Ольга Духовная — профессиональная танцовщица из Украины, которая в девятнадцать лет переехала на учебу в Школу современного танца P.A.R.T.S в Бельгию, а затем во Францию, где последние десять лет работает с Борисом Шармацем и делает свои спектакли. Олю я нашла случайно в Instagram, и была заворожена ее танцевальными этюдами в изоляции и с коляской, в которой спал ее крошечный сын. Затем я из любопытства присоединилась к ее четырехдневному воркшопу по современному танцу, и влюбилась в ее подход, заряд, профессионализм и доброту как наставника. У Оли два сына — Оскар шести лет и Леон семи месяцев, и ей удалось найти очень вдохновляющий баланс между двумя своими самыми любимыми занятиями — танцем и материнством. О том, как у нее получилось, как одно помогло другому, с какими сложностями она столкнулась, и как их преодолела, — в нашем разговоре.

Оля, скажи пару слов о том, как ты стала заниматься танцами. Вопрос, конечно, очень банальный, но мне скорее интересно узнать, что заставило тебя не останавливаться и продолжать, хотя наверняка было много сложностей на пути. Что помогло понять — какие чувства, эмоции — что это твоя жизнь?

Во-первых мне досталась очень последовательная и упорная мама) Это к разговору о мамах. Я была пухлой и ленивой, и мама еле дождалась моих четырех лет, чтобы отвести меня на танцы. Сейчас мне тридцать пять. То есть, я танцую практически без перерывов уже тридцать лет. Мама водила меня на танцы, когда я хотела и когда я не хотела. Год за годом как-то меня мотивировала. Временами учила за меня танцевальные комбинации и разучивала со мной дома. И это худо-бедно тянулось до тех пор, пока я не оказалась со своим детским танцевальным коллективом на первом профессиональном фестивале. Мне было четырнадцать лет, и это был фестиваль для взрослых. И там я впервые увидела профессиональных танцовщиков из разных стран и кучу спектаклей. И это был шок. Они показались мне волшебными, эти красивые мускулистые люди. Волшебными и счастливыми. А их жизнь — мечтой. И в тот момент меня как подменили. Я проснулась и перестала клевать носом во время балетного класса. Я вдруг поняла, для чего это все нужно. Что бывает такая жизнь — фестивали, выступления, путешествия — и что я хочу, чтобы эта жизнь стала моей. А дальше было очень много всего, но самый первый момент осознания, что ЭТО может быть профессией, произошел именно тогда.

Что происходит с тобой на чувственном и эмоциональном уровне, когда ты танцуешь? Каждый ли раз это заряжено эмоциональностью или бывают дни, когда ты просто механически выполняешь работу?

Это мой любимый момент в профессии. Дело в том, что я занимаюсь направлением танца, который во Франции известен под названием «не танец». Это танец, который использует тело как объект для создания современного искусства. Именно поэтому у нас много проектов для музеев, а не для театральной сцены. И вот в этом танце нет либретто, нет истории, и он не пытается ничего никому разъяснить. Поэтому у нас нет необходимости изображать эмоции. И задачи перед нами стоят чисто концептуальные. Но! И это самое интересное. Когда задача стоит правильно, то изображать ничего не нужно. Просто делая это действие, я попадаю в определенное состояние. Из раза в раз. Всегда. То есть это прямое попадание в эмоции через тело. Это как конфликт между Станиславским и Мейерхольдом (Мейерхольд критиковал предложенный Станиславским метод переживания, когда актёр идёт к роли изнутри и настаивал на обратном пути, — от внешнего идти к внутреннему содержанию роли. Так, в отличие от метода Станиславского, когда персонаж увидел, например, собаку, затем испугался (психологическая оценка), затем побежал от нее, согласно Мейерхольду, человек вначале побежал (физическая, рефлекторная реакция), а уж затем испугался (осознание и анализ).

Так вот мы намного ближе к Мейерхольду.

Бывают дни, когда я начинаю спектакль чисто механически, и даже без особого желания. Но потом, я всегда попадаю в другое состояние. Оно всегда очень ярко заряжено эмоционально. И просто оно другое. Там по другому ощущается и тело, и время. Мы с коллегами часто говорим друг другу перед спектаклем: “See you on another side! Увидимся на той стороне”. Как будто на сцене — это не совсем мы. Это какие-то другие сущности.

Относилась ли ты когда-нибудь к танцам исключительно как к работе?

Конечно. Тридцать лет в профессии!

