Create post
«Вопреки всему»

«Начало»

Alyona Shapovalova

Седьмой рассказ по пятницам, на этот раз из цикла «1973-2000. Володя».
Редкий случай, когда дед уступает микрофон и лишь делает литературную обработку страшных, жизненных историй, которые ему поведал слесарь Владимир Нефёдов, с которым он бок о бок работал и многие годы дружил. Если вы занимаетесь устной или микро-историей, или же любите читать «прямые включения» в события большой истории — вам придётся по вкусу.
Это первая история из цикла воспоминаний Нефёдова, и в неё буквально придётся погрузиться — внутри прячется ещё один рассказчик, и с каждым следующим поворотом истории в неё все меньше хочется верить.
Это начало Великой Отечественной, и хорошим вестям места нет.

Все рассказы — в сборнике, а сборник на Литресе.

Владимир Иванович Нефёдов (1920–1988). Ветеран 2 гвардейской армии. Кавалер двух орденов Красной звезды, двух орденов Отечественной войны 1 и 2 степени, медалей «За отвагу», «За освобождение Праги», «За взятие Берлина», «За победу над Германией», «За воинскую доблесть», юбилейных медалей Победы в ВОВ, Вооруженных сил СССР и т. д.
Владимир Иванович Нефёдов (1920–1988). Ветеран 2 гвардейской армии. Кавалер двух орденов Красной звезды, двух орденов Отечественной войны 1 и 2 степени, медалей «За отвагу», «За освобождение Праги», «За взятие Берлина», «За победу над Германией», «За воинскую доблесть», юбилейных медалей Победы в ВОВ, Вооруженных сил СССР и т. д.

Почему дед взялся рассказывать его историю?

Сдавали тему, людей хронически не хватало, вот и прислали из цеха лучшего слесаря на подмогу. Хваткий такой оказался, только очень уж неуправляемый, даже своевольный какой-то. А испытания ответственные, ухо востро держать надо, вот и пришлось его пару раз обуть на ржавые гвозди. Набычился — гордый, но дело наше испытательское быстро освоил. Только на меня иногда этак искоса глазами зыркал. Высоченный черный красавец, лет за пятьдесят, кулачищи как гири и жилистый, иной раз такие сборки без тельфера на рабочий стол поднимал и не крякал даже. А по ту пору в стране стала популярной песня «Фронтовики, наденьте ордена», вот перед 9 Мая и появился он поутру с полным иконостасом. Чего только там не было. Одних орденов четыре штуки, медалей куча, да все награды боевые, а не значки какие-то, которыми ныне, как правило, некоторые «ветераны» увешаны. Сбежалось все инженерье, рты пораскрывали, а шеф наш, Паша, пригласил его на традиционную вечернюю пьянку по случаю праздника Победы, куда вход был только своим. Разговорили его потихоньку и обалдели от рассказанного. Позднее принес он «Боевые листки», «Солдатскую правду» и другие фронтовые газеты, где про его подвиги и геройства все и было написано. И после у меня рука не поднималась на его художества. Усек я, что этот человек ТАКОЕ в жизни совершил, что простить ему можно все, а уж мелочи производственные тем более. Подружились мы с ним в конце концов, и в разговорах один на один раскрылся он передо мною как на духу. Слушал как завороженный и поклялся себе, что все равно когда-либо обнародую ключевые моменты из жизни этого удивительного человека.

В.И. Нефёдов, «Начало»

Уродился я в обыкновенной рабочей семье, батя вкалывал на заводе, мамка домовничала, ну, а мы, братовья с сеструхами, жили простой советской жизнью: октябрята, пионеры… пацаны вечерами стенка на стенку, девки на завалинку — рассусоливать да сплетничать. В тридцать пятом переехали на Уралмаш, устроился учиться в ремеслуху, закончил на слесаря и, немножко поработав на заводе, загремел на срочную.
Слава богу, что до войны еще два года было, быстрехонько с меня шелуху поотшибали — саперы они и Африке саперы, cловом, мастаки на все руки. А стояли мы совсем на границе, вот и досталось нам по первое число с самого начала.

