Главный герой «Чужого» (чудовище, конечно же) издавна занимает моё воображение, однако до сих пор не было случае к чему-то это приложить, и эта идея созревала где-то в глубине. Однако выход «Ромула» весьма удачно что-то пробудил, и теперь на свет явился монстр данного текста.

Мы рассмотрим здесь все официальные фильмы франшизы Чужой, не касаясь ответвлений и комиксов в духе Чужой-против-Хищника-против-Терминатора-против-Годзиллы. Оставим кесарю кесарево и сосредоточимся на основном. Хотя игры (в особенности обе «Alien vs. Predator» в сюжетной линии ксеноморфа) тоже удачно могли бы дополнить эту историю, но если фильмы я ради этого готов пересмотреть, то играть уже не слишком.

Первым делом обозначим общую рамку всех произведений серии. У нас есть мир людей недалёкого будущего во власти Корпорации (согласно канону это Вейланд-Ютани, а как будто бы государственные военные «Воскрешения» действуют точно таким же извращённо-капиталистическим образом). Корпорация хочет каким-то образом приобщиться к Запретному объекту или знанию о нём (прямо или косвенно в приквелах связанным с чужими), жертвуя людьми. Запретное Зло вырывается на свободу, все умирают. И так раз разом с некоторыми вариациями семь фильмов.

С одной стороны мы видим мирское, профанное, секулярное (религии находится здесь место только среди тюремных отбросов третьего фильма), но абсолютное по масштабам, зло Капитализма. Вейланд-Ютани, судя по всему, контролирует вообще всё, что можно контролировать, создав прекрасный новый мир дистопии и корпоративного рабства в тёмных дождливых колониях и на межвёздных кораблях. По всей видимости тотально капитализированная гегемония — это единственно возможное будущее, реализовавшийся капиталистический реализм Чёрной Железной Тюрьмы. Да, у нас есть свои минусы, но очевидно же, что альтернативы нет, и это лучший из миров, где всё насилие — это удушливое насилие контроля и безопасности, но своё, домашнее.

С другой стороны, у нас есть абсолютное в метафизическом смысле, но неизменно местечковое по масштабам зло ксеноморфов (собственно Чужих и всего связанного с ними). Все заинтересованные лица говорят о них как о совершенных существах. При этом фактически этих существ каждый раз окончательно уничтожают, поэтому совершенство это должно быть какого-то особо рода. Особенно лестно о Чужих отзываются андроиды, учёные и менеджеры, представители корпоративного Духа, его аватары и священнослужители.   

Причиной же повторяющегося калейдоскопа гигеровских ужасов оказывается именно желание ненасытной корпорации любыми жертвами инкорпорировать в себя эти самые гигеровские ужасы. И казалось бы, на что им так сдались эти ксеноморфы. Смутное объяснение использования их для создания биооружия кажется сомнительным. Военные технологии, даже заурядные, непонятно для чего могут быть здесь нужны, потому что непонятно с кем в этом мире Pax Corporata ещё осталось воевать. Возникающее только в последнем фильме упоминание о потенциале создания улучшенных работников для шахт и тому подобного уже звучит и интереснее, и куда более соответствует жизненному смыслу любой корпорации — максимизации извлекаемой прибавочной стоимости. К этому мы вернёмся к концу повествования.

В космологии заявленной вселенной у нас есть вполне ясный дихотомический (бинарный и одно- дву-полярный) выбор: либо непроглядная тьма дистопического мира-тюрьмы (в третьем фильме даже буквально), под контролем Сверхкапитализма, либо эссенциальная тьма Внешнего: в лучшем случае просто космическая пустота, а в худшем — всепожирающее нечто, которое либо разорвёт тебя на части, либо сперва использует как инкубатор, а потом разорвёт на части. Говоря иначе, либо дурной тиранический закон, либо хтонический кошмар насилия. Ведь даже удивительно, что по сути, Чужие — это единственная известная нам по франшизе форма жизни, кроме обитателей земли. Нам ничего неизвестно хотя бы даже о какой-нибудь амёбе с Альфа-Центавры, не то что об иных разумных существах. Это космос (в греческом смысле) людей и хаос Чужих. 

