В гамбургском издательстве Stein Publishing вышла в переводе на русский язык книга “Сделка с дьяволом” о взаимоотношениях между Германией и Советским Союзом в период между мировыми войнами. После “Истории одного немца” и “Некто Гитлер” это еще одна книга Себастьяна Хафнера, который оказался очень созвучен ощущению реальности многих читателей в России. Алексей Хайретдинов.

В 1967 году западногерманский журнал “Stern” опубликовал серию историко-аналитических статей, вышедших позднее отдельной книгой под названием “Сделка с дьяволом. 50 лет немецко-русских взаимоотношений”. Тогда, почти 60 лет назад, в советском посольстве в Бонне, по сведениям “Stern”, разразился невиданный скандал, потому что автор смел утверждать, что Октябрьская революция, по тем временам непременно “Великая”, была организована по плану и на деньги германского рейха. Сегодня этим никого не удивишь, а тогда это была “махровая антисоветчина”. Кроме того, автор в знак протеста против политики умиротворения, которой Запад ответил на возведение Берлинской стены, уволился из редакции лондонской газеты “Observer”, в которой в 1938 году состоялся его дебют как журналиста и в которой он проработал всю войну. Газета поддерживала эту политику, а ее корреспондент был против. 

Автора книги звали Себастьян Хафнер. По образованию юрист, в эмиграции журналист, по возвращению в 1954 году в Германию историк-публицист, Себастьян Хафнер оказался голосом новой эпохи. Оболваненное гитлеровской пропагандой население после поражения в войне замолкло, молодое поколение только набирало силы, голоса вернувшихся эмигрантов было неприятно слышать — сплошной негатив и критика, “расковыривание ран”, “где они были, когда бомбежки уничтожали Дрезден, Кельн, Гамбург?” Даже Марлен Дитрих воспринималась многими как предательница. 

Чтобы понять, почему могло произойти то, что произошло во время Третьего рейха, была необходима информация и критическая реконструкция политических решений: не может же правильная политика привести к преступлениям, а в результате — к катастрофе. Как и многие люди его поколения, Себастьян Хафнер искал ошибки в прошлом. Но в отличие от многих людей его поколения, он не предавался мифологизированию и иносказанию, а говорил прямо. Известный литературный критик Марсель Райх-Раницки отмечал: “Немецкие журналисты или историки или германисты, жившие в эмиграции в англосаксонских странах и работавшие там для прессы, вернувшись в Германию писали иначе, чем раньше. В Англии или в Соединенных Штатах они писали яснее, темпераментнее, подчас предметнее и даже остроумнее. И выяснялось, что по-немецки такое тоже возможно”. 

Себастьян Хафнер не был академическим историком, он не был также и сторонником историографии, рассматривающей собственно предмет истории в “надличностных процессах и структурах”, как это делали, например, марксисты или Освальд Шпенглер в нашумевшем в 1920-е годы “Закате Европы”. Себастьян Хафнер видел в истории запечатленное “переплетение мнений и интересов, из которых в результате и возникает политика”. Борьба и единство интересов, столкновения сил и интеллектуальные компромиссы — вот что определяет ежедневную политику, из которой задним числом складывается история. Он мастерски умел размотать клубок причин и следствий, основываясь и на официальных документах, и на частных воспоминаниях, и на случайных обмолвках прессы, а иной раз и на очевидных выводах здравого смысла. 

В этом заключается необыкновенная убедительность его реконструкций: он не придумывает концепций и не подбирает для нее доказательств. Ни один аргумент не оказывается лишним или неуместным, противоречие он умеет аналитически свести к единому источнику, в котором разные аспекты одной проблемы еще не предвещают будущего абсурда. Да и сам абсурд, с его точки зрения, является результатом действия не иррациональных сил, а последовательно доведенных до своего логического завершения ошибок человеческого разума. 

Единственной метафорой в предлагаемой читателю книге Себастьяна Хафнера является ее название. И как во всякой метафоре в нем присутствует некоторая неопределенность: “Сделка с дьяволом” — это классический сюжет договора с чертом о купле-продаже бессмертной души человека; ассоциацией первого уровня здесь является договор Фауста и Мефистофеля. Если оставаться на этом уровне, то при чтении книги Себастьяна Хафнера о взаимоотношениях между Германией и Советской Россией и позднее Советским Союзом рано или поздно возникает вопрос: кто тут собственно Фауст, а кто Мефистофель? Кто кому продал свою душу — русские немцам или немцы русским? Здесь можно было бы открыть всякого рода глубинные смыслы, тем более что с немецкого языка название буквально переводится “Пакт с чертом”. Однако метафора здесь идет “на понижение”: согласно Википедии, в современном немецком языке “о сделке с дьяволом говорят, когда человек ради достижения своей цели заключает с людьми или с властями альянс, который, в сущности, противоположен его цели и его идеалам.” По-русски в таких случаях говорят о “сделке с совестью”.  

Именно такую сделку обнаруживает Себастьян Хафнер в основе немецко-русских взаимоотношений в период между двумя мировыми войнами. Хафнер последовательно рассматривает ключевые эпизоды этой истории, как результат прагматичного отступничества от собственных принципов. Найденный компромисс всякий раз был взаимовыгоден, а выглядел парадоксально. 