Батя у нас хороший был, еще с Финской, драпали мы по-грамотному, немца побьем и снова ходу, да вот не повезло вскоре, окружили ночью и тепленькими повязали. Свезли всех в сарай колхозный и дня три жрать и пить не давали, жара стояла жуткая, духотища, вонь, горло сохнет, у народа потихоньку мозги набекрень поехали. Под вечер отворили ворота и погнали строиться в две шеренги. А вечер прохладненький такой, птички чирикают, тихо.

Мимо нас толпой немчура в фуражках пошла, офицера тычут пальцем: «Юде? Коммунист?» — и выводят их.

Человек с двадцать навыводили и построили шагах в двадцати, повернувши к нам, а сами в сторонке курят и регочут. Глаз-то у меня зоркий, гляжу, а сбоку присели на корточки два пожилых фрица, пулемет с дырками наладили, да и сидят, покуривают. Один из офицеров оглянулся на них и перчаткой махнул — так, просто. Тут и начали они палить: один ленту правит, а другой из стороны в сторону дулом водит.

В общем, кончили всех, пулемет на плечо и ушли, покуривая, а офицера прошлись там и из пистолетов постреляли, кто ползал.

Скоро машины подогнали и по счету, по двадцать пять, по пять в ряд, в кузова на колени загнали — и руки у всех за головы. С краю я оказался, слева у кабины, в меня коленкой белобрысый такой фриц уперся, на губной гармошке все пиликает и подпинывает в задницу, весело ему, видать, на борту-то сидеть. Катим, а по нутру-то я заводной шибко, чую, глотку от злобы перехватило, шевельнул правым локтем, а у парня рядом от бешенства аж глаза белые, толкает и он, понял.

Только в лес заехали, как саданул я фрицу в харю, только сапоги сверкнули, прыг за борт и дёру. Тут еще поскакали, и пальба началась. Заяц так по кустам не шпарил, как я.

Справа, слева народ с криком валится, да долетел все же до леса и дале.

Тут и перехлестнулись с Петькой, справный парень такой, только уж шибко в лесу бестолковый. Поперли вместе, а хламу там — море, и жратва в банках, и оружие всякое, и шмотье. Оделись с ним по-дорожному, по ножу хорошему взяли, котомку с харчами да по пистолету для легкости.

На второй день чуть не сунулись под нос двум фрицам, проволоку те тащили какую-то, балакали промеж собой, курили, а винтовки-то за плечьми держали. Долгонько за ними смотрели, люди как люди, а одно — фашисты, только не молодые. А, все они суки! Грохнули их втихую, а катушки ихние в воронку от снаряда сунули, засыпали сверху и снова рвать. Так и таились днями по буеракам, а вечерами да ночью шли на восток, на пушки. Освоился Петро, не хуже меня в темноте стал видеть, уже не блевал опосля очередного фрица. А много мы их по ходу порезали, пока шли. Но покуда в кустах отлеживались, чего только он мне не порассказывал, как в армию попал, да как до плену докатился.

Всеволод Тарасевич, «Бой», 1942
Всеволод Тарасевич, «Бой», 1942

Рассказ Петьки:

«Кажный день одно и то же. До петухов вставай, мамке успей помочь управиться, шелудивому кобелю, которому Санька-сосед по пьяни отчекрыжил полхвоста, плескануть вечерочные объедки, да и шасть опять на колхозные поля, стахановец, етить твою мать!

