Знание — сила, познание — счастье

«Я знаю, что ничего не знаю». Это не Сократ сказал — в данном случае это я сказал после летнего Фестиваля медленного чтения в Иерусалиме. И это было, несомненно, выражение счастья.

Мы многое умеем делать быстро. Говорить — звонить — писать — смс и книги — есть — любить — спать — смотреть — фильмы и города — доверять и разочаровываться. Жить. Нужно успеть. Нужно всё успеть. Ну не всё, так многое. Нас так учили. Мы так привыкли.

И это, пожалуй, неплохо. До тех пор, пока скорость не порождает поверхностность — взгляда, суждения, слова.

Языковые штампы, трюизмы — эти маскхалаты безмыслия — как раз такой природы. Нашей с вами современности сволочной «албанский» оборот «многабуков», даже как постмодернистская ирония, — тоже. Привычка бежать мутирует в обыкновение пробегаться по диагонали, а там и до порочной практики верхоглядства рукой подать. Штаммы этой зловредной бациллы исключительно живучи и находят благодатную среду для размножения практически везде — масс-медиа, печатные и непечатные, соцсети, википедия, разведка доложила, птичка в клювике принесла.

«Современный читатель не видит слов, потому что не смотрит на них. Он на бегу мельком улавливает тени слов и безотчетно сливает их в некий воздушный смысл, столь же бесплотный, как слагающие его тени», — описывал заразу литературовед Михаил Гершензон.

(Я знаком далеко не с одним персонажем, которым просто физически сложно уследить за мыслью, если она выходит за пределы одного предложения, удержать в голове абзац длиннее трех машинописных строк. И ведь не сказать, чтобы совсем глупыми были.)

То, что делает культурно-образовательный проект «Эшколот», — сродни вакцинации. Нервничая в утренней пробке на улице Короля Георга в Иерусалиме минувшим летом — до регистрации на девятый Фестиваль медленного чтения, устраиваемый проектом, оставались минуты, а опаздывать страшно не хотелось, — я еще не подозревал, насколько может быть нужна прививка замедления. Особенно когда кажется, что не нужна. Особенно если предстоит иметь дело с далью времен.

Медленное чтение как концепт — это, разумеется, не чтение по складам. Тэглайн фестиваля «Читай медленно, думай быстро» подразумевает совсем иное: вдумчивое погружение в текст с остановками на понимание и, когда надо, комментирование — единоличными и коллективными усилиями. Тут тебе и древняя еврейская традиция совместного познания мира, высаживаемая на почву торопливой современной русскоязычной культуры, и семиотическая заумь достижений условного мирового структурализма — кому что нравится: фестиваль из года в год меняет фокус, позволяя «читать» и комментировать практически всё, что имеет знаковую природу. На этот раз, к примеру, познать предстояло женщину…

В начале было деление на три. Чтобы хоть как-то объять необъятное, все участники — всего числом семьдесят с чем-то — выбирали «свое время»: Древность, Средние века или Современность — три периода, три учебных потока, каждому из которых, впрочем, предстояло разбираться с одним и тем же — женской сущностью Иерусалима, которая обусловила единство места и времени фестиваля под «шапкой» «Мать и блудница: Иерусалим как женщина». А далее — далее было изучение мифологических, историософских, мистических, литературных и политических аспектов этого неоднозначного и противоречивого образа, известного с библейских пророков, сопряженное с медленным чтением древних, средневековых и современных текстов — сакральных и поэтических, академических и повседневных, а также с увлекательными «полевыми исследованиями».

Иерусалим — город-поэма, растащенная историей на цитаты, но не потускневшая ни в одной строчке; город-святыня, многажды оскверненная фанатиками всех мастей, но не лишившаяся своей чистоты; город-женщина, ибо любой город в иврите женского рода, во всех возможных ипостасях: преданная жена, безутешная вдова, любящая мать, непутевая дочь, бесстыдная блудница, младенец-подкидыш, девочка-подросток… Только старухой Иерусалим не бывал.

