Беседа по случаю выхода книги Игоря Джохадзе «Брэндом о Гегеле: опыт аналитического прочтения “Феноменологии духа”», посвященной разбору реконструкции главного труда Гегеля.

А.К.: Игорь Давидович, в своей книге Вы обратились не просто к «Феноменологии» Гегеля, а к её аналитической реконструкции, предложенной Робертом Брэндомом. Чем объясняется такой выбор?

И.Д.: Занимаясь англо-американской философией начала XXI в., трудно пройти мимо Гегеля (который для философов-аналитиков постепенно перестает быть bête noire) и различных интерпретаций его учения. Уже поговаривают об «аналитическом гегельянстве», чуть ли не целой традиции, или школе, которая объединяет мыслителей, пытающихся осовременить Гегеля, связать его спекулятивную диалектику с лингвистической философией и неопрагматизмом, с идеями Г. Фреге, Л. Витгенштейна, У. Селларса, Р. Рорти. Одним из лидеров этого течения как раз и является Брэндом, ученик Рорти и Дэвида Льюиса, всю жизнь посвятивший изучению Гегеля. В 2019 году вышли его комментарии к «Феноменологии духа» — книга, писавшаяся медленно и, наверное, мучительно, без малого 40 лет. Эта работа, конечно, не могла не привлечь внимания специалистов, в особенности гегелеведов — как в США, так и в Европе. Издательство «Suhrkamp» уже выпустило её немецкую версию.

А.К.: В какой степени Вы согласны с подходом Брэндома? Насколько удачна и продуктивна его интерпретация «Феноменологии духа»?

И.Д.: Фактически, в комментариях Брэндома нет истории философии. Он только использует Гегеля, его диалектический метод, терминологию и идеи, для реализации собственного проекта, решая вполне определенную задачу — специфически философскую, а не герменевтическую. Обсуждение гегелевских «формообразований» духа он начинает со стоицизма и скептицизма, при этом некоторые из гештальтов («человек добродетели», «прекрасная душа», «предписывающий законы разум») пропускает как несущественные. 800-страничные комментарии обрываются на параграфе о прощении (Verzeihung), и важнейшие в «Феноменологии» разделы — «Религия» и «Абсолютное знание» — остаются нерассмотренными. В его реконструкции гегелевская пара «бытие-для-сознания» — «в-себе-бытие» оказывается своего рода протоаналитической версией фрегевских смысла (Sinn) и денотата (Bedeutung), которым, в свою очередь, соответствуют брэндомовские «диспозиции» и «статусы»: статусы — «нормативные ноумены», диспозиции — «нормативные феномены». Абсолютная субстанция, «Дух» трактуется как «сумма самосознаний» взаимодействующих в социальном пространстве личностей — «рекогнитивное сообщество» нормативных субъектов, recognized recognizers. Под взаимным признанием (gegenseitige Anerkennung) Брэндом понимает механизм обоюдного подтверждения и закрепления нормативных статусов индивидов, являющихся участниками коллективной «игры в обмен доводами». Механизм этот, согласно Брэндому, универсален и одинаков для всех ситуаций и форм межличностного взаимодействия. У Гегеля немного не так, вернее, совсем не так: Anerkennung — не антропологическая константа, а продукт социально-исторического развития (семья — гражданское общество — государство). Это хорошо показал Аксель Хоннет, которого Брэндом даже не упоминает, как, впрочем, и Хабермаса, Кожева, Тейлора, Пинкарда, Хенриха, Инвуда, Реддинга… Нужно быть очень смелым и независимым автором, чтобы так спокойно проигнорировать всю исследовательскую литературу о Гегеле последних десятилетий. Впрочем, Брэндом заранее оговаривает, что его прочтение является «ревизующим», т.е. анахронистским по духу, и предупреждает, что собирается делать «нечто отличное от того, что было проделано Гегелем» (а стало быть, большинством его комментаторов). Автор одной из рецензий сравнил “A Spirit of Trust” с книгой Крипке о Витгенштейне, и попал в точку. Скрестив феноменологию Гегеля с семантикой Фреге, Брэндом произвел на свет странного персонажа, которого, по аналогии с гибридным Крипкенштейном, можно было бы назвать Фрегелем.

А.К.: Какие идеи Гегеля, на Ваш взгляд, являются центральными? Как они могут быть актуализированы?