Мне очень повезло — я практически никогда не участвовала в проектах, которые мне неинтересны. Это исключительное везение для танцовщика. Но конечно, особенно, когда какой-то спектакль много гастролирует и мы повторяем одно и то же, день за днем, иногда это просто работа. Другой момент, и это я считаю главным признаком профессионализма, что мне не нужно особое вдохновение, чтобы делать свою работу хорошо. Я все равно все сделаю, как надо! А может даже лучше, в те дни, когда мне хочется стреляться от одной мысли о репетиции или выходе на сцену. Ну и смотри мой ответ на предыдущий вопрос — даже если вообще нет сил и желания, выходишь на сцену и утекаешь в другое измерение.

Самое сложное — это репетиции. Именно на них ощущаешь чистый труд: и скуку, и лень, и неуверенность, и комплексы, и зависть, и усталость, и нежелание, и протест, и отторжение, и сильное желание все бросить к чертовой матери. Как на любой другой работе.

Что поменялось в тебе как в танцовщице после рождения первого сына? А после второго?

Это был удивительный опыт. И с тех пор я пропагандирую родительство направо и налево))) Дело в том, что до рождения первого сына я была очень не уверена в себе. У меня был какой-то синдром отличницы. Мне нужно было, чтобы учитель или хореограф меня хвалил. Все время. Иначе мне сразу же начиналось казаться, что я все делаю ужасно, я никто, у меня ничего не выходит. Например, получив задание, я начинала его выполнять, и одновременно сразу же включался внутренний голос: «Что ты делаешь? Это неинтересно! Что он подумает? Да он же даже на тебя не смотрит! Конечно, вот она все делает в сто раз лучше!» и так далее.

Я не могла работать! Я боролась с этим! Я не знала, как убрать этого внутреннего критика. Специально уходила в самую последнюю линию, чтобы меня точно не было видно, и чтобы болезненно не ждать похвалы. Боролась с собой, пыталась переключаться, искала способы быть не такой скованной. Даже пару раз пробовала выпить вина перед репетицией, чтобы отключить мозг немного. Но ничего не помогало.

Пока не родился мой сын. И тут, как по волшебству, внутренний критик исчез! Такое ощущение, что как только центр мира сместился с меня на кого-то другого, мне стало легче жить. Я вдруг пришла в зал с другой задачей. Я пришла на работу. Я оставила ребенка для того, чтобы быстро и качественно сделать свое дело и уйти домой. И я стала относиться к танцу, как к работе) В хорошем смысле. Не то, чтобы амбиции совсем меня оставили. Нет. Но я поняла, что мои пируэты и то, как на меня смотрит хореограф, — это не самое главное в жизни. Я пришла на работу, говорите мне что делать, я сделаю это качественно и эффективно, и побегу к своему малышу. Когда я делала определенные задачи, я стала думать именно о задачах, а не о том, как я выгляжу и хорошо ли у меня получается. А дальше произошло чудо. Я стала по-настоящему хорошим танцором. И мне даже не стыдно об этом сказать)

Со вторым сыном я не заметила особых изменений. Разве что у меня каждый раз удваивается энергия и энтузиазм от работы после декрета.

Дети для меня — это супер ресурс и мотиватор.

Тело — твой главный инструмент работы. Были ли у тебя страхи и опасения на эту тему во время беременности? Из разряда «тело не будет прежним, я не смогу, не получится»? Если да, то как ты справилась с ними (если справилась)?

Как ни странно, нет. У меня не было таких страхов. Я видела очень много прекрасных примеров перед глазами. Сейчас, к счастью, у многих танцоров и хореографов есть дети. У Бориса Шармаца, с которым я работаю, их трое. Он, правда, не женщина). Но его жена Мэтте Ингвардцен — тоже известный хореограф и тот еще трудоголик. Я видела танцовщиц с идеальными сильными телами, видела гениальных хореографов с детьми. Я училась в P.A.R.T.S. (Школа современного танца в Бельгии). У Анны-Терезы де Кеерсмакер (выдающейся бельгийской танцовщицы и хореографа, крупнейшей фигуры современного танца) двое детей. Тогда они еще были маленькими. Мы их часто видели. А ведь она построила, можно сказать, целую танцевальную империю. Так что я была уверена в том, что это возможно, нормально и совместимо с профессией. И сейчас для меня важно самой стать живым примером того, что жить, работать, танцевать, много ездить с детьми — можно. Сложно, но можно.

Хочется узнать об ощущениях в теле после рождения ребенка. Знаешь, существует два полярных мнения, — что беременность это естественное состояние для женщины — она родила и сразу же пошла дальше делать, чтобы она там ни делала. Без каких-либо трудностей, как физических, так и эмоциональных. А второе — напротив, что беременность и роды — это не естественные процессы для женского организма, а колоссальный стресс, и после женское тело меняется и уже никогда не возвращается в пре-родовое состояние. Каков твой опыт? Учитывая опять-таки, что твое тело — это твой главный инструмент в работе.

Я примкну к первому лагерю, пожалуй. Я не могу сказать, что беременность и роды — это не трудность. Но я обожаю такие трудности.