А ведь ужо шишнадцать брякнуло, девок по вечерам щупаешь на завалинке, а в прошлый Первомай, опосля Васькиной бражки, тока Верке-соседке сарафан над башкой узлом завязал, выпали откель енные братовья, пришлося дрыном отмахиваться, до сих пор шишки на башке зудят, а ведь угрозили оне, что все едино уханькают, ежели сватов не зашлю, а надо мне…

Вот и дунула маманя до сельского писарчука с поллитровкой самогонки, изладил он справку, что уже полных восемнадцать, и замели меня в Красную армию. Обмотки дали да ботинки кирзовые, каши пшенной — ужраться, с утра до вечера: „Встать! Лечь! Коли — отбивай!“, про Маркса политрук рассказывал, портрет казал — борода евонная, как у старика Семеныча с нижней улицы. А старшина наш, Фролыч, тот по нашему саперному делу мастак, учебу проводил, как топором тюкать, да где скобья бить, во умора, ежели я с пеленок энто дело ущучил. А так он мужик-то не злобливый, жалостливый такой, но нашего брата долбил крепко, все пословицу какого-то генерала Суворова поминал и про войну скорую баял. А какая тута война, коли песню нас выучили петь: „Красная армия всех сильней!“ …и допелись!

Когда поутру ахнуло и полказармы усвистало к едрене фене, а мы ополоумивши повылетали в одном исподнем…

Круг всё полыхает, политрук по плацу с кишками в горсти ползает, тока Фролыч-то всех согнал в кучу, крикнул, что началось и воевать пора.

А сам „Максимку“ за собой тащит, „стариков“ живых всех собрал с ружьями, а „малолеток“ сх оду в отход погнал: „Сопля ишшо!“

Вот и дали мы деру, а тама долго еще енный пулемет торкал, да и заглох, однако. Поутру натакались на капитана с наганом, сурьезный такой, всех построил, пересчитал, у кого ружей не было — дал и окопы копать заставил, да зря все. Закричали вдруг все: „Танки! Танки!“ И опять все дернули, аж до речки, за которой наши пушки палили да танки в кустах потырены и командиры шустро бегают и орут матерно. Разобрали всех по взводам и давай опять заново копать. Раза два немчура на нас ходила, да все без толку, только танки свои пожгли.

А под вечер снялись и всю ночь топали, а под назавтра отозвал нас с Коляном лейтенант, дал кобылу с подводой и ящиками с толом, машинку дал, провода и ентот, как его, шнур бикфордовый и показал, как все делать. А дела-то было тьфу! Мосты рвать, как наши все уйдут, и вся немога. А жара — страсть, хлеба по пояс стоят и уже сыпются, а жалко. Вот мы с Николкой и воевали опосля всех, посмотрим, что никого уже нету, и рванем, а сами дале на коне боевом.

Анатолий Гаранин, «Юго-Западный фронт», 1942
Анатолий Гаранин, «Юго-Западный фронт», 1942

День на третий зарядили еще один мост, все ждали, поколь последние раненые перебредут, да и закемарили на таком-то пекле. Очухались. Знать, никого: „Ну, че, рванем?“ — „Ага“, — говорю. Крутанули ручку разок, другой — не хочет. И тута слышим — за спиной кто-то в кулак прыснул, гля, а там около двух мотоциклеток три фрица ржут, аж приседают со смеху, показывает один, что, мол, порезали провода, а другой у башки пальцем вертит, мол, дурачье вы долбаное, обидно.

Только Колька к винтовке потянулся, рыжий, ну, тот, что в синей линялой майке, как жахнет от живота из махонького такого черного автомата и попал сразу. А меня за микитки и в люльку. Выпимши едут, ржут всю дорогу, лопочут, что, мол, „рус капут“, и снова хаханьки. Довезли до старого колхозного сарая, дали поджопника и дверь захлопнули. Народищу в нем — тьма, ссакой пахнет и все не раненые. Жрать неча, дышать не можно, а в углу дерьма куча, все туда ходят… Ну, а дале ты сам все знаешь».

А через две недели вышли мы к речке ночью, ракеты пуляют, туда и оттуда, пождали до утра да по туману и переплыли. Вот только в фильтрационном пункте потерялись, а жаль. Свыклись с ним, железный парень оказался. Муторили меня особисты недолго, как прознали, что слесарем был, да и направили в танкисты, доучиваться прямо на фронте на механика-водителя, и понеслось…

Фотографии — 1, 2 — «Россия в фотографиях»

Все рассказы в одном сборнике


Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Alyona Shapovalova

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About