Не только одни родители вместе с учителями воспитывали меня, в этом участвовали также иные, более высокие, более сокровенные, более таинственные силы, в числе которых был, между прочим, бог Пан, стоявший за стеклом в шкафу моего дедушки, приняв обличие маленького танцующего индийского божка.
Герман Гессе
Древние писали на навощенных дощечках медной палочкой заостренным концом, выцарапывали буквы, а тупым концом их снова, снова, снова затирали, а вы знаете, раз я был в детском саду. Привели туда после долгой болезни. Сразу в новый, сложившийся коллектив. И сразу на конкурс. Там надо было скакать вокруг деревянного грибка под баян. Выходила пара. Мальчик и девочка. Мальчики вприсядку пляшут под баян медведями, девочки стоя ногами машут. У меня уже с детства спина была больная. Понял, что вприсядку точно не смогу. Да я и не танцевал до того вообще никогда. И стал махать, как девочка. Не видел проблемы. Я и не знал тогда, что девочки как-то иначе устроены. Честно. Танцую, значит. Все ржут. А я и не связал, что надо мной. А потом побили, после конкурса, на прогулке. Причем, я даже не понял тогда за что. Уж много лет спустя в университете рассказывал подруге, она объяснила. Видите в истории грибок? История-то настоящая. А грибок не уверен, что был. Может, и не грибок, а ёлочка, либо лисичка. Гигантская, рыженькая. Вам смешно, а мне не очень. Били меня потом методично, почти каждый день. Помню бульдожьи морды этих ребят. Губастые такие ребята. И ходили всегда в раскоряку. Глаза мутные, рыбьи. Никакого чувства в этих глазах, вообще ничего. Я потом не раз видал такие. У тех, кто вершил насилие. Знаете пластилин? У вас из пластилина лепят? Видите бульдогов, рыб, лисиц? Почему животные снова? звери? А у меня три кота живут дома. А про очки-то вы метко. Подметили. Чувствуется художник. Мне просто интересно понять до каких пределов допустимо вмешательство в пространство однородной поверхности. Общество. Время. Временная схема обыкновенно выводится из членения пространства. Кто это? Лейбниц? Барокко. Ведь это же тоже поверхность. Как лист, как кора. Как Χώρα. Вы считаете, структура? Так я вам сейчас покажу. Вот курица разгребает навоз и собирает зёрна, а ласточка, воробей, сорока, галка и летучая мышь летают вокруг домов. Неплохая кампания, правда? Летают себе, стихи чирикают. Сегодня ночь дрожит на ветках, луна, огромная таблетка, в стакане тает меж домов, взбивая пену облаков. Истлело лето, кот простужен, забился в угол и не нужен, лежит на шкапе бадминтон. Оттенок лип светлей на тон или на два. Не видно птиц. Чаи, да чехарда страниц, да в пояснице по утрам жуёт и тянет, и ветрам не стоит подставлять тела. Шуршащих муз печаль светла. И желтой осени дыханье пронзает плащ, трамваи, зданья. Пора Коро, Музиля, Нольде вся — рядом, тут, вокруг и подле, в глаза бросается и в уши. И запах яблок, сливы, груши пьянит не хуже, чем весной. Ручьи, скворцы и перегной. Wish You Were Here с утра в ушах. Костер луне поставил шах в ночи. Симфония упадка. Зима обнимет страстно, сладко. В ладонь хрустальную сожмёт. Малина, мех, гречишный мёд. Да, что-то там было. Какой-то способ самосознания. Какой-то черновой вариант «Я». А еще у нас там был мальчик с недержанием. И сон час. И мальчик всегда обмачивал матрац. Я всё это хорошо запомнил, потому что после черепно-мозговой травмы никогда уже днем не спал. Я лежу, вылеживаю, час этот, притворяюсь спящим, а он рядом спит. И я уже слышу и чувствую, когда он написал. Нянька потом в воспитательных целях делала так. Ставила его описаный матрац посреди зала сохнуть, а рядом мальчик тот стоял и плакал. Нас выстраивала в очередь. И каждый должен был подойти и потрогать пятно. Его потом, конечно, тоже били. С подачи нянечки. Перья мы прячем в пенале. Написанное мы осушаем пропускной бумагой или песком из песочной баночки. Et nos quidem scribimus a sinistra dextrorsum. Hebraei a dextera sinistrorsum. Chinenses Indi et alii a summo deorsum.