В этом мы вполне можем усмотреть вариацию космологии Лавкрафта, у которого аналогичным образом за гранью нормального мира (не столь, впрочем, дистопичного) находится иная, чужеродная реальность, однако при этом не менее, а то и более материальная. В мире тотальности материального трансценденция обретает щупальца и клыки, за отсутствием возможности чудес. К слову, совершенно аналогичный, но отчасти даже более проработанный миф мы видим во вселенной игры «Dead Space». За пределами гегемонии всё мертво, потому что всё уже сожрано, а до вас просто пока никому нет дела. Однако, в Dead Space Зло обладает куда большей интенцией по отношению к людям, чем в Чужих, в сущности абсолютно самодостаточных существах, которые не лезут к вам, пока вы сами к ним не лезете. Оба этих варианта, как мне кажется, имеют право на существование.

Самая, как мне кажется, очевидная интерпретация происходящего гласит, что Чужие — это гротескный, доведённый до предела образ самого капитализма.

Они (потенциально) способны к безграничной экспансии, ненасытны, превращают всё, с чем сталкиваются, в самих себя, явно совершенно не заботясь о сопутствующем ущербе, жертвах и подавно об экологии, и по сути ведут паразитический образ существования, нуждаясь в человеческих телах (видимо пролетариев). Им вообще всё безразлично за исключением саморепликации, — производство ради продолжения производства.

Против этой гипотезы гораздо основательнее говорит то, что в качестве капиталистов Чужие ведут себя удивительно непроизводительно. Слишком быстро они замыкаются в пределах одного гнезда. В сущности даже не похоже, что они так уж жаждут экспансии, даже менее своего прообраза — термитов, которые хотя бы периодически выпускают принцесс основывать новые ульи. И они слишком уж увлечённо уничтожают тех, кого вполне могли бы использовать для воспроизводства.  Так что чего у них действительно много, так это не экономики, а Насилия.

Ксеноморфы воплощают собой Насилие как идею. Насилие сакральное, проникающее внутрь вас и вызревающее в каждой своей жертве. Насилие, вырывающееся на свободу, там где традиционные методы его сдерживания (законы и религия) перестают функционировать, на отдалённых планетах и в пустом космическом пространстве.

В «Прометее» злонамеренный андроид красноречиво снимает крест с героини, которую он косвенно заразил скверной и теперь готовит к рождению щупальцевого монстра. В «Завете» же история начинается с того, что капитан сообщества-экипажа погибает, но его запрещено оплакивать, что делает сообщество особенно уязвимым для возникновения и распространения в нём насилия. 

При всех своих недостатках, откровенно идиотическое в сюжетном смысле содержание приквелов серии, открывает нам ряд интересных деталей. И в том числе проливает некоторый отражённый свет на природу Зла — им оказывается сама Жизнь в первозданной форме, которая, однако, губительна для всего живого. Первичная чёрная слизь есть то же, что и Насилие как таковое, — чистая Сакральность, непереносимая для профанного мира и существ. В «Ромуле» же корпоративный андроид казалось бы абсурдно, но крайне точно называет эту слизь не-ньютоновской, и в этом смысле не принадлежащей нормальной физике. С таким же успехом он мог просто назвать её неэвклидовой или просто лавкрафтианской.

Ксеноморфы чудесные существа настолько, насколько это возможно в этом разочарованном мире торжества науки. С самого первого появления они демонстрируют очевидно невозможное для посюстороннего биологического объекта качество: они нарушают закон сохранения массы, вырастая из головастика в монстра за кратчайшее время, не употребив при этом никакой внешней энергии. Оставим в стороне вариант, что во время роста зубастый младенец яростно жрёт проводку корабля. Точно так же замечательная биомасса, из которой состоят их ульи, явно просто появляется ex nihilo, потому что мы никогда не увидим, что они их строят, да и из чего бы им их строить.

Их кровь несёт не менее чудесную эссенцию их сущности, будучи, похоже, самым коррозивным веществом в мире. Посредством неё они оскверняют всё, с чем соприкасаются даже после гибели бренного тела. Они — абсолютно Иные для этого мира, и в этом смысле абсолютно разрушительные для него. Ксеноморфы превосходят и стирают дифференцирующие законы нашего мира, они неотличимы один от другого и создают вокруг себя такой же неразличимый ландшафт слизи и материи.

