образом сочетающейся с иррациональной тревогой. Почему же просто не обозначить его каким-либо устоявшимся названием — в данном случае сразу напрашиваются депрессия или посттравматический синдром?

Первоначальных мотиваций в моём случае было несколько: во-первых, в той мере, в какой состояние является экзистенциальным, оно вовсе не требует перевода в психоаналитическую плоскость. Очень часто люди лишают себя способности к излишне сильным переживаниям просто потому, что это в некотором роде удобно, и это всегда казалось мне предательством, чем-то вроде искусственного сужения диапазона воспринимаемых частот. Как замечал Хайдеггер, «в-чем присутствие заранее понимает — в модусе отсылания себя, — есть то, в-видах-чего оно опережающе допускает сущему встретиться» (БиВ, § 18, пер. В.В. Бибихина). Стоит только назвать своё состояние, например, депрессией, и становится ясно, как с ним необходимо работать, однако что если тем самым будет упущено что-то более важное? Но приходит в голову мысль, что это работает и в обратную сторону: если твоё состояние по всем субъективным ощущениям является мороком, лишь мешающим раскрытию подлинных чувств, которые в этом беспросвете едва различимы, то не будет ли предательством принятие этого морока за подлинный экзистенциал и попытки его обоснования в качестве такового? Таким образом, можно предположить, что признание наличия у себя депрессии в соответствии с голосом ощущений, которым нет основания не доверять, и борьба с ней не сужает диапазон воспримаемого, а напротив возвращает способность испытывать как невообразимое счастье, так и подлинное отчаяние, столь милые моему сердцу.

Во-вторых, философский факультет подарил мне стремление к преодолению препятствий собственными силами. В данном случае выход из состояния депрессии уже осуществлён путем её обнаружения и признания в качестве таковой. Однако это серьёзным образом меняет ситуацию: раньше я принципиально не допускал для себя вариантов принятия какой-либо психологической помощи, поскольку продолжал считать проблему именно философской, хотя в последние годы у меня возникало в этом все больше сомнений. Теперь же, хоть я вовсе и не жду каких-либо рецидивов, всё сказанное выше убеждает меня в том, что коль скоро я определил для себя нахождение в таком состоянии как недуг, нет никаких здравых оснований от помощи отказываться, ибо во всяком деле лучше всего обращаться к тому, кто в нем более сведущ. В тенденции же отказываться от помощи из принципа я ничего здравого не вижу, и мне кажется, что она связана с архаическими представлениями о том, что принимающий помощь тем самым впадает в зависимость от её оказывающего, что, разумеется, является полной чушью. К сожалению, такие представления характерны для многих людей. Кажется, что именно они являются основанием для множества позорных действий властей от «закона Димы Яковлева» до преследования вымышленных иностранных агентов.

И наконец, в-третьих, мне всегда представлялось более продуктивным анализировать состояния в чистом их виде. Но кажется, что в этом случае мне удалось в достаточной мере уловить структуру депрессии, и феноменологического её описания, представленного здесь, будет вполне достаточно, ибо повторяемость испытываемых эмоций, а также их неприятность заставляет желать того, чтобы они прекратились.

Прежде всего необходимо отметить, что хотя депрессия является индивидуально переживаемым состоянием, на её развитие — в том случае, если человек привык задумываться о чём-либо, кроме себя — существенно влияет социально-экономическая ситуация в обществе. Представляется, что такого разгула мракобесия, как сейчас, наша страна не видела с 30-х годов. Сращение силовиков с преступным миром, де-факто легитимизированное государством насилие чужими руками (бандформирования Кадырова и Пригожина), оккупация Крыма, преследование по политическим мотивам не только Навального, но и людей, вышедших на улицы против беспредела, абсурдный поиск иностранных агентов, непрерывное хвастливое враньё и так далее — перечислять можно долго — делает атмосферу отвратительной. Кроме того, во всякой депрессии присутствуют и личные мотивы, которых я касаться не буду.

Ощущение отсутствия выхода, взятое в широком смысле (да, если я начну что-то делать, то мне и, быть может, кому-то ещё станет легче, но в целом это ничего не изменит), предполагает концентрацию сознания на общей картине, которая настолько кошмарна, что кажется несовместимой с какой бы то ни было нормальной жизнью, а иногда и с жизнью вообще. Поэтому, к слову, культивация и поддержание этой удушливой атмосферы есть именно вина тех, кто ее поддерживает и культивирует, а не тех, кто не может ей сопротивляться. Самосожжение Ирины Славиной есть поступок, но за её доведение до самоубийства, то есть за создание таких условий, при которых она не видела другого способа сохранить свою честь, ответственны именно силовики.

