«Ни вплавь, ни впешь
Никто не вымерил пути
В страну гипербореев…»

Пиндар

Будучи известной географической проблемой своего времени, Гиперборея интересует нас прежде всего как спекулятивный объект (от лат. speculatio — выслеживание, высматривание), позволяющий установить сущностные характеристики самого географического пространства и указать на возможные способы расширения онтологического горизонта.

В основе античной географии лежит деление общего плана Земли на две неравные части — обитаемую и необитаемую, пространство между которыми образует особый, пограничный вид территории, и весь спор относительно возможной локализации Гипербореи разворачивается здесь, на краю Ойкумены.

Описания тех мест представляют собой некоторый набор суждений, как правило отсылающий к другим суждениям или сведениям, опора которых на существующие социально-культурные связи или уже утраченные, но имевшие место быть и оставившие тому неоспоримые материальные подтверждения становится тем меньше, чем дальше от центра к периферии смещается географический интерес автора. И наоборот, насыщенность географического пространства субстанцией воображения, причём не важно, имеет ли она поэтические, философские или научные черты, становится всё выше по мере такого смещения. Если соотнести эту субстанцию со стихией воды, то всякая географическая экспансия станет утверждением стихии земли в качестве твёрдого основания — экспансией Ойкумены.

Субстанция воображения понимается здесь не как сфера отвлечённой фантазии, порождающей монадообразные фантазмы личного пользования, но как сложная смесь предположений и умозаключений, воспоминаний и представлений в соединении с массивом авторитетных свидетельств и практик, оформленных фигурами ритуала и мифа, ориентирующих прежде всего на производство согласованной картины мира, карты реального.

На примере Гипербореи особенно хорошо видно, что размытость её локализации по азимуту указывает на размытый характер границы самой Ойкумены, как будто Океан, омывающий со всех сторон поверхность Земли, ещё не исчерпал своей силы. Возможно благодаря этому Гиперборея «блуждает» не только по периметру, но и в глубину, то приближаясь, то удаляясь от центра, закреплённого за Элладой и её священными городами, а пограничные территории Ойкумены напоминают архипелаг, покрытый туманом, где движение не запрещено, но чревато большим отклонением, опасностью попасть не туда и где каждому шагу прибавлена доля сомнения.

Поэтому экспансия Ойкумены опирается на утверждение-текст, специфика которого — устанавливать те или иные качества исходной субстанции. В зависимости от того, на каком языке мы будем говорить о Земле — на языке поэзии, философии или науки, такими путями нам и придётся по ней ходить. Поэт желает словом разбить окно, философ ищет твёрдое основание, учёный мечтает взвешивать время. Языки, словно народы, рассеянные по Земле, прирастают данными о ней, но эти данные спутаны и переплетены, словно змеи на голове Медузы.

Взаимная рассогласованность всей совокупности свидетельств относительно Гипербореи и пограничной территории вообще отражает ту специфическую запутанность, которая исключает возможность составления общезначимой непротиворечивой карты.

Карты, разумеется, составляются, однако напоминают они скорее иллюстрации или модели наиболее общих географических категорий и синкретических единств мифологического, исторического, научного и бытового знания. Поэтому географические карты античных времён можно смело интерпретировать как онтологические, тяготеющие к разметке бытия в целом.

Географическая карта как проекция окружающего ландшафта на плоскость преодолевает ограниченность горизонта восприятия, расширяет его, позволяя сделать видимым то, что не вмещается в рамки «здесь и сейчас» способом прибавления, собирания земель, совмещения горизонтов. В этом смысле любая карта это и карта памяти, но здесь интереснее то, что карта сама по себе выступает горизонтом собственного содержания. Географическая карта Ойкумены конвертирует множественность горизонтов сущего в единый горизонт бытия.

Ойкумена определяется соответствием человеку, реализовавшему возможность не просто быть, но быть где-то. В этом смысле желание узнать, где мы есть, является одновременно и способом самопознания, и способом познания мира. Устанавливая предел, очерчивая границу мы определяем прежде всего собственную форму жизни. Границы Ойкумены становятся границами нашего тела, и наоборот.

Рифы, Рифейские горы — главный ориентир и он же преграда на пути в Гиперборею — точка максимальной плотности горизонта, где земля стягивается с небом и линия расширяется в плоскость, упёршись в которую лбом тело вдруг понимает себя как основное препятствие. Тело, в каком-то смысле, всегда препятствие, которое нужно преодолеть, чтобы изменить своё местоположение. Поэтому переход из тела земли в тело воды, способное обходным манёвром пройти за любые рифы, в конечном итоге не преодолевает гравитации сухого остатка.

