Внешней сюжетной схемой древнеирландской скелы «Изгнание сыновей Уснеха» является традиционный для индоевропейской архаики «любовный треугольник», сталкивающий между собой два мужских, статусно различных персонажа, героя и короля (в данном случае Найси и Конхобара), конфликт между которыми провоцирует женщина (Дейрдре). Именно последнюю рассказчик выдвигает с самого начала повествования на первый план, фактически завязывая на ней все действие скелы, более того, заставляет поначалу видеть в ней едва ли не хозяйку положения, которая сама выбирает и осуществляет свою судьбу, вольно или невольно подстраивая под нее и судьбы всех прочих персонажей, причем не только «ближнего круга», но и всех уладов вообще. При этом рассказчик использует биографический принцип, нанизывая на жизнь женского персонажа замотивированные на этом персонаже ситуации, в которые вовлечена чуть ли не вся Эмайн-Маха: сюжет, начавшись незадолго до рождения Дейрдре, закончится только с ее смертью.

Итак, Дейрдре заявляет о себе, еще находясь в утробе матери, откуда она издает столь громкий крик, что он привлекает внимание всех присутствующих, и столь тревожащий, что требует немедленной интерпретации. Друид Катбад предсказывает рождение девочки, которая принесет уладам много зла; затем, после ее рождения, Катбад произносит второе, более детальное предсказание, где появляются конкретные «факты» и имена: из Улада будут изгнаны сыновья Уснеха, а также Фергус, погибнет Фиахна, внук Конхобара, а также «падут сыны королевские» — и все из–за Дейрдре. Сама же Дейрдре отвергнет «высокого мужа» и совершит «дело страшное / В гневе лютом на короля уладов» . Обратим внимание, что в предсказании вообще не упоминается имя короля Конхобара, одного из самых важных фигурантов сюжета. Он обозначен лишь через свой статус — «высокий муж» и «король уладов» — и таким образом остается в тени.

В дальнейшем Дейрдре проявляет себя весьма активно. Во-первых, она оставляет за собой право выбирать и настаивать на своем выборе, во-вторых, действует исключительно через провокацию (здесь и далее курсив наш — В.М., Е.Р.), которая является единственным доступным для нее механизмом власти и способом организации своей собственной судьбы. Предназначенная в жены «славному быку» Конхобару, она делает выбор в пользу «молодого бычка» Найси, сына Уснеха, а по совместительству конхобарова племянника. Дейрдре прямо заявляет об этом Найси, и когда тот не поддается на провокацию, она фактически ставит его перед угрозой потери лица. Она хватает его за уши и говорит: «Позор и насмешка на твои уши, если ты не уведешь меня с собой!» . «Позор и насмешка» являются весомым аргументом, и Найси вместе с братьями принимают решение о побеге и похищении Дейрдре. Последняя становится для сыновей Уснеха не просто пожизненной «пропиской» в маргинальной зоне, но и постоянной, включенной в ситуацию провокацией: всякая внешняя угроза по отношению к ним обусловлена присутствием среди них Дейрдре. С одной стороны, Конхобар все время пытается «погубить их хитростью и предательством», другой — убить сыновей Уснеха решает и шотландский король, воспылавший любовью к Дейрдре.

Когда речь заходит о примирении с сыновьями Уснеха, Конхобар по видимости проявляет готовность принять их «на свою милость». Кроме того, он сам делает встречный ход, обещая выслать навстречу им заложников — в качестве гарантии безопасного возвращения.

Сыновья Уснеха, в свою очередь, проявляют готовность по достоинству оценить благие намерения Конхобара. Впрочем, о своих интересах и о своей «цене чести» они тоже не забывают, что сказывается на выдвинутом ими списке заложников: им нужны Фергус, Дубтах и Кормак, сын Конхобара. В этом списке — двое несостоявшихся королей Улада, один из которых, Фергус, должен был занять престол вместо Конхобара, после смерти своего брата Фахтны Великана, но был, по сути, обманут Несс, матерью Конхобара, и оттеснен от престола в пользу последнего. Второй, Кормак, сын Конхобара, должен занять престол после смерти самого Конхобара. Смысл этого требования к Конхобару достаточно внятен: гарантом безопасности сыновей Уснеха должна выступить сама традиция уладских королей, в которой Конхобар — только одно из звеньев. Таким образом, готовность Найси и его братьев к возвращению получает дополнительный смысловой оттенок: они готовы довериться уладскому королю, но не доверяют лично Конхобару. Они демонстративно вписывают короля в более широкий ситуативный контекст, намекая на преходящий характер его контроля над ситуацией. Кроме того, их требование выставить «королевских» заложников содержит явно завышенную оценку собственной значимости — свою «цену чести» они фактически уравнивают с королевской.