Это ни с чем не сравнимый опыт, кайф, эмоциональный шок, какое-то животное состояние, сила. Мощь! Я ощущаю всю мощь тела в этом. И это как самый крутой перформанс, самый невероятный марафон. А зачем люди бегают марафоны? Это трудно и физически, и эмоционально. Но мы же люди, наше счастье в преодолении, мне кажется. И физически я готовилась к родам, как к марафону. Особенно во второй раз. Я продолжала танцевать до шестого месяца, ходила по десять тысяч шагов, бегала трусцой, когда не могла уже бегать, начала плавать.

Я физически чувствовала себя лучше, когда делала все это. Не подумай, у меня нет никакой силы воли. Это просто позволяло мне хорошо себя чувствовать.

И оба раза после родов я очень быстро возвращалась к тренировкам. Сначала очень легким, и постепенно наращивала обороты. И тело слушалось. Я думаю, что умею слышать его. Я сразу же останавливаюсь, при малейшем сигнале, что что-то не так. Никогда ничего не делаю через боль. Уделяю ему кучу времени, забочусь всячески. И достаточно быстро все возвращается в добеременное состояние. Вообще пик моей физической формы был где-то через год после первых родов. У меня в жизни не было такого пресса)))

Как ты совмещаешь свою профессиональную карьеру артистки балета и материнство? Сложно совмещать? Я уже слышала твои рассуждения на эту тему в твоем видео-интервью, и мне они очень понравились. Может сейчас после рождения второго малыша у тебя поменялось мнение?

Я еще не до конца осознала, как все это можно совмещать с двумя детьми, потому что младшему сейчас всего семь месяцев, и я успела поработать всего два месяца перед тем, как нас всех закрыли на карантин. Но основной принцип — просить помощь, брать помощь, покупать помощь и делегировать все, что можно. Старшего сына я возила за собой по всем гастролям с трех месяцев. Мне очень помогали. Со мной ездила мама, иногда муж. Когда никто из них не мог со мной поехать, я находила бэбиситтера в том городе, где мы выступали. Когда не могла найти бэбиситтера, обзванивала друзей. К счастью, у меня много друзей в разных странах. И все они хоть по разу сидели с моим сыном)

Я всегда боялась отправить незнакомых бэбиситтеров с малышом в отель, поэтому просила их оставаться в театре. Мой сын рос в гримерках. Я кормила его грудным молоком примерно до года. Но на репетициях всегда есть перерывы, а спектакль идет всего час.

Плюс гастролей в том, что работа начинается поздно. Около двух, трех часов дня. Поэтому утром я проводила все время с ним. Мы побывали в зоопарках во всех городах и странах. Утром зоопарк — вечером театр. По-моему это отлично переключает.

Ты создаешь впечатление женщины, интересы которой не ограничены только материнством и домом. Ты точно знаешь, кто ты, и я на самом деле очень восхищаюсь тобой в этом. У тебя совсем не бывает чувства вины?))

Чувства вины у меня не бывает. Я всегда говорю себе, что сделала все, что могла. А раз я сделала все, что могла, значит, я молодец и хорошая мать) Но один раз у меня сбылся мой самый большой страх. Страх, что ребенок заболеет, а меня не будет рядом. Я была на гастролях в Португалии, а сын остался с папой. И у него начался отит. Ничего страшного, но это очень больно. И когда я позвонила ему утром по скайпу — он рыдал. И я тоже рыдала, потому, что не могла его обнять. Я рыдала и пела ему песенку по скайпу, пока он не заснул. Я рыдала весь, день, просто выплакала все слезы. И на следующий день улетела к нему обратно домой. Это было ужасно. Но это моя работа. Это моя жизнь. Я идентифицирую себя через свою работу и не могу ее не делать.

К тому же, мои дети родились во Франции.

Здесь декрет длится три месяца. Все женщины работают. Максимальный декрет — полгода. Дальше дети идут к «асистант матернель», это такая нянечка, которая присматривает за тремя/четырьмя детьми от трех месяцев до трех лет. А в три года дети уже идут в школу. Грудное вскармливание здесь тоже обычно длится три месяца.

Поэтому я, не отдавшая сына в ясли, таскающая его везде за собой, кормящая до года, могла спокойно чувствовать себя матерью-героиней на контрасте. По французским меркам, я настоящая “maman poule”, курица-наседка.

Насколько важна поддержка для женщин, которые совмещают активную творческую карьеру, как ты, и роль мамы? Кто-то помогает тебе?

Это первостепенно. Очень важно. Да, конечно, как я написала выше, мне очень помогают все члены моей семьи. Вообще я считаю, что ребенок — не мой собственный. А ребенок семьи. И растить его нужно всей семьей. Мой старший сын очень близок и со своим папой, и с моими родителями. Я могу спокойно отправить его к ним в Украину на месяц, и я знаю, что от этого все стороны абсолютно счастливы. Я не знаю, решилась бы я на второго ребенка без этой помощи.

