С Наташей мы учились вместе в Институте проблем современного искусства (ИПСИ, сейчас ИСИ). Виделись редко, были мало знакомы, и после нашего разговора я понимаю, почему. Когда на первом курсе мы готовили первую групповую выставку, Наташина работа (“Молоко”, 2016) показалась мне одной из самых сильных. Спустя четыре года я вспомнила о проекте и увидела его совершенно в другом свете, так как сама уже была мамой. Я решила написать о художественной практике Наташи в своем проекте Мамадец!, и в итоге наша переписка в фейсбуке превратилась в разговор двух женщин, двух художниц, в чьем опыте оказалось немалое количество точек пересечения. Кажется, что наша переписка — это современная интерпретация писем, которые писали друг другу художники и писатели в доинтернетовскую эпоху.

Наташа, как ты совмещаешь материнство и искусство?

На самом деле, материнство было для меня (и остается) самым нерешаемым вопросом. Я тяжело перенесла рождение дочери и послеродовую депрессию. Мы разные женщины. И ей не менее сложно со мной, чем мне. Скорее, у нее надо спросить, по-честному, как ей живется с такой матерью? Сейчас ей шестнадцать.

Когда она родилась, я понятия не имела об искусстве. Я работала по двадцать часов в день, чтобы иметь хоть какие то деньги на выживание. У меня в силу детских травм непереносимое чувство тревоги за нее. А тревожная мать, да еще художник, это большой вызов для ребенка. По сути из–за нее, ну и по причине обстоятельств — психический кризис после работы на Индустриальной биеннале, я приняла когда-то решение пройти курс психоанализа. Не могу сказать, что материнство стало субъектом моих работ. Но количество поднятого на сессиях, хватило бы точно, чтобы написать большую книгу о тех, кому это трудно дается.

Сейчас сильно легче, эта легкость развивается параллельно с тем, что ребенок становится отдельным взрослым человеком. Но все–таки в нашем случае скорее интересно спросить Сашу обо мне, чем меня о ней. Я попробую предложить ей описать. Да, кстати, исходя из желания помочь, я отдала ее в детский психоанализ. Она там уже семь лет.

Наташа, это невероятно интересно, меня прям пробрало. У меня тоже была сильнейшая депрессия послеродовая и столько всего всплыло, например, равнодушие семьи к моим проблемам. Я тоже прорабатываю весь материал — долго искала своего человека, и нашла наконец-то. Я подозреваю у меня был и психоз послеродовой в какой-то мере, в том числе, по причине очень сложных родов, просто никто не смог рассмотреть его за моей обычной стеной самообладания, включая меня саму. Сейчас я только начинаю выплывать из всего, с семьей не общаюсь.

О да! Психоз известен нам. Я очень хорошо это понимаю, потому что сама сильно обладала контролем и долго держалась, в итоге дойдя до ручки. Это большая работа, огромная. Порой мне кажется и жизни не хватит, но она необходима. Она просто может стать частью жизни, и делать это нужно. Хорошо, что у тебя нашлось с кем.

К вопросу искусства — как только я добралась до него, а произошло это все через тот же психоанализ, наша жизнь, как мне кажется, стала носить более гармоничное платье. Искусство забирало меня, и давало мне воздух в повседневности. Многие негативные эмоции и энергия контейнировались туда, и в реальной жизни уже ничего не надо было разрушать или созидать. Первый год после того как я взяла кисть, был самым спокойным для семьи. Искусство помогает. Оно — граница тебя, оно тебя же и ограждает от жизни, и впускает в нее.

Для меня большой опорой был и есть муж. Я такая замужняя художница, что тоже некоторая особенность. Ну, во-первых, я бы наверное и не жила уже, если бы не он.

И точно уж не завела бы ребенка (а как мы его заводили, это тот еще случай). Ну и то, что кармически семья мне предопределена, похоже, это тоже проверено. Еле-еле я вывезла этот год в Нидерландах, а так как они не нашли пока возможность приехать, я приняла решение вернуться. Разорвать связь не удалось.

Я тоже вроде не делаю материнство своей главной темой в искусстве, но через него пока стараюсь не терять себя, воспринимаю это как этап, и оно держит меня на плаву. Мы изначально проект Мамадец! задумывали как группу поддержки для мам с первенцами на первом году жизни (чтобы без дедовщины) с подругой арт-терапевтом, но группа не набралась, так как в Москве совсем тяжело, — мне постоянно писали женщины и спрашивали: “А как я поеду к вам? А как мне объяснить мужу, что мы будем там делать?” и тп. Ну короче идея провалилась, но я решила не оставлять начатое в кое-то веки, и как раз после Венеции трансформировала его вот в такой небольшой кураторский проект.

Это очень хорошо! Любые формы — это формы поддержки. Мы, художники, часто отлетаем, на самом деле. Мы часто (особенно я) думаем, что у всех уже “все так” — все что-то более менее осознают и понимают. Но это не так. Люди обычной жизни, они мучаются не меньше нашего, только, как правило, у них нет никакой возможности или воли с этим контактировать, осознать это, изучить.

Да, я понимаю тебя.

Я читаю вот тебя сейчас — она пишет: “А как я это мужу объясню?”. Представляешь уровень ее сознания! Или как у меня недавно знакомая заявила: “Я не могу это сделать, мой муж консервативен!” Что? Так что то, что ты делаешь, это раскрывает им просто горизонты. Пусть и инстаграмные.

Спасибо за поддержку. А как ты поехала в Голландию? Расскажи свой путь.

Я отучилась в ИПСИ год, понимая, что 1) это не до конца мое; 2) мне приходится таскаться из Питера каждую неделю на лекции и обратно. Тогда это таскание было как-то “тумач” ('слишком'). Смешно говорить из позиции того, что было после — из Голландии приходилось летать на два дня буквально каждый две недели.