Формальная встреча изгнанников с заложниками, гарантами их безопасности до того момента, как они вступят на порог дома Конхобара, разделят с ним его пищу и таким образом подпадут под действие законов гостеприимства, происходит на берегу моря: стороны берут друг друга за руки, скрепляя отношения поручительства. Однако сразу после этого ситуация модифицируется. Жители тех мест, где высадились сыновья Уснеха, зовут Фергуса на пир — причем повествователь отдельно оговаривает, что происходит это «по наущению Конхобара». Фергус, Дубтах и Кормак отправляются на попойку, однако Найси и его братья отказываются от приглашения, сказав, что «не примут никакой пищи в Ирландии, прежде чем вкусят пищу за столом Конхобара» . Поручители расстаются с теми, чью безопасность они призваны гарантировать, оставив с ними только Фиаху, сына Фергуса, который и провожает их «до самой лужайки замка».

Смысл этой ситуации вполне внятен. Фергус, Дубтах и Кормак не могут отклонить приглашения, не нанеся оскорбления приглашающей стороне и не потеряв таким образом лица, поскольку формальных оснований для отказа у них нет: Фергус приглашен как самое значимое лицо в целой группе, ситуативно с ним связанной, следовательно, вся группа автоматически приглашена вместе с ним. То обстоятельство, что часть группы отказывается от приглашения, может нанести чести Фергуса определенный урон — и тем более Дубтах и Кормак, как «значимые свои», обязаны пойти вместе с ним. Для отказавшихся же сам их отказ — дурной знак, ибо их пребывание на «бывшей родной» земле начинается с нарушения законов гостеприимства, на которые они рассчитывают в будущем как на гарантию собственной безопасности. В то же время они не могут не отказаться от приглашения, и мотивация отказа выглядит вполне прямой и прозрачной: они находятся в конфликте с королем, и гарантией их безопасности будет только гостеприимство в королевском доме. Они сделали слишком высокую ставку, потребовав заложников королевского уровня, и теперь любое «понижение ставки» чревато для них разрушением договорных обязательств. Кроме того, вкушение пищи в любом другом доме и принятие любого другого гостеприимства по дороге к дому короля не может не восприниматься как задержка, унизительная для принимающей стороны.

Ситуацию эту организует Конхобар, тонко играя на допустимых и недопустимых для ее участников ситуативных возможностях и выстраивая тем самым выгодную для себя конфигурацию кодовых смыслов: Фергус, Дубтах и Кормак сами принимают решение, фактически лишающее их возможности до конца исполнить принятые на себя поручительские обязательства, и тем самым развязывают королю руки. Фиаха — неадекватная замена своему отцу, тем более что с формальной точки зрения он и вовсе не значится в списке заложников и, следовательно, ни за что не отвечает и ничего не гарантирует. Сыновья Уснеха сами отказываются от предложенного гостеприимства, подтверждая таким образом свой маргинальный статус, предполагающий неуважение к принятым в статусной зоне нормам и формам поведения: король, который предлагает им договорные отношения и свое гостеприимство, не может не считаться со столь явным намеком на возможность непредсказуемых действий с их стороны.

Итак, Конхобар развязывает себе руки. Впрочем, лично принимать участие в убийстве людей, которым пообещал гостеприимство и милость, он не собирается: подобные действия чреваты полной потерей лица, чего не может допустить ни один король, а тем более «король по доверенности», каковым, по сути, до смерти Фергуса остается Конхобар. Случается так, что «как раз в это время» в Эмайн-Маху прибывает Эоган, сын Дуртахта, король Ферманага, «чтобы заключить мир с Конхобаром, с которым он долгое время перед тем вел войну» . Его ситуация функционально являет собой параллель к ситуации сыновей Уснеха — и Конхобар замыкает две эти параллельные ситуации друг на друге, поручив Эогану убить Найси, его братьев и его людей.