Если Гиперборея — мифопоэтическая метафора онтологического горизонта, то как там с её населением, ведь и оно должно соответствовать? Действительно, гипербореи — такие же люди, как мы, за одним исключением. Подобные нам, вполне вероятно способным настроить свой нрав и стиль жизни согласно условиям гиперборейской экосистемы, гипербореи не знают болезней и смерти. Праздность, искусства, заклание в жертву ослов — все это любим и мы, но мы лишены безлимитного трафика жизни, имманентно включённого в полный комплект и без всяких условий.

Итак, Гиперборея, этот вновь найденный объект искусства рассказывать нам о другом, повертевшись на языке, снова утрачен. И это правильно, ведь ещё со времён Гесиода он был таковым — старой историей, песней о прошлом. Но странная неизбывность её звучания подводит к вопросу о будущем: можем ли мы на его горизонте разглядеть то, что становится очевидным в отблесках прошлого, и не есть ли это возвращение того же самого?

Киберборея появляется как метафора нового онтологического горизонта в процессе переопределения самих оснований (новый язык — новая земля), устанавливая тем самым и новые рубежи экспансии Ойкумены. Если движение в плоскости классического геоландшафта исчерпывает себя как ресурс, Ойкумена взламывает плоскость.

Человек блуждающий, номадический, следующий за пищей, комфортом и собственным любопытством долгое время не замыкал этот круг, оставляя вопрос о границах своего вида в пределах земной поверхности. Даже не смотря на некоторые формы освоения чужих территорий, ареал его постоянного обитания был очерчен контуром эволюционного приспособления. Но сейчас, когда возможности классического «ойкуменизма» исчерпаны, страсть к экспансии ищет новые инструменты онтологического расширения. И по-настоящему новыми технологиями станут лишь те, которые смогут переустановить онтологический горизонт. Новые технологии — новые онтологии.

Онтологический горизонт возникает через разотождествление человека с ареалом обитания, обнаружением себя в пейзаже, обретением дистанции между собой и окружающим ландшафтом. То, что мы имеем ввиду под «разумностью» homo sapience и его эволюцией, представляет из себя пространство такого зазора, производство способов его удержания и оформления. Язык, мышление, воображение, память и вещь, способная оставить свой след в материальной субстанции (техника в самом широком смысле), собранные в единое инструментальное тело, становятся «средствами производства» новых территорий в качестве собственной, освоенной и присвоенной человеком, земли.

Вряд ли уже сама пластика телесного становления, понятая как выпрямление и прямохождение, была бы возможна без опоры на инструмент. Разумеется, обезьяна не ходила веками опираясь на палочку, чтобы стать человеком и посох в руке пророка не её атавизм, но принцип медиации уже работал. Посох-соха, стило-стилет и телеграфно-позвоночный столб лишь самые поздние и не последние версии инварианта.

Превосхождение человеком собственного ареала это разрыв с предустановленным, однако не полный отрыв от него. Возможно, здесь более уместен термин эмансипация, поскольку человек вступает в свободные отношения со средой, проявляющиеся прежде всего в выборе стратегий взаимодействия. При этом осознавание себя частью среды, причастность её множественной неопределённости и чувство ответной реакции снижают пафос резких движений.

Расширение Ойкумены методом конвертации земли в территорию может обернуться подспудным или осознанным отчуждением, граничащим с враждебностью и переходящим в состояние войны, в результате которой некогда обретённая дистанция рискует схлопнуться до нулевой: пока тело осваивает землю, земля осваивает тело.

Новый онтологический горизонт связан с реализацией возможности каждого прийти в сознание. Прийти буквально, в теле, теле коммуникации. Необходимое для этого изменение сущностных характеристик вида будет следовать пути превращения онтологического горизонта из линии в дисперсионное шумовое тело.

Горизонт в качестве линии может быть дан только по отношению к точке. У поверхности горизонт уже пластический. Тело, понятое как поверхность, в отношении которой необходимо помыслить/вообразить горизонт, нащупывает свои перспективы в принципиально иной топологии.

Шум, будучи главным агентом «онтологии медиасистем», соприсутствует в качестве неустранимого расширения сигнала и неизбывного измерения бытия, действуя подобно философскому порошку в курительно-телефонной трубке.

Тело шума — новая Теллура, искусственная спутница Земли, неопределённая совокупность орбит, каналов и рек, производящих интериоризацию бытия и деинтериоризацию сознания, укоренённая в хардвере новой Ойкумены, неторопливо прорастает в геобиоландшафт, навстречу Киберборее.

Алек Борисов
Cyberborea.net
2015, 2020