В годы бурной работы в туристическом бизнесе, в самом начале 90-х, папа заключил договор аренды теплохода для речных круизов. Сумма была шестизначной. Расплатиться с фрахтователями в случае провала у него было бы нечем. Он любил говорить: «Вначале у меня была только авторучка и жёлтый справочник». Именно оттуда мои родители ежедневно выписывали по несколько десятков телефонов разных предприятий, убегавших со скоростью спринта от советской реальности бывших НИИ и частных контор, которые мама и папа ежедневно обзванивали, предлагая теплоходные поездки из Санкт-Петербурга на остров Валаам.

Идея закрутить туристический бизнес у папы возникла довольно внезапно, моя бабушка тогда подрабатывала в маленькой турфирме тем, что сопровождала небольшие группы в поездках в Таллин на выходные. Муж маминой подруги предлагал открыть туристическое агентство и арендовать теплоходы для круизов по рекам и озерам России. Предложение для трещавшего по швам от перестройки финансового положения казалось не таким уж авантюрным. Папа ничего не смыслил в туризме, он был физиком по образованию и спортсменом в душе. Тем не менее, те, кто пережил 90-е в России, знают, что внезапный карьерный дрейф не был редкостью. Врачи уходили работать в экстренную наркологию, разъезжая по квартирам, расклеивали свои услуги на грязных бумажках фонарных столбов и трансформаторных будок с надписью:

«Выводим из запоя недорого».

Филологи торговали сигаретами и пивом в палатках, а спортсмены становились телохранителями бандюков. Папа сопоставил в голове все за и против, присмотревшись к туризму, и обнаружил у себя некоторый спортивный интерес. До этого карьерных амбиций у него не было. После окончания МИФИ он несколько лет проработал на атомном реакторе, где по его словам, получил непоправимый вред здоровью, после чего окончательно решил отдаться спорту, увлечению, которое неуклонно сопровождало его с детства. Он был высоким атлетичным юношей со светлыми глазами и широкими скулами, доставшимися ему по наследству от родственников дедушки из Рязани. Папа жил спортом. Ему были чужды шумные студенческие компании и внимание женщин, в них он тушевался, говорил невпопад о лёгкой атлетике и ходьбе, из-за чего прослыл чудаком и занудой. Распрощавшись с наукой и необходимостью следовать общепринятому рабочему графику и образу жизни, он с облегчением ушел в спорт — стал тренироваться самостоятельно и на сборах, участвовал в соревнованиях, и получил звание мастера спорта по биатлону, а затем и спортивной ходьбе. Образ жизни спортсмена, напоминавший спартанские условия, где самым большим наслаждением было поедание кускового сахара, который папа запивал горячей водой по причине отсутствия чая, дисциплина и ежедневные многочасовые тренировки на выносливость — это все было папиной комфортной средой обитания. Он не стремился к привычным удовольствиям, как сейчас принято говорить, нейро-обычных людей — вкусной еде, красивой одежде, путешествиям или тусовкам с друзьями. Папа получал удовольствие от ощущения того, как кровь приливает к икроножным мышцам, когда он, напрягая все тело, ускорялся перед финишем. Он жил в основном на сборах, в комнатах с другими спортсменами, но не ощущал от этого дискомфорта. Его внутренние границы представлялись физическими возможностями его тела, которые он измерял в шагах, секундах и километрах. Эти цифры делали папу счастливым. Женщины появлялись в папиной жизни случайно, и это, в основном, был бег на короткие дистанции.

Мама и папа познакомились на море в Пицунде. Мама рассказывала, что папа пришёл на пляж и бесцеремонно улегся на её полотенце, пока она с подружкой купалась в море. Выйдя из воды, мама опешила — какой-то мужчина в красных легкоатлетических трусах «адидас» лежал на её вещах. Мама громко возмутилась и попросила его встать немедленно. Папа подтянулся на мускулистых загорелых руках и совершенно равнодушно посмотрел на маму: «А, простите, девушка, я думал, что это мое полотенце.»