Показательно место убийства и связанные с ним обстоятельства. Эоган, естественно, должен перехватить изгнанников прежде, чем они ступят на «собственно домашнюю» территорию Конхобара. Поэтому роковая для Найси и его братьев встреча происходит на лужайке перед крепостью — то есть непосредственно «у порога», по достижении которого ситуация получила бы именно то необходимое развитие, которое с самого начала декларировалось всеми ее участниками, превратившись для изгнанников в ситуацию перехода, а для уладов — в ситуацию включения. Встреча «за порогом» в индоевропейской традиции есть предприятие двусмысленное. Так встречают крайне желанных и почетных гостей, которых надлежит включить в максимально широкую систему социальных связей: вынесенность первой встречи в «гражданскую» зону подчеркивает общественную значимость контакта; в собственно домашнее пространство гость попадает уже в качестве «своего», одобренного и принятого согражданами. Но точно так же встречают и гостей нежелательных, которых вовсе не намерены пускать в дом, и в этом случае публичность срыва коммуникации имеет ничуть не меньшее значение.

Конхобар играет на неоднозначности конкретного ситуативного элемента, который может быть «считан» двумя разными способами. Более того, выход союзного (отныне) уладам короля Эогана навстречу сыновьям Уснеха является вполне адекватным ответом на «завышение ставок», допущенное ими в отношении Конхобара, когда они потребовали в качестве гарантии собственной безопасности заложников королевского уровня. «Короли» встречают их на берегу, король выходит им навстречу из ворот замка. Конхобар старательно поддерживает их интерпретацию возникшей ситуации: они напомнили ему, что он не единственный король на этом свете: что ж, королей будет много. Даже слишком много. По одному на каждого из сыновей Уснеха — притом, что до единственного действительно нужного им короля они так и не дойдут. Эоган «приветствовал Найси ударом своего мощного копья, раздробившим ему хребет» . Братья и дружинники Найси также были перебиты на месте, все до одного, причем, судя по тексту, сопротивления оказать не успели практически никакого: королевская пышность встречи, очевидно, сделала свое дело, усыпив бдительность изгнанников.

«Королевская игра» Конхобара по видимости приводит к весьма плачевным последствиям. Фиаха, сын Фергуса, гибнет на лужайке перед крепостью, заслонив своим телом Найси. Его поступок не спасает сына Уснеха от удара «мощного копья» Эогана: смысл у этого жеста самопожертвования совсем другой. Фиаха, которого отец отправляет вместо себя в качестве гаранта безопасности изгнанников, гибнет от того же удара, которым сражен человек, чью безопасность должен был обеспечивать сам Фергус. Конхобар смертельно оскорбляет Фергуса, не пожелав считаться с принятыми Фергусом на себя обязательствами и убив людей, с которыми тот соединил руки. Финальную точку в этом оскорблении ставит кровно-родственное преступление — убийство Фиахи: Фергус — дядя Конхобара, таким образом Фиаха доводится последнему двоюродным братом. Неудивительно, что едва узнав о случившемся, Фегрус, Дубтах и Кормак спешат обратно в Эмайн-Маху и «совершают великие дела». Роль Кормака в этих подвигах не прописана вовсе: это также неудивительно, поскольку мстить за поруганную честь ему приходится собственному отцу, что, будучи проявлено на текстуальном уровне, создавало бы явную апорию. Зато Фергус и Дубтах дают волю гневу. Дубтах убивает сына и внука Конхобара (то есть, соответственно, брата и племянника Кормака). Фергус не пятнает рук родственной кровью, убивая двоих сыновей Трайгтерна. Кроме того, ущерб претерпевает и коллективный персонаж, улады, коих от руки мстителей гибнет за день триста человек. Коллективный женский персонаж также не остается в стороне, как и «домашняя зона»: Дубтах «перебил уладских девушек, а Фергус под утро поджег Эмайн-Маху» . Таким образом, мстители «стирают границы», маргинализируя последовательно пограничную зону, маркированную коллективным женским персонажем, и «домашнюю зону». Их интерпретация ситуации с возвращением сыновей Уснеха оказалась разрушена стараниями Конхобара: из статусных мужей, способных обеспечивать «правильное» налаживание договорных отношений, они превратились в клятвопреступников и мстителей — то есть в персонажей откровенно маргинальной формации. Если изначально ситуация перехода существовала только для Найси и его братьев, причем переход этот направлен был из маргинальной зоны в зону центральную, домашнюю, а Фергус, Дубтах и Кормак выступали от лица центральной зоны в качестве значимых ее представителей и активных участников ситуации включения, то теперь они сами оказываются фигурантами ситуации перехода — но только направлен этот переход в обратную сторону, от центра к хтонической и маргинальной периферии. Поняв и приняв «перекодированную» ситуацию, они уходят к коннахтам, извечным врагам уладов, уводят с собой три тысячи бойцов, в течение шестнадцати лет терроризируют набегами «бывшую родную» землю, а потом принимают участие во «вселенском» походе всей Ирландии на Улад в рамках сюжета о похищении быка из Куальнге.

