Непроницаемый ночной шатёр накрыл заброшенный городской сад, звездное небо заволокло грязным — иссиня чёрным пологом, казалось, весь робкий свет этого уединенного уголка сосредоточился на белой дороге, словно прорезающей чёрную мглу. Детские щёки обдала волна морозного воздуха, две черные фигуры на покосившейся скамье тускло освещал, оголял фонарь. В глаза юных полуночников бил обжигающий свет освещенной лунным светом тропы, манящей куда-то вдаль, в неизведанный мир таящихся в темноте соблазнов, страстей и наслаждений.

— Я люблю тебя, Песя , очень люблю, — мальчишеская рука из толстой куртки обняла сутулую фигурку, закутанную в потёртый плащик. — И хочу — выжидающий взгляд прекрасных и мужественных глаз.

— Ты же знаешь, Тони, сегодня он опять пьян. И у Лёльки туберкулёз, она с матерью дома лежит, какие уж тут просьбы дочери, когда она даже обкомовских не исполняет. — И виноватый взмах серебряными влажными ресницами.

— Но я хочу, чтобы это произошло сегодня ночью. — Молчание. Где-то, за белой дорогой, раздирающий душу крик. Мелкие снежинки мгновенно высохли на разбросанных перед скамейкой пивных бутылках, дъявольски поблескивающих шприцах, убогих пакетах и бычках. Трепещущий взгляд зеленых невинных, но решительных, решительно-прекрасных глаз.

-Тони, ты же знаешь, это ответственный шаг, но, поверь, это не страх и не боязнь. Возьми меня за руку. — Через минуту это решительно-прекрасное выражение на их лицах: они радостно бегут с какой-то удивительной опытностью на лицах в предчувствии неизбежной маленькой смерти, мрак терзает их, но их окружает невидимое защитное поле белой пыли. Она идет столбом от белой дороги, манящей, свежей, чистой…

Антон с нежностью приобнял её за талию, его движения, резкие, порывистые, но вместе с тем отточенные и мягкие вовлекли Свету в непрерывный ритм, она не ощущала страха и боязни, не боялась, она верила ему. Верила, что белая дорога, ведущая их к темному ложу, истинна, хотя и самая прямая и трудная. Холод весенней ночи не касался их разгоряченных тел. Внезапно над ними забрезжил свет, но фонарь тут же погас, скрывая следы ночных пустынников. Отдаваясь ему, девушка испытывала неведомые ранее ощущения, теперь она действительно понимала цену и смысл белой дороги, светлого путеводителя, который привел ей к настоящей любви, испытанной временем, бытом, молодостью. Горячая война захлестнула, накрыла их, накрыла и пивные бутылки, дъявольски поблескивающие шприцы, мерзкий уличный мусор и унылый мрачный воздух, заполнив пространство приятно щекочащими ноздри белыми пылинками. Они преобразили все: теперь на месте неуютных деталей заброшенного сада, погруженных в полутемноту, лежали на земле чудесно обрамленные белыми лунными пылинками линии, фигурки, знаки. Воздух наполнился всеобъемлющей ненарушаемой любовью, вечной и неприкосновенной. То, что высоко, всегда остается, потому что его нельзя достать.

С наступлением утра пропала белая дорога. Они оделись, по чьему-то распоряжению на лица вернулось то же стеклянное, подавленное выражение. Антон поцеловал её, хотел взять за руку и проводить до обшарпанных стен хрущёвки, но она вырвалась. Удивленный, он протянул: ‘’Ну, тогда до завтра‘’. А что завтра? Молчание. Пустота в глазах, так как игривый огонек, теплившийся в них, потух с тем, как исчезла белая дорога, рассвело, с криками дворников, шагами прохожих, лаем собак. Наступило характерное онемение, затяжная печаль, необъяснимая, но вечная грусть. Сегодня они — Пёся и Тони, с наивной детской романтикой и капелькой авантюризма идущие по белой дороге сквозь мрачные улицы, неприглядные тайны, страшные и кровавые секреты, сокрушающие стереотипы такой любовью, какая присуща только молодым, только познавшим многогранную суть этого слова. Завтра, la ordinaire, серая мышка, Света Пескова, дочь рабочего и медсестры, и Антон, для школьных друзей Тоха, для родителей Антоша, пока не выбравший своё настоящее имя. Но нашедший свою белую дорогу.