Так вот, я отучилась год, но получила оттуда как-то информацию о Зальцбургской летней академии. И подала заявку в их летнюю школу на курс Батлера.

Проведя там месяц, я настолько была ошеломлена европейским подходом ко всему — к методу, к свободе мысли, к творчеству, к осознанности, к искусству, собственно.

Группа была сильнейшая из двадцати пяти человек, преимущественно, немцы и австрийцы, но разных национальностей. Я завела отличных друзей и стала больше быть в контексте того, что происходит. Продолжая поиски себя, вернувшись в Россию и понимая, что местные методы мне ясны и не очень мне подходят, я приняла сложное и радикальное решение — ехать учиться. На самом деле, это и комплекс самозванца сработал, и безумный интерес разорвать собственные границы.

Я год готовилась — учила язык, посетила почти все открытые дни, чтобы определиться, куда точно ехать. По неуверенности понимала, что магистратура европейская, особенно после контакта с их студентами, а также с критической оценкой собственной производственной базы (мы ж ничего особенно не умеем, кроме как размышлять), я выбрала все–таки бакалавриат, при этом с упором на крафт, чтобы закрыть фобию материала и продакшена.

На самом деле я поступала сразу в пять академий. Тут ведь в чем игра, — возраст, я боялась, что “сбреют” меня.

Таким образом в итоге были Финляндия, Австрия, Нидерланды. Я, конечно, как котенок слепой, — возила туда свои А3 распечатки интервенций или перформансов, и в итоге мне везде отказывали. Я даже до экзамена не доходила, и все не могла понять, почему так происходит. Потом с легкой руки как-то прошла первое собеседование в Геррит Ритвельд Академию в Амстердаме и была допущена до экзамена с таким ироничным запросом: “Ну давайте, покажите нам себя”. Ну я и показала — за сорок минут замутила инсталляцию.

В итоге, они долго решали, что со мной делать, — и отправили меня подаваться на магистратуру с вердиктом — “оверквалифайд” ('сверхквалифицирована') для бакалавриата.

В итоге туда меня не приняли, сложно сказать, почему. Но сейчас спустя год, у меня есть объяснение, почему так произошло, — голландцы суперкапиталистичны, конкурс на место составляет порой до четырехсот человек, а берут всего по десять-пятнадцать со всего мира. При этом своих академий и выпускников хватает в каждом мало-мальском городе.

Вот так я и попала на первый курс бакалавриата в институт Артез в Арнеме, потому что туда как-то прошла по случаю.

А там уже начинается совсем другая история. Удивительно сейчас, но самым сложным тогда казалось оставить дочь. А ей было уже четырнадцать! Сейчас, конечно, совсем все иначе представляется.

Слушай обалдеть, конечно, как у нас пересекаются истории. Какая интересная у тебя, даже в таком сухой выжимке, — я представляю, что было на деле. Я же отучилась в Британке (Британская высшая школа дизайна) год — мне зашло, но было очень много тревоги, из–за того, что муж тратит на меня деньги большие — чистой воды идиотизм, что я не работаю — ведь все должна делать сама и тд. В общем, я нашла тысячу причин, чтобы не продолжать. И да, я пошла в ИПСИ примерно по той же причине — чтобы хоть как-то оправдать вот этот переход в художника в тридцать лет — и, конечно, ИПСИ это совсем не мое, хотя я благодарна многим преподавателям за знания, за контакты и тд. Многие мысли, которые я услышала, например, от Стаса Шурипы, зародили во мне много полезного. Но я абсолютна согласна с тобой про умение размышлять и неумение что-то делать, именно поэтому я до сих пор, хоть и в меньшей степени, ощущаю себя самозванцем, — тоже все–таки хочу получить именно бакалавриат, чтобы успокоиться. У меня муж из Англии, я всегда могу поехать учиться туда, если мы найдем деньги , а их там надо немало, — особенно, если мне не удастся попасть под категорию “хоум фи” (стоимость обучения для граждан Великобритании и Европейского Союза). Но я не очень люблю эту страну из того, что видела, — и тоже рассматривала Финляндию серьезно, Францию. Кстати, когда я была на третьем месяце беременности, я поехала поступать в Королевскую школу искусств в Антверпене в их школу моды — это была моя какая-то сумасшедшая мечта — я хотела работать с одеждой именно как художник, а не дизайнер. Меня не взяли, сказали слишком художественный подход, хотя я думала, что именно они там как раз все художники в первую очередь. И да, к сожалению, после рождения сына я тоже только номинально доучилась в ИПСИ — со следующим годом, появившись пару раз на лекциях, когда решалась оставить Макса с няней, и по сути спала на них.

И мне сейчас вспомнился момент — когда я только начала снимать свою первую мастерскую в 2016 году, как раз когда я начала учиться в ИПСИ, я приезжала туда, как на работу каждый день и, несмотря, на огромное количество идей, просто сидела и рыдала первый месяц, столько было борьбы внутри.

Отлично было про борьбу внутри — назову так свою следующую работу!

*В поисках точки во времени и пространстве, из которой она способна ощущать свой опыт как наиболее возможный для проживания, Наташа создает работы из рандомных предметов и явлений — как реальных, так и нематериальных, и пытается понять, чем ограничено наше сознание и восприятие действительности, и существует ли точка, из которой мы сможем осознавать объекты и явления в их полноте. Ее художественная практика построена на личном опыте переживания повседневности и переменных, из которых сплетена реальность. Интерпретируя свои работы как “хрупкие” и “временные”, она называет их “историями без конца и начала”.

Вы можете поддержать проект @mamadets в Инстаграме лайком.