Сразу по завершении эпизода с мнимым примирением, убийством сыновей Уснеха и последующей засим местью, повествователь снова возвращается к Дейрдре, которая после вышеописанных событий год прожила у Конхобара, горюя о Найси и его братьях. В тексте есть две стихотворные вставки от лица Дейрдре, в которых дана квинтэссенция ее претензий к судьбе. Вторая песня Дейрдре адресована непосредственно Конхобару: она превозносит Найси превыше всех бойцов Конхобара, причем делает это демонстративно и не просто в его присутствии, но и в ответ на его утешения, ибо он отнял у нее то, что она любила больше всего на свете.

В последнем эпизоде, следующем безо всякого перехода за стихотворными излияниями Дейрдре, Конхобар спрашивает у нее, кто ей ненавистней всех. Дейрдре отвечает: он сам и еще Эоган. И тогда Конхобар отдает Дейрдре на год во власть Эогана. На следующий день Эоган с Дейрдре едут на колеснице на празднество в Эмайн-Маху. Конхобар приветствует Дейрдре и произносит следующую фразу: «Ты поводишь глазами меж нами двумя, мной и Эоганом, как овечка меж двух баранов!» . После чего Дейрдре выпрыгивает из колесницы, ударяется головой о скалу и тут же умирает.

Конхобар самым показательным образом выстраивает еще один треугольник, в котором место Найси занимает ненавистный для Дейрдре Эоган. Конхобар использует зооморфный код («овечка меж двух баранов»), который явно отсылает к разговору Дейрдре с Найси (телочка между быком и молодым бычком).

Не говоря об общей жестокости подобного сравнения и подобной отсылки, зооморфное кодирование у Конхобара имеет еще один нюанс. Отличительной чертой зооморфного сравнения у Дейрдре было то, что она изначально постулировала различие между двумя мужчинами: быком и молодым бычком («Я хочу сама сделать выбор между вами двумя, — отвечала она, — и милей мне молодой бычок — ты»). В сравнении Конхобра эта черта опущена: между баранами нет разницы. Дейрдре не может выбирать, потому что выбирать ей просто не из чего. Более того — за нее выбирает сам Конхобар. Конхобар ставит ее в такую ситуацию, где выбор, волеизъявление, свободное действие (реализуемые для Дейрдре исключительно через провокацию!), — то есть все, что связано с самостоятельной организацией собственной судьбы, становится попросту невозможным.

Фактически ситуация безвыходного «любовного треугольника» была выстроена за день до праздника, когда Конхобар отдал Дейрдре на год во власть Эогана: после того, как она прожила у самого Конхобара точно такой же срок. Однако самоубийство Дейрдре было непосредственно спровоцировано репликой Конхобара, в которой фигурировало зооморфное сравнение. Происходит нечто вроде удвоения ситуации: реальная ситуация ясна и прозрачна, но Конхобар проговаривает ее еще раз на коде, редуцируя все второстепенные смыслы и фактически сводя к символической формуле и заключая ее в рамку. Ситуация переносима для Дейрдре до тех пор, пока она сама имеет возможность занимать в ней центральное положение, фактически монополизируя право на ее вербализацию.

Дейрдре — фигура самостоятельная, сама решающая, как организовывать свою судьбу. Выбранная Конхобаром себе в невесты, Дейрдре не хочет быть пешкой в чужой игре и замахивается на самостоятельный сюжет, центром которого является она сама. Однако она превышает свои реальные «сюжетные возможности». Как только ее ситуация становится объектом внешней текстуализации (финальная реплика Конхобара), Дейрдре в собственных глазах превращается из активного субъекта действия в один из многих персонажей, с которыми играет Конхобар. Эта ситуация для нее невыносима и приводит к самоубийству.

Игра Конхобара, который ради удовольствия поквитаться с сыновьями Уснеха потерял своих ближайших соратников и лучших бойцов, неудачной может показаться только на первый взгляд. Реальные границы его игры гораздо шире, и в тексте намеки на эти, более широкие, обстоятельства звучат достаточно внятно. «Завышение ставок», допущенное сыновьями Уснеха и тонко отыгранное Конхобаром, — элемент отнюдь не случайный, и не стоит сводить его только к сюжету о героическом хюбрисе и о наказании за оный. Сыновья Уснеха публично поставили под сомнение адекватность Конхобара той — королевской — роли, которую он исполняет. Ты король, но королей много, были короли и до тебя, будут и после — и двоих таких мы можем прямо сейчас поставить между тобой и нами в качестве гарантов: королевская власть к одному тебе не сводится. При этом сама фигура Фергуса, будучи выведена на первый план, придает «посланию» сыновей Уснеха к Конхобару дополнительный смысловой оттенок: ты король по доверенности, король ситуативный, а ситуация может меняться. Да и Дейрдре предпочитает Найси, молодого бычка, могучему быку Конхобару.