Позднее выяснилось, что его полотенце было белым в красную полоску, в то время как мамино — голубым с ракушками. Папа не придавал значения таким вещам, он попросту не замечал деталей, которые его не интересовали — цвета, природные объекты, предметы искусства казались ему однообразной массой. Как-то раз, он подарил маме на восьмое марта четыре жёлтых розы. Мама была в ужасе. Папа один цветок по дороге уронил в грязь, а уменьшать букет до трех цветов показалось ему нерациональным. Зато он помнил все спортивные результаты по ходьбе, лёгкой атлетике и биатлону последних десяти лет, с жаром рассказывал про то, что эфиопские марафонцы в скорости не сравнятся ни с одним европейцем. Когда он смотрел на какую-нибудь длинноногую красотку, то представлял для каких прыжков в длину или в высоту лучше бы подошла её фигура.

Мама рассказывала, что с первых дней совместной жизни папа, как ни в чем не бывало, внезапно падал на кухне на пол и начинал отжимания, а красные трусы-лепестки «адидас», которые он считал, единственными подходящими для тренировки, берег как зеницу ока. Однажды, они улетели с балкона, где сушились на веревке, в квартиру этажом ниже, где долго никто не жил. Папа, недолго думая, полез через балкон, а соседи вызвали милицию. Менту в участке папа час обстоятельно объяснял почему уже лет пять бегает именно в этих трусах, а носки сушит исключительно надевая на сахарницу или банку — так резинка растягивалась и не сдавливала ему лодыжки. Физические ощущения были для папы очень важны, он не терпел давления резинки на белье, поэтому трусы под штаны он не надевал, а одежду обычно покупал на пару размеров больше. Папа выбрал маму, потому что она не оказывала на него никакого физического давления, ему не было тесно с ней.

После свадьбы и моего рождения родители вписались в туристический бизнес. Они обзванивали незнакомых людей по телефону и в красках рекламировали теплоходную поездку. Сложно сейчас представить, как люди соглашались и переводили им деньги на счёт. Видимо, общая волна безденежья, демографический кризис, резкая смена ориентиров стимулировали фантазию. С мозгом это работало, вероятно, так же, как с сексуальным возбуждением в девятнадцатом веке, когда мужчине достаточно было увидеть лодыжку какой-нибудь барышни, чтобы получить наслаждение. Так и в 90-е, ограниченные советским прошлым работники предприятий и заводов, которых обзванивали родители, еще ничего не слышали об отдыхе в Египте или пятизвездочных отелях Турции. Поездка на теплоходе казалась романтикой, обещала бары и дискотеки до утра под «Седую ночь» с перспективой увидеть что-то новенькое, кроме опостылевшего совхоза. В 2023 году сексуальное удовлетворение от просмотра лодыжки вызовет в лучшем случае недоразумение, в худшем — подозрение о фетише. Так же и реклама по телефону, которую мы часто слышим, если случайно берём трубку с незнакомого номера, вызывает раздражение и мало кого интересует. У папы с мамой не было других инструментов, кроме их фантазии и языка.

Чтобы была прибыль, на каждый рейс надо было набрать человек триста. Он рисковал, подписывая договоры, зная, что в случае неудачи, им пришлось бы продать всё, чтобы расплатиться. Мама и папа работали без посторонней помощи — находили корпоративных клиентов для поездок, составляли маршрут, выкупали билеты, организовывали экскурсии своими силами. Это была летняя работа, и, начиная с весны, они практически не останавливались. Они бежали марафон, изредка делая глоток воды. Выражаясь папиными словами, деньги ему достались кровью и потом.

