и я сожгу весь город,

мою зелёную милю,

и я сожгу людей,

ведь их почти похоронили

мои руки, которые

не слышали ничего более

слов твоих о том,

что я вечно недовольна.

мне никогда не будет лучше,

я никогда не буду счастлива,

хоть и «счастье — категория,

созданная для отважных»,

а во мне кончилась храбрость,

и я лежу на полу.

кафель холодит спину,

так и умру.

я хочу лишь исчезнуть,

не становясь призраком,

убежать от себя и

перестать быть низменной.

ведь

низость заключается

в почтении и желании,

в том, что перерастает

впоследствии в манию,

но

ты меня никогда

не вдохновишь

ни на одну строчку,

как марина басманова

толкала бродского

к самому берегу,

к тонкой каёмочке

без ложечки с чашкой,

но к блюдцу с окурками.

моя грудь — пепельница

с низким порогом,

из неё высыпаются

фразы -

банальные, глупые

образы-стразы.

я сама их уже

готова выдернуть с корнем,

достать через горло,

вылизать,

сплюнуть.

«моя жизнь так прекрасна!»,

ты лишь мерзкий ублюдок.

не целуй меня в парке,

в метро и у сцены,

заберись же повыше,

пусть глядят все степенно

как ты захватил мою талию,

превратившись в

спасательный круг.

ты лишь случайность,

ошибка

и друг,

да,

мы всего лишь друзья,

которые не понимают,

где граница, а где

я уже погибаю.

ты гори синим пламенем

вместе со всеми,

посвящаю тебе

пироманские трели.

я истреблю всю столицу,

паршивую,

пресную,

хоть и мы тут ходили,

что уже безвозмездно.

ma patrie a été dans

tes bras

et maintenant je suis

sans pays,

sans carte d’identité,

sans tombe où je peux me coucher,

sans parents,

sans travaux à faire,

sans amour,

sans ami,

qui porte ton nom.

je ne suis pas seule

et ma vie est belle,

mais je lis cet livre et

le temps qui passe

peut me couvrir

“avec plaisir”

— je dis et

tu te caches sans arrête,

quand je chante mes textes

tu cours et

s’il te plaît,

laisses-moi tomber

sur les rues de cette ville,

même si je déteste moscou

et je déteste ton lit,

je déteste ton visage,

tes mots et tes goûts,

mais j’ai rien à faire,

je te cherche,

et je ne sais pas

où*.

я романтизирую тебя

в каждом пролитом слове,

tu restes dans ma tête,

maladie et remède**,

хоть и не надо больше

давиться в подушку,

вспоминая буквы,

сказанные на ушко.

ты подумал хоть раз,

оккупируя стены,

подъезды,

магазины,

квартиры и

нивы,

перелезая через забор?

ты вообще понимал,

что это не салки?

я же так плохо умею

играть в догонялки,

стараясь не течь

по переулкам,

сизым обоям,

на двух прямых палках,

зовущихся ноги?

полечу по бульвару,

однако

нет, нет,

нет,

нет!

нет!

все.

меня взял в плен

твой иностранный агент.

———-

третья война

будет громкой и честной.

договор разорву,

не подпишу перемирие.

———-

зажигаю спичку.

подношу к губам.

целую тебя.

тело больше не храм.

даже сколько бы раз

я не падала ниц

и

не читала молитв,

ты все равно

не будешь святым.

ладаном пахнет только

за алтарем,

а не у иконы.

———-

я и в метро

не читала б псалтырь,

но выход завален

обломками зданий.

придётся открыть

главу номер шесть

да воспеть,

чтобы

что-то исправить.

«да будут постыжены и жестоко поражены все враги мои;

да возвратятся и постыдятся мгновенно»

———-

так и потухнет

моя

злободневная речь.

сказано — сделано.

сделано -

сжечь.