Если в фильме чудовище одно, то оно неуничтожимо обычными средствами. Если же их множество, то это множество бесконечно. Финальное уничтожение, что характерно, обычно связано с выбрасыванием монстра в открытый космос. Буквально отбрасывание во тьму внешнюю. На крайний случай подойдёт очистительное пламя, что должно сжечь всякую скверну, а на огонь по туманным причинам чужие реагируют столь же негативно, как какие-нибудь вампиры. Таким образом, даже при вполне хрупкой природе одного чужого из массы, они неизменно оставляют неуничтожимый остаток, который можно только деть куда-нибудь подальше.  

Будучи негативно сакральными, инфернальными и оскверняющими, Чужие неизбежно пятнают того, кто с ними сталкивается, ибо насилие неизбежно заразительно.

В третьем фильме серии Рипли от многократного контакта с сакральным насилием сама становится заражена им как носительница зародыша чужого, становится homo sacer. Поэтому действие фильма на планете-тюрьме становится уже не столь произвольным. И поскольку единственный способ избыть насилие — это принести жертвы, Рипли приносит самую подходящую — себя. Впрочем, жертвенная логика не работает и сейчас, подавно не работает она и в будущем. Поэтому всё возвращается вновь, включая саму жертву. В четвёртом фильме (при всей его пародийности) она сливается с насилием, превращаясь в совершенно уже проклятое существо, которое с первых минут фильма хотят уничтожить, но не делают этого. Вероятно не делают потому, что она уже посвящена хтоническим божествам насилия. И этот вполне ницшеанский сверх-человек в лице Рипли получается, что характерно, у умёлых колдунов-учёных не с первого раза. В основном запретное соединение сакрального с профанным, естественно, порождает нежизнеспособных уродцев. 

Вполне возможно, что нарастающая глупость персонажей фильмов, начиная уже с третьего фильма и по приквелы, связана не только с позднекапиталистической неспособностью киноиндустрии создать что-то новое, и копировать вместо этого всё более ограниченных интеллектуально безжизненных роботов. Быть может нам хотят максимально наглядно продемонстрировать, сколь ничтожны и комичны профанные люди в сравнении с величественностью примордиального священного насилия. Этот парад клоунов, претендующих на то, чтобы быть уникальными личностями с неповторимыми переживаниями, с непринуждённой лёгкостью обращается в неразличимый кровавый фарш (с индивидуальными вариациями).

И так мы видим, как вырвавшееся из оков насилие миметического кризиса стирает иллюзорные различия между персонами.

Особенно красочно в «Прометее» и «Завете» мы видим в лице фантастически некомпетентных специалистов группу неорганизованных приматов, уповающих встретить ангелов (ангелы окажутся, впрочем, чуть более сообразительными приматами). Они тыкают во всё что ни попадя своими ловкими пальцами, беспрестанно орут, не способны концентрировать внимание дольше минуты и с большим трудом отличают божий дар (чёрную жижу) от яичницы. Но, как мы понимаем, это их поведение не удивительно, удивительно лишь то, что эти создания способны на космические путешествия, но и то лишь благодаря всё той же Корпорации, которая демонстрируют способность хотя бы претендовать на узурпацию небесного престола.  

Ложь капитализма и правда Чужих

Считать Инженеров Демиургами в собственном смысле, кажется ошибочным, но эта ошибка естественна. Ближе они к классическим гностическим архонтам, и либо сами не ведают откуда взялись, либо скрывают это. Нам показывают, словно бы это они создали Чёрную Слизь, что помогает им выдавать за творцов жизни и всего сущего. Однако, представляется очевидным, что как таковая Жизнь неизбежно должна существовать до и независимо от всего остального, включая этих бледных и гордых ариев. К тому же слишком легко «инженеры» погибают от того, что будто бы является плодом их трудов. Не говоря уж о том, их единственное на планете и, похоже, во всей вселенной (!) поселение с палеотическим, если не пещерным образом жизни, выглядит слишком жалким.

Чёрная Слизь — это эссенция жизни, божественное дыхание и кровь демонов, из которой вылеплен смертный человек, если Чёрная Слизь — это начало, скрытое основание всякой жизни, то Чужие, по всей видимости, её единственное возможное завершение, поскольку именно к их созданию приводят опыты психопатического андроида Дэвида, тогда как уже на фресках самих «инженеров» мы уже видим едва ли не королеву чужих. Кошмар тотального насилия был до и будет после всего, и лишь в промежутке между этими инфернальными безднами происходит прочее органическое существование (кстати, ту же мысль мы встречаем в «Dead Space»).   

