Литература — это опыт, опыт исследования мира средством языка. Задача литературы- обозначить, зафиксировать в слове, то, что с чем субъект имеет дело — вещь или событие. Превратившись в способ описания реальности, она начала ее создавать, в той мере в какой логос стал единственным законом. В наше время мы живем пространстве различных культурных кодов. Эти коды задают поведения нашего тела и тот символический контекст, через который мы себя определяем. Таким образом язык не описывает реальность, он ей является. Но где же здесь литература?

Литература — это акт письма, и цель его познать невозможное, назвать неименумое. Об этом говорит Ролан Барт знаменуя смерть автора. Автор умирает в том смысле, что писать теперь может кто угодно, письмо выходит на первый план, затмевая собой личность. Барт заявляет что со смертью автора, рождается читатель. Читатель тот, кто расшифровывает, кто собирает воедино это разорванное небытием письмо, кто узнает себя в нем. Письмо становится абстрактным голосом, создающим дом бытия. В этом состоит загадка письма, а именно в его происхождении, в его технике, которую мы наблюдаем в лучших произведениях литературы. Для демонстрации того, что есть письмо, мы обратимся к яркому примеру, а именно Антонену Арто и его взгляду на работу и творчество.

Арто — это поэзия в действии. В какой то степени Арто идет дальше литературы, желая превозмочь возможности языка. Он желал заражать людей, поражать их молнией, распарывая рану жизни, и в этом, он уподобляется Богу. Речь и письмо остаются ценными лишь «вновь становясь жестами», где «обнажается плоть слова, его звучность, его интонация, его насыщенность». Читая Арто, мы скользим по обрывкам опыта, опыта над самим собой, самонаблюдения и точного препарирования. Это ядро опыта есть точка сборки, от которой и происходит работа письма, пустое место, загадочная точка с нависшим над ней вопросом: «Кто говорит?». Дух старается превозмочь тело, но оно сопротивляется: мутирует и перестраивается снова и снова. В этом смысле любое творчество для Арто, это метафизика, и все должно лишь проявлять ее: жест, крик, текст. Он проводит через себя трансцендентную суть вещей, теряя человеческое. Арто говорит голосом бессмертного, претерпевающего муки. Его письмо и театр, есть проявление этого нечеловеческого, это избыток бытия, который несет его к смерти.

Арто захвачен мыслями, одержим идеями, намеренно теряя всякий контроль. Он без страха прорывается на территорию безумия, которое есть родной дом воображения. Он продолжал творить, в полной одержимости, находясь в психиатрических лечебницах около 10 лет своей жизни. Это первородный хаос является энергией жизни, с которой не хватает сил справится, но Арто прилагает усилия. Он живет в постоянной борьбе, желая прорваться за язык, исследовать территорию мрака. Превозмочь саму мысль, слиться с природой стихии. Арто переживает битву в акте письма, регистрируя трансгрессивный опыт. Битва разворачивается между молчанием небытия и языком, желающим говорить.

Представляя Арто, мы может увидеть образ писателя, для которого листок бумаги — продолжение собственного тела, и каждый нарисованный на ней знак сопровождается болью. Каждое слово — рождено в страдании. В этом его письмо совпадает с театром. В «Театре жестокости» Арто манифестировал едкое отрицание традиционного театра, с его композиционной формой и подчинению замыслу автора, убивших главное предназначение театра — волновать. Такой театр с его точки зрения «утратил способность физического и анархического разрушения смехом» и «порвал с духом глубокой анархии, которая лежит у истоков всякой поэзии.»

Арто предлагает иную стратегию. Он манифестирует еще не рожденный театр, где актер это медиум проводящий ток земли через свое тело. Тело— инструмент, сама техника, сама жестокость. Тоже самое мы можем говорить о литературе, о технике письма, предающий насилию сам язык. Литература в той степени является искусством, в какой она есть фиксация события, телесного, внутреннего опыта пишущего субъекта. Не интересно что написано, интересно как это разворачивается. Именно этим и интересен Арто. Его творчество — это грань воображения, это попытка описать невозможность писать. В каком то смысле, письмо для него это каждый раз акт рождения, сопровождающийся материнскими муками. Тело, так же как и в театре жестокости, претерпевает напряжение и издает нечеловеческий рык. Тело и текст создают событие, короткое замыкание, вызывающее шок и искажения. Арто в своем письме постоянно регистрирует тело: «трясутся руки, в ушах стучит кровь», «слова оставляют шрамы на глазах». Он принимает наркотики чтобы унять боль, высвободиться от тела, которое вновь настигает его. Переживания собственного тела, галлюцинации становятся его реальностью. Но, как верно подмечает Бланшо «уходит он не в ностальгическое умопомрачение, а, наоборот, идет на явный разрыв, укореняющий в самой сердцевине его «я» беспрерывный сбой, который отныне и становится его сутью…». Арто постоянно приближает себя к небытию, раскрывая в пределе саму жизнь, подобную природной ярости. Его разум старается рационализовать самые темные уголки нашей души, уходя в то, что мы именуем безумие.

Таким образом можно заключить, что литература это опыт самого языка, опыт его рождения. Это опыт той субстанции, которая мыслит себя, и которую мы называем человеком, но которая при этом всегда является чем то большим. Миссия настоящего автора — освободить свое воображения, бесстрашно доходя до той крайности свободы, где человек теряет свои привычные очертания.