Постижение этого — через поэзию Иегуды Галеви и каббалистический трактат Зогар, канонические главы Книги Бытия и апокрифы, через толкования Вавилонского Талмуда и романы современных израильских авторов — искрилось радостью, само было радостью — познания, интересного общения, обещания нового и неведомого.

Не эфемерную прелесть фестиваля трудно объяснить и передать: шаг в сторону — вроде бы рутинные лекции, обычные университетские семинары, экскурсии как экскурсии; шаг в другую — чистый восторг! Лекции, после которых спешишь в библиотеку. Семинары, на которых чувствуешь себя собеседником внутри платоновских диалогов —не текстов, но дружеских философских бесед. Экскурсии, которые и не экскурсии вовсе, но почти реализованные путешествия в пространстве-времени — что-то в этом роде.

Подробности фестивальных будней в пересказе мало что дадут тому, кто в них не варился. Да и как пересобрать в слова ученый дух, атмосферу дружелюбия, воздух, пропитанный умом, флюиды симпатии и — пожалуй, даже — эмпатии ко всему окружающему, будь то человек или пространство, чувство почти автоматического приятия происходящего. И непонимания постфактум, как все, что имело место быть, уместились в каких-то шесть дней. Абсолютно точно заметила на этот счет питерский преподаватель литературы и обществознания Полина Мохова: «На фестивале “Эшколот” я уверовала в бессмертие: мы спали по три часа, потом целый день учились, очень много ходили пешком, общались… На следующий день всё это повторялось, и мы пробуждались на первых же словах лектора, потому что каждое слово Рут, Зои, Марка было золотым!»

Невероятная во всех смыслах Зоя Копельман («Так много всего написано, что я могу ни одного своего слова не говорить — закрыться цитатами» или «Я человек в меру невежественный, но у меня много умных друзей»), академичная и остроумная Рут Кара-Иванов («Каждый человек начинается от Адама и Евы — нужно учитывать эту цепочку»), обаятельный Марк Гондельман, ироничный, а где-то и вовсе панковский Михаил Туваль, знающая Ася Вайсман, скромно притворявшийся рядовым участником фестиваля его программный директор «великий и ужасный» Семен Парижский и многие другие ученые и исследователи делились своим знанием не просто щедро, но красиво, виртуозно — не знать рядом с ними было чертовски приятно, заражая и заряжая им всех вокруг себя. Все вокруг старались соответствовать — это как минимум.

Конечно, можно вспомнить, например, как взрослые люди со всевозможными высшими образованиями и учеными степенями носились (именно носились — основательность занятий не отменяла стремительности шага) по густой иерусалимской ночи в поисках царя Ирода во плоти или перста указующего в камне. То был специальный образовательный квест.

Можно вспомнить душевный замес из персидско-еврейской музыкальной традиции и джаза от блистательной израильской певицы и композитора Морин Нехедар — он был концептуализирован в недлинный, но запоминающийся акустический сет «Прекрасная возвышенность: женский образ Иерусалима в песнях на слова средневековых и современных поэтов».

Можно вспомнить веселый, а, главное, вкусный фуд-семинар прямо в сердце вечно гудящего легендарного рынка Махане Йехуда. Его провел Рафрам Хадад, координатор движения Slow Food в Израиле, движения, подарившего эпитет «медленному чтению» и, как нетрудно догадаться, противостоящего безличию фастфуда в прямом и переносном смыслах. (Вообще slow food — отдельная тема для разговора, особенно в условиях текущей продуктовой самокастрации России.)

Просто необходимо вспомнить неспешную лекцию звезды мировой иудаики Моше Иделя (того самого, которому Умберто Эко посвятил свой «Маятник Фуко») о женском образе Иерусалима в еврейской мистике — после нее захотелось почитать и самого Иделя (мне ранее не доводилось), и — в энный раз — Эко, и много чего еще — умного и душеполезного. Классический случай индуцирования к новым знаниям, так сказать.

