«Насчет Колобка мы все едины»
Организаторы проекта, актриса и куратор Ксения Орлова и театр «Эскизы в пространстве», пригласили независимых художников создать к
Сказка — это то, что нас объединяет. Сегодня в России каждый знаком с историей про репку. А вот найти того, кто перескажет сюжет «Вишневого сада», будет сложнее. Мы с детства слышим одинаковые сказки, и они невидимыми нитями связывают нас друг с другом и с нашими предками. Но простота и доступность сказки — иллюзия.
На самом деле, сказка не совсем такая, как мы привыкли думать. В середине XIX века, когда вовсю главенствовал романтизм (а значит и культ национального), Александр Афанасьев издал трехтомник народных сказок. Где и в каких обстоятельствах он их собирал — неизвестно. Для публикации он их отредактировал и достроил до адекватных его современникам моделей. Именно такие — «адекватные» — сказки дошли до нас в учебниках литературы. Настоящая же русская сказка — это хоррор. С ним и встретились зрители ЦИМа. Например, в коротком спектакле «Где сатанисты героином ширяются» Театра им. Алехандро Валенсио спокойно и буднично рассказывается история о ворованных детях — шокирующая для сегодняшнего дня, обычная для сказки.
И вообще, если зрители думали, что сказка — это история про чудеса и с хорошим концом, то после фестиваля они изменили свое представление. Каждая из команд отказалась от морализаторской и поучительной сказки. Наоборот, сказка послужила для театральных художников средством прорыва к иррациональному и потустороннему.
«Сказка как она предстала перед нами в эти дни — это, скорее, ресурс для встречи с непознаваемым, страшным, с миром смерти, с миром того, что интерпретируется и транспонируется как мир советского» — Алена Карась
Молодые художники, обращаясь к советскому, не оценивают этот период как время счастья и стабильности. Напротив, для них это мир травм, который, казалось бы, находится рядом и питает нас, но при этом уже лежит за границами познаваемого. Невозможность достучаться до него вынуждает их — тех, кто Советский Союз застал лишь в детстве — отвечать за последствия. Как в постановке «Несказка» Михаила Плутахина, где игрушечные солдатики полегли на войне и, будучи непогребенными и неоплаканными, были благославлены. Все это под советскую, ставшую народной, песню «Полюшко-поле».
Тоже о неоплаканных, но с другой позиции, говорят Татьяна Гордеева и Екатерина Бондаренко в своем спектакле «Два веселых гуся». Они обратились к гендерной теории и понятию «неоплакиваемых», то есть угнетенных. Главная идея постановки — оправдать и поддержать их.
Бондаренко и Гордеева, помимо желания оплакать неоплакиваемых, стремятся вытащить нас из аффектов, в которые нас постоянно погружают. Каждому известно, что на дорожку надо посидеть, а чтобы не сглазили, по дереву постучать. Эти архаичные приметы вплетены в нас так крепко, что мало кто задумывается об их происхождении. Они, как и сказки, составляют один из профилей нашей идентичности.
То же самое и с Советским Союзом. Это особенно заметно в перформансе Александра Петлюры «Снегурочки не умирают». История разворачивалась на фоне картонного памятника Ленину и театра с колоннами — такого, какой стоит на главной площади многих советских городов.
Интересно, что спектакли мастеров — и Петлюры, и Туминой и Семченко — оказались объединены сюжетным типом, который Светлана Адоньева охарактеризовала как «сказка о недоделанных детях».
«История про Колобка, если подумать, это о том, как бабушка и дедушка сначала сделали Колобка, а потом этого Колобка съели, так у него все и закончилось. Этот этап жизни исчерпан — подрастай, Колобок. И ты, Снегурочка, тоже подрасти или растай. Они заходят в переходную зону и исчезают там, но у тебя есть шанс не застрять в снегурочках или колобках» — Светлана Адоньева
В «Дневнике Колобка» Яны Туминой и Павла Семченко сложный финал. Колобок бесконечно долго возвращается домой. Когда же он его достигает, там оказывается лишь пустота, окаймленная каркасом дома (к слову, не имеющего четвертой стены).
Создатели фестиваля стремятся «не застрять в снегурочках или колобках» и используют сказку как ключ к познанию себя. «Реальность вводит нас в сомнение», — сказал режиссер Дмитрий Мышкин, объясняя мотивы обращения к русской сказке. И неудивительно, ведь это реальность, в которой легализовано домашнее насилие и идет дело «Седьмой студии». Это мир, в котором нам надо самим учиться находить общий язык друг с другом.
«Политические разговоры уже не покрывают повестки дня, потому что степень разрыва социальных тканей столь велика, что пора задать экзистенциальные вопросы» — Светлана Адоньева
Их художники и ставят перед собой и перед зрителями. Я русский? А что это значит? И что мне с этим делать? Многонациональное наследие Советского Союза усложняет этот разговор. После перестройки в России заново начали складываться национальные театры. Этот ресурс использовался как место встречи людей с целью обсуждения своих ценностей и конструирования национальной идентичности.
«В России конструирование национальной идентичности было делом сложным, а то и стыдным, почти невозможным. Мы — колонизаторы. И вдруг с 2012 года у нас был взят государственный курс на всё русское. В фестивале вчерашнем мы обнаруживаем, что молодые художники исследуют сказку как бы вопреки государственному тренду. Возможно, ими двигало желание самим взяться за эту тему, пока нам ее не навязали» — Елена Ковальская
Одновременно с формированием идентичности в качестве русских на государственном уровне, все вокруг заговорили о деколониальном повороте. Объявить себя просто русским стало недостаточно и неполно. Появилась необходимость искать другой, более тонкий, путь познания и формирования себя. Сделать это можно в процессе коммуникации. И современный театр как раз дает молодым художникам пространство для этого. Он позволяет совместно со зрителями поставить вопросы о своей идентичности и ответить на них.
Эта ситуация совместного со зрителями исследования и проживания общего опыта может быть реализована с помощью перформативности сказки. Она не читается и не повторяется, а зависит от того, кто и кому ее рассказывает. Несмотря на общую структуру, внутри она вариативна. Эта особенность была переосмыслена в постановке «White white story» независимой театральной компании «Барабан». Перформерка не говорила заученный текст, а импровизировала, пользуясь структурой волшебной сказки.
Каждая работа, представленная на
«Это открытый театр, который так или иначе инициирует. Мне кажется, надо углублять эту осознанность работы с живым, перформативным элементом сказки» — Алена Карась