Работа, а точнее зарабатывание денег, для папы стало смыслом жизни, она заменила ему наслаждения и была азартной игрой, безжалостно растоптав все остальное, кроме спорта. Спорт оставался всегда. Что бы ни случилось, даже когда на улице был мороз или дождь, папа надевал спортивную форму и шёл на пробежку. Он любил добегать до конца дистанции и видеть финиш. Так же он чувствовал себя в бизнесе, добиваясь поставленной цели. Для людей, которые его не знали, он был просто трудоголиком. В действительности, работа, как и спорт, стали его манией.

Ещё одной папиной страстью была Римская империя. Он забирал меня из детского сада, мы долго шли через лесопарк домой, по дороге он либо молчал, либо рассказывал мне о битве при Каннах, римском полководце Сципионе и армии Ганнибала. Папу увлекали описания римских баталий, особенно он любил Битву народов римлян с варварами. Он рассказывал, что гунны были жестоки и носили шкуры животных, а на шлемы приделывали рога. Папа любил рассказывать про гладиаторские бои, их тренировки и то, как они справлялись с разъяренными зверями или колесницами с торчащими копьями. Ему нравилась дисциплина и прямолинейность римлян, а сила духа гладиаторов восхищала, как причастность к миру физической силы и спорта.

В начале нулевых папа заключил договор аренды теплохода с большой судоходной компанией. На встрече с их директором папа преимущественно молчал, все детали обсуждала мама. Он сидел в олимпийке и спортивных балоневых штанах и безучастно смотрел в окно на теплоходы, которые, как спортсмены перед стартом, выстроились в один ряд у причала. Перед уходом он пожал директору руку, буркнув:

«Надо идти».

Папа не умел прощаться. После их ухода директор судоходной компании делился со своим замом впечатлениями о родителях: «Какие приятные люди. С ними у нас точно проблем не будет.»

Директор не мог и представить, что через пару месяцев в разгар белых ночей и питерской жары, папа, потный и в спортивных трусах без майки, прямо с пробежки ворвётся в офис и, смачно харкнув на пол, будет орать у него в приемной: «Где этот поганый пидор? Я ему покажу, как с Колей в игры играть, сука! Давно тебе гранату в жопу никто не засовывал?»

Бабушка говорила, что папа сорвался, потому что много работал. Мама плакала и каждое лето собирала вещи, чтобы уйти от него, но так и не ушла. Я испытывала страх, когда видела папу в этих состояниях. Тогда мы ещё не знали, что это болезнь, и у неё есть название. Если бы он разговаривал с богом или мог превращать воду в вино, как один его старый приятель спортсмен, заболевший шизофренией, или бредил бы, что его разыскивает ЦРУ, конечно, мы раньше бы поняли, в чем дело. Но папины маниакальные состояния, которые случались каждое лето, всегда были связаны с чем-то вполне реальным — работой, отношениями с мамой или деньгами. Вероятно, мозг папы был настолько точным механизмом, в котором царила спартанская дисциплина, и все подчинялось естественным и прямолинейным законам спорта, что и бредовые сюжеты, которые он создавал, подчинялись той же простой и подтянутой логике. Его поведение, конечно, выходило за рамки нормального, однако наличие бизнеса, жены и ребёнка делало его социально одобряемым. Орать матом на коллег по работе, подозревая их в том, что они хотят его подсадить или позвонить жене пятьдесят раз с криком о том, что она будто бы хочет отобрать у него ребёнка, казалось странным, но оправдывалось извинениями, которые он приносил через некоторое время после того, как приходил в себя.

Однажды в августе папа внезапно приехал на дачу к бабушке, маминой маме. Я проводила у неё лето, мне было лет шесть. Я помню, как мы сидели с бабушкой в комнате и читали сказку, когда я услышала шум подъезжающей машины. Хлопнул калитка, стукнула дверь, папа влетел в комнату, долбанувшись об косяк головой. Он махнул мне рукой:

— Собирайся, поедешь в Питер со мной. Я на машине, с дядей Володей, он ждёт. Давай, — папа говорил очень быстро, без пауз, а его светло-серые глаза блестели и будто пытались выпрыгнуть из лица, так трудно им было держаться на своём месте.