В этих, более широких ситуативных рамках Конхобар и ведет свою игру, убивая всех птиц одним камнем — как Эоган убивает одним ударом и Фиахну, и Найси. В результате резни у стен Эмайн-Махи он, конечно, теряет некоторое количество людей — но зато консолидирует оставшихся. Все возможные диссиденты покидают пределы Улада, отправившись либо в мир иной, либо в мир внешний и враждебный. И других королей, кроме Конхобара, в Уладе не остается.

Очевидно, главными действующими лицами в этом сюжете выступает кто угодно, только не Конхобар. Однако с завидным постоянством оказывается так, что в ключевой точке сюжета «переключение судьбы» того или иного персонажа организует именно король. Для сыновей Уснеха, сюжет которых по видимости развивается согласно классической пропповской схеме «исход — возвращение в новом социальном статусе», все заканчивается крахом, после того как Конхобар перекодирует ситуацию. Фергус, Дубтах и Кормак, готовые выступить посредниками в примирении сторон, сами превращаются в изгнанников — волей Конхобара, проводником которой становятся совершенно незначительные персонажи. Дейрдре, которой кажется, что она организует и свою собственную судьбу, и судьбы прочих персонажей, выступая в роли агента-провокатора, выясняет, что она сама — объект манипулирования. При этом сюжет самого Конхобара остается за рамками повествования.

Выделенная нами в свое время применительно к индоевропейской героической традиции сюжетообразующая дихотомия статус/судьба являет себя в данном сюжете в одном из самых интересных и продуктивных вариантов. Правом на «судьбу», на героический сюжет, обязательным завершением которого является славная смерть, обладает только герой, персонаж, либо наделенный комплексом маргинальных статусно-поведенческих характеристик с самого начала сюжета, либо приобретающий их по ходу. Отсутствие или слабая выраженность маргинальных характеристик, подобающая персонажу, наделенному высоким статусом в центральной культурной зоне, зоне договорных отношений, обрекает его на откровенно «слабую» сюжетную роль: подобный персонаж не интересен с точки зрения героической сюжетики и вытесняется на периферию слушательского внимания в каждой конкретной сюжетной ситуации. Впрочем, подобная «сдача позиций» чревата определенным выигрышем, который мы бы хотели обозначить как «преимущество интерситуативности»: речь идет о несводимости персонажа к рамкам конкретного сюжета или сюжетной ситуации, обязательным для «центральных», «интересных» персонажей (героев), при способности включаться в сюжет — что, в свою очередь, позволяет подобному персонажу «организовывать» движение сюжетных эпизодов и «присваивать» их результаты.

«Слабость» «короля», оппонента эпического героя, характеристика удивительно постоянная в индоевропейской традиции, превращается в один из устойчивых локусов власти. Король вздорный, завистливый, излишне доверяющий «клеветникам», король мнительный, слабый и жадный — один из самых узнаваемых эпических персонажей, составляющий пару главному герою. Агамемнон и Ахилл, Еврисфей и Геракл, Гюнтер и Зигфрид, Людовик и Гильом, Марк и Тристан, Владимир и Илья Муромец: список можно продолжать до бесконечности.

Первая публикация: Символические формы репрезентации власти в культуре. Труды РАШ. Т. 8-9. М.: Изд. РГГУ, 2011. С. 28 — 38.

Екатерина Решетникова. Филолог, переводчик, магистр истории. Докторант Высшей школы социальных наук (EHESS, Париж). Исследователь ЛИСКА.

Вадим Михайлин (род. 1964). Антрополог, филолог, специалист по истории и теории культуры. Переводчик. Кандидат филологических, доктор философских наук. Член Союза российских писателей и Гильдии «Мастера литературного перевода». Профессор Саратовского госуниверситета, директор АНО «Лаборатория исторической, социальной и культурной антропологии» (ЛИСКА). Автор книги «Тропа звериных слов. Пространственно-ориентированные культурные коды в индоевропейской традиции» и много чего еще.