Теперь мы можем, наконец, прийти к некоторому пониманию того, для чего может быть жизненно необходимо Капитализму обрести власть над Чужими, невзирая на все сопутствующие издержки. Капитализм корпорации неутомимо преследует собственный предел, тщетно надеясь таким образом вновь, но уже навсегда, сделать внешний предел внутренним, исключая как таковую возможность чего-то вне себя. Для этого Капитализм (как и Империя) после каждого очередного спазма расширения, полагает всё нового Иного за пределами самого себя, создаёт образ нового варвара и дикаря.

В образе Чужого же видим некого радикально Другого, инкорпорация которого станет финальным расширением Капитализма, который охватит собой уже не только населённую людьми часть вселенной, а вообще Всё.  Выйти за пределы человеческих возможностей и ограничений, застыть подобно тысячелетнему рейху в вечности и непоколебимости.

Кажется, что с заявленной задачей куда более успешно справились бы заведомо существующие в этом мире андроиды. Однако андроиды не живы, а именно жизненной силы недостаёт вампирическим корпорациям, способным таким образом лишь к масштабируемости и репликации, но не созиданию, о котором грезят некоторые местные роботы. Найдя способ подчинить себе саму Жизнь, Капитализм мнит, что сохранив себя в неизменности, он лишится своего фундаментального недостатка, нехватки жизненного бытия, которое он может лишь поглощать, высасывая из своих рабочих. И раз Жизнь бесконечна, то и подпитываться ею можно вечно. Отличный план. Тем более, что будучи сверх-материальными, Чужие гарантируют сверх-производство, а значит и сверх-прибавочную стоимость.

Однако этот благородный замысел приводит, неизменно к тому, что хвост змея пожирает голову в пароксизме самоуничтожения. Уже не ограждаемое, но принципиально не приручаемое Насилие заполоняет собой всё, уничтожает и исчезает до тех пор, пока не пробудится вновь.

Оставаясь со слизью 

В качестве пост-скриптума отмечу ещё одну, более отвечающую актуальным запросам интерпретацию событий.

Любопытно, что главным героем серии с какой-то фатальной неизбежностью является сильная и независимая женщина, а антагонистов если не сама Королева Улья, но некая обобщённая агрессивная витальность. Последняя, как мы уже выяснили, воплощает некую примордиальную Жизнь, которая является смертью для этого (патриархального и корпоративного) мира. В то время как героиня, будучи вроде женщиной, могла бы считаться (благодаря хотя бы соответствующей органической возможности) жизнью для этого мира, однако все эти героини либо просто не имеют детей и не планируют этого, либо даже вовсе не могут их иметь.

Это очень своеобразная расстановка сил. Которая может быть связана со специфическим устройством этого пост-нео-капиталистического мира, который страшно боится чего-то витального, возможно даже чего-то-Реального. Это туманно-угрожающее Чуждое нечто неизбежно ассоциируется в патриархальном мире с обобщённо женским, способным на порождение, покуда здесь предпочитают создавать в лучшем случае андроидов, а в удовлетворительном — асексуальных, иллюзорно самодостаточных существ с мегаломанией.

В этом смысле любопытна поэтапная метаморфоза героя Рипли. В первом фильме она является девой, которой, кажется, вообще кроме работы ничего не интересно. Во втором сестрой (найденной девочки) и уже девушкой, на что намекают многозначительные переглядывания со статным солдатом. В третьем фильме Рипли наконец доходит до некоторой генитальности, и становится женщиной. Однако тут же оказывается заражённой Чужим, открывая для себя радость инфернального материнского. К  четвёртому фильму она уже полноценная пожирающая мать, испытывающая очень сложные чувства к своему потомству.

Так, по мере становления-женщиной Рипли всё активнее становится единой с этой инфернальной витальностью, запретной для патриархального мира.

И либо у нас здесь происходит довольно простая борьба социального с природным, противостояние родства по союзу (Рипли и команда, и Рипли и спасённая девочка) против родства по происхождению (Чужие). Либо это действительно своебразное преломление конфликта патриархального мира с неподконтрольным и потенциально опасным женским, и провал биополитики в отношении этого женского.

Остаётся лишь вопрос, могла бы Донна Харауэй назвать Королеву Чужих своей сестрой?