Об Андрее Монастырском

«Логоцентризм, доведенный до…» — до чего же доведенный? Доведенный вдруг до плотности неких призрачных сокровищ Государства, отягощающих даль за рисунком денежных знаков. За текстами КД мне видятся какие-то фантомы материальности — весомая сверкающая «незаметность», отлитые из золота «сияния», «выше которых только меховые шапки, демисезонные пальто и т. п.», тоже, впрочем, отлитые из золота, далекие и недвижимые, как «и другие активы Центрального банка». В этом «видении», возможно, произошло то же овеществление поэтической материи, что имело место в проекте «элементарной поэзии», где организация события замещала его описание, его «метафору» и — далее (в идеале) — его «назидание» и возможность использовать в будущем, следовательно, «портативность» и возможность присвоения.

Юрий Лейдерман однажды написал, что у КД предметы стали Атрибутами КД — Веревки КД, Стержни КД и т. д. Это вовсе не присвоение, ведь присваивать можно вещи безусловные, культурно вменяемые — скрипку или город Нью-Йорк, как Арман, или «мусор» и «профанное», но не эти «темные места». Это больше похоже на своеобразное «отмывание» наличности: вещи как Чьи-То Атрибуты лишаются тоскливой сермяжной угрозы, лишаются постыдной глубины и тяжести. Разумеется, только на время проведения акции и (или) в пределах ауры «Коллективных действий». Так — время от времени, здесь и там — возникают новая карта и новая местность. Мир «реальный» и мир «реальнейший». И уютная, жилая пустота в промежутке.

Возникает, когда есть достоверность всеобщей утилитарности, насилие «на-самом-деле» вещей и иерархий. Естественно, что, если по тем или иным причинам эта достоверность потеряна (например, значимость прямого назначения неких построек на северо-западе Киевогорского поля), набирает силу достоверность корпоративного секрета, «атрибута» ("Ангаров На Северо-Западе из одноименной акции КД). (Достоверность — это стоимость созерцания, ценность зрелища. В реальных тех ангарах обнаружились залежи какого-то отсыревшего картона — вопиющая не-ценность!)

Набирает силу — но уже мало соблазняет: напряжение между вещами и их двойниками заметно ослабло. Действительно, какая в общем-то сейчас разница между Выставкой достижений народного хозяйства СССР и эйдетическим ВДНХ КД и Сорокина? Думается, что продуктом Коллективной Деятельности стали даже не Вещи КД, а просто Вещи — Веревки, Гаражи, Поля, Царства и Господства — одинокие и ничьи. И это уже не контрапункт, как раньше, двух миров — это пакт: не споря более друг с другом, вещи и вещи-атрибуты вместе образовали равновесие какого-то гносеологического равнодушия, рассеянности, наподобие рассеянности беньяминовского кинозрителя — массы. Это рассеянность, позволяющая — как в одном поэтическом проекте — «пользоваться словами как их именами». Точнее — не видеть разницы. Мы продолжаем быть благодарной зрительской массой кинотеатра «Монастырский», удивляться запаху московского вечера, улыбаясь, копировать походку героя и — не думать, не думать о Фильме — пусть Фильм думает о нас, «дует окрест и производит согласие».

2002

Текст был написан для ХЖ №42