Олеся Гонсеровская (р. 1987, Ленинград) — междисциплинарная художница, исследующая экологию, психологию и антропологию через многосоставные проекты на стыке традиционных и новых медиа. Её инсталляции, видео, перформансы и объекты создают пространство для личного опыта зрителя, где культурные коды и символы переосмысляются и получают неожиданные прочтения. Для Гонсеровской важна демократия материалов и смыслов, а искусство воспринимается как социальная забота и «гуманитарная работа», выраженная визуально — с чувством юмора, без готовых ответов и заданных сценариев.

Вопрос: Как ты сейчас описываешь свою художественную практику?

Ответ: Я работаю как междисциплинарный художник. В моих проектах соединяются живопись, графика, монументальные формы (например, росписи больших стен или архитектурных объектов). У меня профильное образование в области монументальной живописи — это направление, которое объединяет искусство и архитектуру, создавая крупные композиции, рассчитанные на взаимодействие с пространством.Сейчас мои работы развиваются в области чувственной графики и живописи. Я много исследую тело, отношения, эмоциональные состояния. Мои образы часто балансируют между абстрактным и узнаваемым — это позволяет зрителю самому достраивать смыслы.

Вопрос: Что важно для тебя в работе?

Ответ: Для меня очень важно оставлять пространство для зрителя — чтобы работа не диктовала, а предлагала почувствовать, пережить, вспомнить что-то своё. Я люблю тактильность материалов — работаю с бумагой, тушью, акрилом. Иногда создаю серии небольших графических работ, иногда — масштабные полотна или многомерные, словно слоистые проекты. 

Вопрос: С чего бы ты начала рассказ о своих принципах в искусстве? Что для тебя самое важное в твоей практике? Почему ты выбрала именно такой художественный язык?

Ответ: Ты знаешь, для меня самое важное — это честность в работе. Мне важно, чтобы в каждой работе был смысл, чтобы она рождалась не просто как картинка, а как результат переживания, размышления. Я не хочу создавать что-то ради внешнего эффекта — мне важно, чтобы работа оставалась живой, чтобы в ней было пространство для зрителя, для его личной истории.Мой язык сформировался потому, что мне всегда хотелось говорить про чувства, про телесность, про хрупкие моменты — но так, чтобы это не было буквально. Я стремлюсь к тому, чтобы мои образы были открытыми к интерпретации, чтобы каждый мог увидеть в них своё.

Что для тебя значит «живое» в работе?

Живое — это когда ты не знаешь точно, что получится. Когда материал ведет себя по-своему, и это становится частью процесса. Например, тушь, которая расплывается не по твоей воле. Мне хочется, чтобы у работы была возможность родиться в диалоге. Когда всё предсказуемо, там уже не интересно. Мне важен этот момент неожиданного, когда работа сама начинает дышать. Это делает её по-настоящему настоящей.

«Живое» — это то, что не предсказано заранее, что не даёт готового, банального ответа. Это материал или образ, с которым я веду диалог во время работы, и результат которого я не знаю с самого начала. А «мёртвое» для меня — это то, что слишком очевидно, слишком просто. Как 2+2=4 — в этом нет вызова, нет возможности пересобрать смысл.

Вопрос: Какие пункты, которые важны тебе в художественной практике?

Ответ: Наверное, первое — это диалог с материалом. Мне важно, чтобы материал был живым, чтобы он вел себя непредсказуемо. Например, я люблю тушь, когда она расплывается и как будто сама выбирает форму. Но даже если материал неживой, мне нравится, когда он имитирует волю — когда кажется, что в нём есть движение, жизнь.Ещё одна важная для меня тема — это переделка, перекройка, повторное использование. Я вижу в этом и юмор, и что-то большее, что, может быть, я пока до конца не сформулировала.И третий пункт — это польза. Я часто думаю о том, чтобы работа была не просто произведением искусства, а несла какую-то пользу. Может быть, это грубое слово, но оно отражает моё стремление. Не в смысле прямой пользы экологии, а шире — пользы для людей, для общества.

Вопрос: Как ты понимаешь для себя слово «польза»?

Ответ: Для меня польза — это когда делаешь то, что нужно, что кто-то другой не сделает. Что-то вроде гуманитарной работы, но выраженной визуально. Это может быть про нормализацию чего-то, про высмеивание одного и поддержку другого. Или про то, чтобы начать разговор на важную тему. Искусство для меня — это мягкая сила, которая даёт человеку возможность выбора, а не диктует готовый ответ. Я стараюсь создавать повод для внутренней работы, для того, чтобы зритель мог включиться и что-то пережить. Это не про инструкцию, это про открытие и разговор.

Вопрос: Какой проект в твоей практике закрепил для тебя эту тему пользы?

