Create post
«Вопреки всему»

«Дядя Петя»

Больше странных историй о разном — в книге
Больше странных историй о разном — в книге

Привет. Мой дед годами травил классные байки, а потом собрался с силами и обратил их в удобочитаемые рассказы. Когда их крепко спаяли кудесники из системы Ridero, оказалось, что диких историй из дедовской жизни набралось на 374 страницы (ЛитРес говорит — 400, но мы знаем лучше). На той неделе мы с ним пили чай и постановили: часть рассказов выпустим отдельно — потому что можем.

Истории собраны в циклы: «Детские зарисовки», «Завод», «Солдатские байки», «ОКБ», «ВНИИТЭ» и прочая. Тематический круг широк, объединяет их лишь главный герой — Валерий Владимирович Тимофеев, неугомонный турист, дизайнер, инженер-испытатель, дипломированный спасатель, предприимчивый бизнесмен и хитрый рассказчик, чьей мальчишеской страсти к хвастовству не умерило время.

«Дядя Петя» — рассказ из цикла «Детские зарисовки», история об архетипическом Хитром Русском Мужике, странным образом поучаствовавшем в воспитании деда.

И сослали все–таки меня опять на все лето в старинный уральский городок Ревду, где на берегу испоганенной промышленными стоками речки стоял старый дом старшей сестры моей мамы — тетки Зины, затюканной беспросветной возней по хозяйству, всему этому огромному огороду, постоянно жующим что-то козам и овечкам и разбегающимся из–под ног дурам курам. Да еще трое детей, постоянно хотевших жрать, и сам глава семейства дядя Петя, невысокого росточка колченогий мастер на все руки, лучший печник в округе и беспросветный пьяница.

Почему-то лег я ему на душу, и вечерами, когда неожиданно он бывал трезвехонек, сиживали с ним на крылечке, ведя мудрые философические беседы в клубах вонючего табачного дыма от самокрутки «козья ножка», снаряженной ядреным самосадом, которую он практически не выпускал изо рта. А официально трудился он путеобходчиком и все это лето брал меня на работу, благо что от сего он имел огромный гешефт.

Значится, так, нацепив на себя свою рабочую сбрую и отойдя от будки пару сотен метров, он вытаскивал из сумки алюминиевую миску, выливал в нее пол-литра красноголовой водочки и любовно крошил туда же мелкие кусочки старого черного хлеба, торопливо швыркал столовой ложкой всю эту баланду и заваливался дрыхнуть в близлежащие кустики. Натянув на уши железнодорожную фуражку, поясом с флажками и петардами, ухватив здоровенный гаечный ключ и специальный узкорылый молоток на длиннющей рукоятке, начинал я за него «обход» почти до самого туннеля под горой Волчихой, подколачивая выпяченные костыли, подкручивая ослабевшие гайки и определяя на звук отсутствие трещин у рельсов. А когда появлялся пыхтящий паром локомотив, шустро вытаскивал из чехла свернутый желтый флажок и гордо выпячивал его перед собой, заставляя очумело таращить зенки высунувшегося из окна паровозной будки машиниста, с отпавшей челюстью разглядывающего постепенно уменьшающуюся фигурку новоявленного труженика шпал и рельсов.

Урал, выемка близ Златоуста // ~1900, фото из коллекции МАММ
Урал, выемка близ Златоуста // ~1900, фото из коллекции МАММ

В конце рабочего дня чудненько отоспавшийся дядя, лихо опростав заныканную чекушку, отправлялся класть очередную печку, так как завсегда отбоя от заказчиков у него не было. Особливо удавались ему «голландки», хотя и в других печах был он большой дока и вполне мог уж больно жмотистому хозяину запендюрить такую «подлянку», что тот опосля на коленках ползал, чтобы упросить мастера укротить невесть откуда появляющийся в самый неподходящий момент едкий густой дым. А по окончании работ хозяин должон был накрыть поляну и обязательно проводить на волю вконец надрызгавшегося мастера, но только через широко распахнутые ворота, миновав которые тот и шастал до ближайшей канавы, куда и заваливался спать, даже не подозревая, что в соседней уже долгонько томились в засаде мы с с братом Рудяшкой, с полученным от тетки Зины указом — любой ценой сохранить доставшиеся за работу деньги. Ведь не единожды она с ужасом и отчаянными воплями выволакивала изо рта облезлой козы Машки заныканные супругом и попрятанные в укромистых щелях «стайки», свернутые в тугой комок разномастные купюры.

Но уж когда он был трезвехонек… Не было дела, которое он не умел бы делать, особливо по столярному, а уж как он рассказывал про лес! От него узнал я все о грибах, всяких там моховичках, чесночниках, грибе «баране» и «бабьем ухе»; о ягодах всяческих, полезных и ядовитых, как то глаз вороний и волчье лыко; а про травы, так это отдельная песня, знавал он их все — и как пользовать, заваривать, куда прикладывать и подкладывать кому и для чего, когда их собирать и как хранить. А ежели разговор заходил о рыбе! Рыбак он был отменный и меня сблатовал на это дело сразу же. Хаживали с ним на его хитрые «лабазы» под гору Маслиху на Волчихинском водохранилище лещей «выворачивать», а попадались иногда «лапти» килограмма на четыре! Вот уж тащить-то их надобно было с умом — дать хлебануть ему воздуху и, пока он не очухался, валить на бок и так, плашмя, и тягать к берегу. Но самое забавное было по зиме, когда я попадал к нему на зимние каникулы. Снаряжались мы с ним с вечера: пешня, шабалки да самодельные самотрясы, а поутру, еще в темень, таща за собой рыбацкий ящик на полозках, уходили в заветное место, там, где «ходовая» была у Чусовой речки до затопления. Уже на льду, оглядевшись вокруг и сориентировавшись, командовал он: «Коли лунку тута!» — и очень редко мазал. И ежели поклевка была с ходу, бил я, пыхтя от тяжести пешни, рядышком вторую, присаживался на корточки и, достав из–под щеки теплого мормыша, осторожненько опускал леску в черную дырку с болтающимися в ней льдинками. Окунь же шел ровнячком, грамм по триста архаровцы, все как на подбор, уже горбатенькие, с расшарашенными плавниками, дюже упорные при таскании, и замерзали-то они в таких шкодных позах! Ящичек наш обычно где-то за пару часов до верху набивался, килограммов под пять набегало, и, тщательно заровняв лунки и подсыпав снега, шастали мы развесело ходом до дому, к теплой печке и картошке в мундире.

Только потом узнал я, что в былые времена затащил туда дядя сруб три на три и затопил по весне, запустив опосля в него то ли мормыша, а то ли малинку, так что окунек там завсегда табунком держался. Ныряя лет через двадцать в этих местах с аквалангом, не смог отыскать сие заветное место, а жаль. А еще более было жалко дядю Петю, сгинул он по-глупому — по пьяни потащился к своей полюбовнице в деревню Барановку, что подле Ревды, да и не уступил по лихости дорогу паровозу. Господь ему судья…


Все рассказы в одной книге — «Вопреки всему», В.В. Тимофеев.

Следующий рассказ — через неделю.

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About