Он был в джинсах и фиолетовой футболке с бакс-банни во всю грудь. Кролик страшно улыбался, и мне казалось, что он хочет наброситься на меня. На поле перед окном стояла чёрная квадратная тонированная бэха, а рядом с ней в солнечных очках и костюме, как из тарантиновских фильмов, стоял Володя. Я видела его пару раз у нас дома в компании друзей по бизнесу, мама шёпотом говорила папе, что он бандит. Он был любовником директорши одной питерской турфирмы, которая имела пару теплоходов и сдавала их маме с папой в аренду. Я вспомнила мамины слова. Володя мне не нравился.

— Она никуда не поедет, — спокойно сказала бабушка, оглядев папу, который махал руками, и бесцельно бегал по комнате, громко разговаривая одновременно по мобильному.

— Да, она у меня попляшет. Я ей устрою весёлую жизнь. Будет знать, как Колю подставлять, — сбивчиво кричал он в трубку.

— Одевайся, давай, надо ехать. Это я дочке. Давай, быстро!

Бабушка повторила свои слова и жестом показала папе на дверь:

— Уезжай сейчас же, она никуда не поедет. Тебе успокоиться надо.

Но папа не собирался успокаиваться.

— Вы мне дочь родную не отдаете? Я вас… Я вас всех тут, всех закопаю. Вот увидите! — заорал он ещё громче и выбежал из дома.

Я слышала, как он что-то сказал Володе и громко хлопнул дверью. Папа мчался на сверхбыстрых скоростях мании, его мозг разрывался от обрывков идей и импульсов, побуждавших его двигаться, куда-то ехать, ругаться и кричать.

Древние греки использовали слово мания не только для описания крайнего состояния возбуждения, но и по отношению к ярости духа и пылкости в бою. В «Илиаде» написано, что копье безумствует в руках у доблестного воина. Папина страсть в работе напоминала неистовство воина, который, забываясь на поле боя, в экстазе наносит сокрушительные удары. Папина страсть дошла до безумия.

Он впервые попал в психиатрическую больницу через много лет, когда я уже училась в ординатуре, и мы с ним где-то год, как перестали общаться после того, как он в очередной раз объявил меня и маму злейшими врагами. Мне позвонила соседка из квартиры, где он жил. Она сказала, что папе плохо. Я не поняла, что именно происходит по телефону, и поехала к нему. В квартире было темно, все окна были зашторены. Воняло гнилью, а на кухне меня встретили тараканы, бросившиеся врассыпную от тарелки с чем-то вроде быстрорастворимой каши зеленевшей плесенью. Повсюду валялись пакеты и блистеры из-под таблеток. Посреди комнаты на полу, накрывшись засаленным одеялом, лежал папа. Он издал слабый звук, похожий на стон, когда я присела рядом с ним на корточки, и не пошевелился. Папа был похож на мумию.

В дальнейшем мы узнали, что после последней ссоры с нами он улетел пожить в Сочи. У него начало болеть все тело, то нога, то голова, то сердце — он ходил по врачам, но никто не мог поставить диагноз, соматически он был полностью здоров. Он вернулся в Москву и зимой, впервые в жизни забросил спорт и перестал выходить из дома. Силы постепенно покидали его. В конце концов, он не мог даже заставить себя подстричь ногти или выбросить мусор. Мы положили его в психиатрическую больницу, где ему капали антидепрессанты и другие препараты, и он пришёл в себя. Это была тяжелая депрессия, которая наступила после мании. Психиатр поставил ему биполярное расстройство.

В концовке любимого папиного фильма «Гладиатор» Рассел Кроу идёт по пшеничному полю. Его убили, всё кончено. Это загробный мир. Этот сильный мужчина, который казался непобедимым или бессмертным все-таки пал в неравной борьбе от тех, в чьих руках власть. Папина болезнь раздавила его, деформировала его силу воли, упорство и дух. Он так и не смог больше вернуться на арену.

Март, 2024