Ответ: Это был проект про каталог дождей. Он есть у меня на сайте — это был проект мурала, но в итоге остался как мокап (визуализация). Я вспомнила, как в детстве слышала старые названия дождей — странные, красивые. Сейчас их почти никто не помнит. Я стала искать эти названия, перевела их в азбуку Морзе и визуализировала это как световые точки. Морзе для меня — это способ говорить и с теми, кто не видит, и с теми, кто видит. Это способ напомнить о том, что мы как будто в одном обществе, но у каждого свой способ восприятия.(Фото каталог дождей)

Вопрос: Можно ли выделить у тебя метод — работу с перекодированием символов?

Ответ: Да, наверное, это скорее приём. Мне интересно переводить один язык в другой — чтобы дать возможность посмотреть на привычное по-новому. Мне нравится, что знакомый код сначала даёт ощущение, что ты понимаешь, о чём речь. А потом оказывается, что за ним спрятан другой смысл, и приходится пересобирать своё восприятие. Это способ через простое показать сложное. Я люблю этот момент перехода, когда зритель узнаёт что-то привычное, а потом вдруг видит за ним новое. Это даёт двойной опыт — узнавания и открытия. И в этом есть что-то игровое, что мне близко.

Вопрос: Какие контексты или культурные коды чаще всего появляются в твоей работе?

Ответ: Для меня нет большой разницы между разными контекстами — это может быть и постсоветская тема, и христианская, и мифологическая. Главное, чтобы это был «нажористый субстрат», как я его называю. Чтобы в этом культурном поле уже кто-то «топтался», а я могла бы зайти туда и сделать по-новому.

Вопрос: Олеся, ты самая что нинаесть междисциплинарная художница, а какие три основные дисциплины ты бы выделила в своей практике?

Ответ: Если говорить про дисциплины, которые я для себя выделяю, то это в первую очередь антропология, экология и то, что условно можно назвать визуальными исследованиями. Антропология для меня — это интерес к тому, как работают культурные коды, символы, традиции, как они пересобираются и считываются в современности. Экология — это не только про природу или устойчивость в прямом смысле, а про повторное использование, про диалог с материалами, про ответственность по отношению к среде. Визуальные исследования — это мой способ смотреть на мир через образы, тексты, знаки и пытаться собирать из них новое высказывание. Всё это соединяется в проектах, где важны не просто техники, а сам процесс осмысления и взаимодействия с миром.

Вопрос: Почему твои проекты кажутся сайт-специфичными (связанными с конкретным местом)? Это было осознанным выбором с самого начала или как-то сложилось со временем?

Ответ: Скорее, это сложилось постепенно. Сайт у меня молодой, но проекты есть и старые. Я нарочно не стала показывать совсем давние работы, чтобы оставить то, что ближе по духу к тому, что я делаю сейчас. Мне кажется, что место всегда как-то участвует в работе — через растения, объекты, ритмы, атмосферу. Оно задаёт среду, от которой не оторвать ни материал, ни идею.

Вопрос:Какой последний по значению проект тебе ближе всего сейчас?

Ответ: Меня сильно переехала резиденция в Рия кибурия — это была большая резиденция на три месяца, и там у меня было время переделать, передумать многое. Или, например, последняя резиденция в Черногории — она короткая, но очень насыщенная. Там впервые получилось собрать вместе и графику, и видео, и кинетическую скульптуру в одном пространстве.

Вопрос: Есть ли другие резиденции, которые были для тебя важными по выхлопу?

Ответ: Были короткие поездки — например, в Коломну, но это не полноценная резиденция, скорее рабочие выходные. Урбан кэмп в Петербурге — это тоже был больше формат для обмена идеями с архитекторами, социологами, людьми из смежных сфер. Там было интересно, но времени на глубокую работу почти не оставалось. Основными по глубине погружения были как раз Рии Кибурии и Черногория — они дали пространство не только для создания, но и для переосмысления того, что я делаю. Эти проекты оставили след, на который я продолжаю опираться.

Вопрос: Что бы тебе хотелось, чтобы зритель вынес после знакомства с твоими проектами?

Ответ: Мне хочется, чтобы зритель не просто посмотрел на работу, а прожил с ней свой маленький опыт. Чтобы в этом была польза — в самом широком смысле слова. Польза не как урок или инструкция, а как возможность что-то почувствовать, о чём-то задуматься, что-то в себе сдвинуть. Я бы хотела, чтобы мои проекты давали пространство для этого выбора и для собственного смысла. И чтобы они оставляли ощущение мягкой силы — когда искусство не требует, а приглашает.

Автор фотографий: Дмитрий Кольдяев / Dmitry Koldyaev