Твои ролики физических и танцевальных упражнений с коляской во время карантина — это нечто. Расскажи, как ты это делаешь? Как выглядит твой обычный день сейчас? Вот прям реально интересно — как ты находишь время и силы на все это. Чувствовала ли ты себя изолированной в материнстве? Потому что у меня была как раз такая коварная мысль, когда это все начиналось, типа «ааа теперь все наконец-то поймут, как на самом деле чувствуют себя мамы с малышами»))

Нуууу. Иногда мне хочется застрелиться. Но в целом карантин проходит отлично и даже очень эффективно. Но, опять же, мне очень повезло. И со мной во Франции случайно оказалась моя мама. Приехала и пока не смогла уехать обратно. Мы сняли маленький дом в глухой деревне и просидели все время тут. Я впервые попробовала работать онлайн. И, на удивление, мне это очень понравилось. Это совсем новый формат. Но кроме ограничений, в нем полно возможностей.

А так, да. Как в другом твоем интервью художница сказала, что она художник дневного сна. Ко мне это тоже относится.

Мы просыпаемся примерно в семь-восемь. Завтракаем. В первый сон младшего делаем уроки со старшим. Потом гуляем с детьми, тусуемся, обедаем. И когда (если!) младший засыпает во второй раз — это мое священное время! За эти полтора-два часа я ничего не успеваю. Но, на самом деле, успеваю очень много. Я даже думаю, что моя продуктивность выросла по сравнению с временами, когда у меня не было детей. Тогда я много ленилась, прокрастинировала, бездельничала, долго настраивалась, быстро разочаровывалась. Сейчас у меня нет на это времени. Каждая секунда на вес золота! Ее нельзя упустить. И в результате постепенно дела делаются.

А дальше снова дети до вечера. Иногда можно выхватить минутку там, минутку здесь на что-то. Ну и после восьми-девяти вечера, когда все уснут, еще можно поработать. Что я сейчас и делаю.

А изоляции я никогда не чувствовала, потому, что у меня ее не было. Мне очень повезло. Как я уже сказала, во Франции другая ситуация. И я вышла из декрета оба раза в три месяца. Но даже за три месяца я успела понять, что быть мамой дома — это в сто тысяч миллионов раз тяжелее, чем работать. Работа — это отпуск, по сравнению с материнством и ведением домашнего хозяйства. Когда подруги меня жалеют, или пишут мне: «Оля, как ты справляешься? Ты настоящий герой!», я отвечаю: «Как я справляюсь на гастролях? А так: я спускаюсь утром на гостиничный завтрак, где уже все накрыто. Пока друзья умиляются младенчику, можно прилично позавтракать. Когда я возвращаюсь в номер, там уже убрано и застелена кровать. Обед в кафе. Мне еще нужно продолжать?».

Конечно это преувеличение. Любая поездка с ребенком легко превращается в мой личный ад: бояться пошевелиться в самолете, чтобы малыш не проснулся, пока ноги не затекут до состояния двух булыжников. Укачивать его в коляске в гримерке перед спектаклем, потому что с бэбиситтером он не засыпает, развлекать его в поезде, часами разглядывая коров и птичек за окном, просыпаться ночью, переживать за него, бесконечная организация, бесконечный поиск нянь и так далее.

Поэтому я считаю, что растить детей — это большой, просто огромный труд.

Никакая работа не может сравниться с этим. И никаких тебе аплодисментов за накормленного ребенка и чистую посуду.

Меня поражает, что этот труд так низко ценится. И считается низкоквалифицированным. Ребята, вы шутите? А когда я слышу о том, как с детьми в колясках не пускают в музей или в поликлинику (!), или о том, что женщин осуждают за кормление грудью в общественных местах, или о том, что нигде нет пандусов, и с ребенком просто никуда не пройти, — у меня шок.

Я, наверное, не пуганная в своей Франции. Но всегда кормлю, где хочу, и хожу где хочу. Я вообще не сидела с детьми дома до карантина. Мы очень много гуляли и ходили по разным интересным местам.

А танцы с коляской… Я столько километров нагуливала с ней, что еще и не такое придет в голову.

Мне кажется, что мамам очень важно переключаться. Хотя бы пятнадцать минут в день, но думать о чем-то другом. Важном, вдохновляющем и не связанном с детьми. Я сейчас готовлю онлайн курс для мам-художников, в котором можно не просто заняться спортом и привести фигуру в порядок, а именно переключиться. Заняться искусством, анализом спектаклей, танцем. Занять свою голову и поднять дух. А для чего еще искусство, если не для этого?