В таком состоянии человек склонен искать какое-то такое действие или слово, которое изменит ситуацию одним махом. Если ситуация не меняется, человек впадает в иллюзию, что это произошло от того, что совершённое действие или сказанное слово были не теми, какие нужны, что в дальнейшем может привести к тому, что он вообще перестанет совершать какие-либо действия или что-либо говорить, раз и навсегда смирившись с неизбежностью.

Стоит однако рассмотреть ситуацию логически. Совокупность негативных обстоятельств представляется единым массивом — насколько она таковым является в действительности, пока не важно, важно, что она таковым воспринимается. Собственно поэтому название «депрессия» довольно удачно отображает суть дела: нечто, обладающее огромной массой и соответственно инерцией, буквально впечатывает тебя в кровать. В этом случае расчёт на то, что единственное действие или слово что-то изменят, попросту не может быть верным. Представь, что ты плывёшь по реке и тебе необходимо отодвинуть большой кусок плавучего торфа. С какой бы силой ты ни тыкал в него веслом, у тебя ничего не выйдет, пока приложенное усилие не станет постоянным и равномерным, и тогда, поскольку торф, как и некоторые другие субстанции, покоится лишь на воде, т.е. масса его инертна, ты сможешь сдвинуть его в нужном тебе направлении.

Эти направленность и равномерность усилий чрезвычайно важны, поскольку именно их отсутствие в состоянии депрессии делает тебя уязвимым, вселяя в душу ощущение безнадёжности всяческого усилия. В этой ситуации важно увидеть зацикленность модуса речи или действия на привычном способе и перестать делать одно и то же, что требует перемены взгляда. В самом ли деле обстоятельства столь монолитны и в самом ли деле ты один, кого они не устраивают?

В этом состоянии очень легко удариться в обвинения всех вокруг, что они как-то неправильно борются, чего не стоит делать по следующей причине: когда ты настолько слаб, шанс на то, что обвинение будет направлено правильно, то есть в адрес того, кто действительно в чем-то по-серьезному виноват, минимален. Скорее всего, обвинения эти будет выслушивать близкий тебе человек, упёршийся на своём месте в своё весло, и даже если техника его, по твоему мнению, оставляет желать лучшего, показывать это лучше личным примером, а не пустой болтовнёй, а то, что ты в чём-то обвиняешь себя, никогда не является индульгенцией на обвинение другого. Вопрос же самообвинений настолько подробно разобран в последнее время, что новостей тут нет: каждому достаточно своей вины и не стоит брать на себя чужую.

Последним моментом, на котором я хотел бы здесь остановиться, является то, что можно назвать ложным выздоровлением, и он касается тех, кто, как и я, имеет проблемы с употреблением алкоголя. Дело сдвинулось с мёртвой точки и всё ладится — не замечательный ли повод выпить? Сколько раз я наступал на эти грабли. Возможно кому-то покажется странным, но человек, которому продолжительное время подряд очень плохо, может выпить именно в тот момент, когда ему становится хорошо. Мир снова становится цветным и многогранным, и ты находишься от этого в состоянии эйфории. Тебе больше не надо держать всего себя в руках, каждую секунду бороться за существование, и ты решаешь, что от бокальчика пива в этой ситуации никто не пострадает. Не надо, потому что у тебя будет несколько классных и действительно счастливых часов, но счастье-то это было достигнуто не благодаря алкоголю, а вопреки ему, и алкоголем ты его просто убьёшь в зародыше, провалившись на следующий день в ещё более тяжелое состояние.

Как-то так, и надеюсь, что это кому-нибудь поможет. Хотел написать еще о ПТСР, но понял, что некоторые вещи там слишком личные и не хочется писать о них в таком формате, так что и не буду.

Этот текст абсолютно свободен для распространения при условии отсутствия редактирования. Даже кажется что-то важное удалось сказать.

Если вы хотите поддержать меня материально, можно перевести деньги. Номер карты: 4817 7601 1192 2112. Половину денег возьму себе, половина пойдет в помощь политзаключенным, правозащитным организациям и ребятам из психо-неврологического интерната.

(1) Желающих ознакомиться с тем, что говорил сам Кант, отсылаю к «Критике чистого разума», Ч. 2, отд. 1, кн. первая: «Аналитика понятий». Это само по себе очень интересно, и может я чего забыл, давно читал.