И.Д.: Одной из главных тем, или, лучше сказать, сюжетов «Феноменологии духа» для меня остается Kampf um Anerkennung, борьба за признание (она же в центре внимания Брэндома). Заданная Кожевым и теоретиками Франкфуртской школы социально-критическая интерпретация этой темы представляется мне наиболее продуктивной — но, конечно, не единственно возможной. Некоторые философы, в частности, Маркус Габриэль и Джон Макдауэл, реинтерпретируют всю проблематику, связанную с признанием, в совершенно ином, чисто феноменологическом ключе, сводя диалектику господина и раба к внутреннему конфликту индивидуального самосознания. У Гегеля, доказывают они, речь идет не о двух индивидуумах, а об одном: «господство» (Herrschaft) и «рабство» (Knechtschaft) — различные модусы, или аспекты, человеческого сознания, а именно субъективный модус — чистая апперцепция — и объективный модус — эмпирическое сознание. «Я» апперцепции имеет при себе второе сознание в качестве инструмента, предназначенного для обработки «грубого материала» опыта, подобно тому как господин, одержавший победу в первом акте борьбы за признание, пользуется трудом раба. Ошибку Макдауэла, Габриэля и Келли Брэндом усматривает в недооценке интерсубъективной природы рациональности. Такой «индивидуализм», нивелирующий различие перспектив дискурсивных агентов, дает ложное представление о познавательном опыте и лингвистической практике, которые носят социальный характер. Здесь с Брэндомом трудно не согласиться.

А.К.: В чем Вы видите главную заслугу «питтсбургского гегельянца»?

И.Д.: Можно по-разному относиться к Брэндому как историку философии, но несомненно одно: ему удалось, во-первых, стимулировать интерес профессиональных философов в США к наследию Гегеля (который теперь, по замечанию Тома Рокмора, «более не запретен, даже рекомендуем»), а во-вторых, показать, как аналитическая философия могла бы двигаться не «назад», а «вперед к Гегелю». Отмечу, что Брэндом, человек с юмором и, по всей видимости, богатой фантазией, испробовал самые разные, в том числе довольно нетривиальные способы, чтобы ревальвировать Гегеля, представить немецкого мыслителя этаким философом-аналитиком avant la lettre. Чего стоит, к примеру, его полушуточная рецензия на «новую книгу малоизвестного в англоязычной университетской среде философа из Йены». Автор книги, пишет Брэндом, «глубоко проанализировал и оригинально переосмыслил» идеи ряда широко обсуждаемых, но почему-то не названных им европейских и американских мыслителей — Витгенштейна, Куайна, Куна, Фуко. На этом материале «мистер Гегель» развил собственную философскую концепцию, которой придал форму «систематического метанарратива». И дальше Брэндом, как положено рецензенту, излагает основные идеи «Феноменологии духа», то хвалит, то критикует автора, а в конце выражает надежду, что книга, несмотря на её тяжелый язык, «пугающую архаичность и громоздкость», будет встречена благосклонно читающей публикой по обе стороны океана. В 2008 году эта «рецензия» была опубликована в одном из американских журналов, не юмористических, а философских.

А.К.: Почему сегодня нам стоит читать Гегеля?

И.Д.: Не нужно быть ни гегельянцем, ни профессиональным гегелеведом, чтобы видеть значение Гегеля для западной философской мысли, в особенности континентальной традиции, буквально пропитанной его идеями. Гегель помогает нам лучше понять происходящее в философии сегодня (в том числе диспозиции и мотивы тех, кто критикует или, наоборот, превозносит его как мыслителя-систематика). Хотя бы поэтому его стоит читать и перечитывать.

А.К.: Можете ли Вы назвать миниморум, необходимый современному человеку для сколько-нибудь продуктивного чтения «Феноменологии духа»?

И.Д.: Я бы говорил скорее о максиморуме. Без основательной предварительной подготовки браться за «Феноменологию» Гегеля бесполезно. Брюс Куклик как-то заметил, что ни один уважающий себя исследователь не осмелится заикнуться о Гегеле, не проштудировав от корки до корки все его сочинения, а еще лучше — все, что было прочитано или могло быть прочитано самим Гегелем. Сомневаюсь, что кто-то из современных философов или историков философии отвечает этому требованию, — точно не Брэндом. Он сам признается, что с трудом осилил «Науку логики» и ничего полезного оттуда не извлек. Гегель Брэндома — автор одной книги, «Феноменологии духа». Как и для многих других профессиональных философов и историков философии, пишущих о Гегеле, она стала его livre de chevet, настольной книгой.