Из-за его способности к живой реакции на принципиальные изменения некоторые считали Хафнера оппортунистом. Бросив работу в либеральной газете “Обсервер”, Хафнер уже в Берлине сотрудничал с консервативной прессой, в которой подрабатывали и бывшие нацистские кадры. Это было время осознания ядерного противостояния, и Хафнер пришел к мысли, что пока сохраняется военное равновесие между политическими блоками, объединение Германии невозможно. 

За ним укрепилась репутация “рыцаря холодной войны”. Но когда консервативные круги ополчились на леволиберальный журнал “Шпигель” и тогдашний западногерманский министр обороны Франц Йозеф Штраус распорядился арестовать главного редактора журнала, за то что тот по результатам журналистского расследования вскрыл коррупционные схемы в самом министерстве, а заодно и “относительную боеготовность” вообще всей армии ФРГ, Себастьян Хафнер решительно встал на защиту свободы слова и свободной прессы. 

У него, строго говоря, не было магистральной политической линии, но зато была ясная позиция по тому или иному конкретному вопросу. Он со всей искренностью поддерживал требования студентов во время волнений в 1967–1968 годах, но одновременно и разгром Пражской весны советскими танками. Боролся за легализацию абортов и значительное смягчение преследований по сексуальным правонарушениям, но огульно поносил Зигмунда Фрейда. Когда в 1973 году А. Д. Сахаров был выдвинут кандидатом на Нобелевскую премию мира, Хафнер считал, что если ее и заслуживает кто-либо из русских, то скорее Л. И. Брежнев. 

Он был именно “рыцарем” Холодной войны, он понимал, что если двум Германиям невозможно объединиться, то, как минимум, нужно приложить усилия, чтобы договориться. Он подготовил интеллектуальную почву для сближения Запада и Советского Союза, которое и наступило с эпохой Вилли Брандта, с разрядкой и знаменитой опять-таки сделкой века “газ-трубы” 1970 года. 

Парадоксальным противоречием между личным и политическим, как его воспринимал Хафнер, объясняется его отношение с своему первому произведению, “Истории одного немца”, тончайшему документу эпохи, по которому можно во всех психологических деталях проследить, каким образом немцы попались на удочку Гитлеру. Но сам Хафнер был абсолютно безразличен к этому произведению, рукопись валялась у него где-то в ящике стола, а когда почему-то понадобилось опубликовать одну главу из этого текста в “Штерне”, он отослал ее, даже не сняв копию. 

Он считал, что “История одного немца” слишком субъективна и аполитична, но в своем главном произведении, “Примечаниях к Гитлеру” Хафнер смог в психологическом портрете соединить “немыслимую интенсивность политических испытаний с немыслимой скудостью внутреннего мира” изображаемого персонажа. Эту книгу знают в Германии все от мала до велика. 

Больше всех других своих книг Себастьян Хафнер любил биографию Черчилля, в стиле которой — редчайший случай — сочетаются проницательность и мягкость, вовсе не типичная для историко-психологического анализа политической фигуры. Авторская симпатия к Черчиллю объясняется не только либеральными взглядами и опытом военной эпохи, но и человеческой благодарностью. Дебютом Хафнера была книга о Германии на английском языке “Germany: Jekyll & Hyde”, вышедшая в Лондоне вскоре после начала войны. В ней описывался дух тогдашней Германии, когда “патологическая самоуверенность, считавшая политику грязным делом, принесла в жертву родине личное счастье”. Описанное в книге было настолько метким и логичным, что Черчилль обязал всех членов своего военного кабинета прочитать ее, чтобы понять характер противника. Эмигрант Хафнер в последний момент избежал депортации из Англии на корабле, затонувшем после того, как в него попала немецкая торпеда. Благодаря своей книге он был освобожден из лагеря для интернированных и смог снова профессионально заниматься журналистикой. 

В 1940 году он предсказал самоубийство Гитлера, но в 1987 году не мог даже теоретически представить себе объединение Германии. Некоторые считали Себастьяна Хафнера художественной натурой, человеком непоследовательным, но с безусловной интуицией правды. И действительно, он мог быть убедительным не только за счет рациональных аргументов, но и чисто интуитивно. Может быть, именно это давало ему возможность увидеть и описать противоречия в политике и парадоксы в истории. Он обладал здравым смыслом и именно здравый смысл придавал его стилю ясность и неопровержимость. 

Вот один из примеров такого рода истин, которые в большом количестве можно найти повсюду в его сочинениях: “Как известно, человек выживает во враждебной для жизни среде с помощью цивилизации, а главный признак цивилизации состоит в устранении насилия.” 

Или вот, например, как Хафнер видит истоки военного энтузиазма в своем поколении: “Поколение настоящих нацистов — это люди, родившиеся в десятилетие между 1900 и 1910 годами, которых миновала боевая конкретика Первой мировой войны и которые воспринимали ее как большую игру.” 

О своем родном Берлине Хафнер говорил, что историки будут с удивлением изучать, как в этом разделенном и изолированном, но очень живом городе четыре союзника-победителя вынуждены были находить сложные компромиссные решения и долгие годы придерживаться их. И может быть, даже увидят в этом особую историческую заслугу Берлина. Неожиданная, неординарная мысль, которая могла прийти в голову, вероятно, только свободомыслящему человеку. Себастьян Хафнер и был в первую очередь таким свободным, свободомыслящим интеллектуалом.