Еще были литературные прогулки, когда можно было увидеть и потрогать то, о чем читал накануне, — с харизматичными гидами Евгением Фишзоном, уверенным, что «история Иерусалима складывается из хроники человеческих отношений», и насмешливой Зоар Хальман, знающей, кажется, каждую трещину в стенах всех иерусалимских монастырей всех конфессиональных конфигураций. Были опыт «медленного фотографирования» без фотоаппарата с ужасно позитивным Ильей Китовым и показ современных мод, оказавшийся скорее арт-перформансом, приправленным говорением за «круглым столом».

И так далее, и тому бесподобное. Суть, однако, не в этом.

Изначально московский, но давно расширивший свои границы далеко за пределы обеих российских столиц, проект «Эшколот» формально представляет еврейскую культуру посредством событий так называемого edutainment’а (понятно, да? — education + entertainment, образование + развлечение) — лекций, мастер-классов, семинаров, «вечеринок с комментариями». Но, если вдуматься — естественно, помедленнее и поглубже, его миссия существенно шире. И гораздо круче, если хотите.

Мы живем во времена, почти полностью утерявшие эстетический характер знания — характер, который так хорошо знали греки античности и итальянцы ренессанса, характер, независимый от контекстов современности, кантовское «целеполагание без цели». Познание данного мира и себя самого — чистое, не опошленное утилитарностью, —так или иначе обращено к основам человека, к тому месту, где можно отыскать — ну хорошо, просто искать! — хоть какой-нибудь смысл человеческой жизни. Потому что человек становится Человеком — и немного пафоса прописной буквы здесь не помешает — лишь в своей избыточности по отношению к имеющейся у него данности, к заданным целям обыденности. Его, человека, ценность — в свободе, которая невозможна без этого избытка и которая есть творчество. Собственно, еще вышеназванный Платон полагал знание благом, именно потому что процесс его обретения — познание — возвращает человека к собственной сущности. Увы, Платон давно не с нами.

Узкая специализация, вызванная к жизни объемами накопленных интеллектуальных богатств, необходимость их практического применения, обусловленная экономикой, глобализация, унификация — суть слагаемые той реальности, в которой фрагментированная гуманитаристика породила монстра «междисциплинарности» (то есть то, что должно быть само собой разумеющимся, стало вдруг достижением академической мысли) и в которой оказались возможны министры прачечных, требующие от филологов пользы, пользы и товара, товара и дохода.

Добавьте к этому негласную государственную — речь о России — политику поощрения невежества, что всеми доступными средствами лупит по и без того куцему мышлению обывателя, делая его в конец туннельным, сводя к паре-тройке — максимум! — точек внимания. И получите условия, в которых «Эшколот» своими проектами в целом и Фестивалем медленного чтения в частности не только умножает число таких точек насколько возможно, но увеличивает их разнообразие. Вместо беспринципного манипулирования сознанием — расширение знания. Вместо запретов — предложение нового. Вместо исключительно телесного низа — запросы к верхнему миру хотя бы периодически. И возможность на кошечках прошлого учиться слышать рокот настоящего.

И еще один момент, о котором следует упомянуть. «Эшколот» вообще и Фестиваль медленного чтения — это подарок встреч, которые за собой оставляют в твоей жизни шлейф — впечатления, вдохновения, знания, влюбленности.

Девятый фестиваль закончился уж пару месяцев как, а его шлейф все еще со мной, практически не убавившись. Плюс, как сказала писательница Улья Нова, «очень трудно вернуться из Иерусалима. Таков уж это город». Помнится, Кант что-то такое писал в своем громоздком стиле — что невидимые глазу капли дождя, освещенные солнцем под определенным углом, образуют радугу — видимую и видимую как прекрасное. Недолгие фестивальные дни из нынешней осенней промозглости представляются как раз такими каплями дождя. Продлить этот образ в свете сказанного не сложно, не правда ли?

Будущим летом Фестиваль медленного вернется в Иерусалим, «город, у которого есть стена», город, в котором «все символично» и который «все время меняет свой облик, как царь Давид»… Но до того в Москве случится новая «зимняя сессия» — собираются «читать» архитектуру. И если зарегистрироваться в октябре, в декабре будет о чем помедлить.