Create post
«Вопреки всему»

«1973-2000. Володя»

В освобожденной Праге. Фото — Давид Шнирман.
В освобожденной Праге. Фото — Давид Шнирман.

Беллетризованные воспоминания ветерана Владимира Нефедова, с которым мой дед Валерий Тимофеев, в ту пору инженер-конструктор на заводе имени Калинина, дружил и в какой-то момент разговорился. Первый рассказ из цикла — тут. Текст много раз «остранен»: это прямая речь, но восстановленная и много раз переписанная дедом; это не «В стальных грозах», конечно, но обработки было порядочно. Для меня эти тексты — в первую очередь речь моего дедушки, обнимающая чужой нарратив.

Все рассказы в одном сборнике
Рассказы на «Сигме»


Снайпер

После медсанбата поступил в школу снайперов. Капитан Калинин, учил который, огонь и воду прошел, кучу фрицев на тот свет отправил, да вот поранили его в руку — оттого и в учебку попал. Гонял нас по-страшному, все в башку вбивал, что, мол, cам хоть в говне валяйся, а винтовочку-то свою, как девку любимую, чистенькую к себе прижимай, шинелкой прикрывай, а уж она-то тебя завсегда спасет за это. Премудрости всяческие, одна хитрей другой рассказывал: и как схорониться, и как терпеть долго, как глаза чтоб не слезились и как снайпера ихнего расчухать.

А фрицы мастаки были в этом деле, на своей шкуре вскорости понял, когда заприметил он меня и всадил подряд две пули: одну в котомку, а другая прямиком у виска свистанула.

Снайпер в камышах. Фото — Евгений Халдей.
Снайпер в камышах. Фото — Евгений Халдей.

А из всей нашей команды через пару месяцев только трое и остались. Зато насобачился я здорово, жизнь быстро научила, и пошел зарубки на прикладе резать, по одной на каждого фрица, а на офицеров крестики. А лежать приходилось подолгу, шевелиться-то нельзя, а ссать хочется, вот и пристраиваешь сразу фляжку у раскрытой ширинки, чтоб сподручней прудить.

Зато фриц смелеть начинает, из окопов выглядывает, перебежки устраивает, вот во время перебежки и наловчился их снимать, глядь, кувыркнулся, да замираешь после этого, выжидаешь подолгу, чтобы не ущучили. Ну, вот когда на третий десяток их перевалило и удалось мне по биноклю ихнему точнехонько попасть, обозлились гады и накрыли меня минометом. Долго садили и все рядом, вот и досталось мне осколком в спину. Отстрелялся…

Снайпер-2

Ефрейтор Степан Овчаренко за пулеметом «Максим» на джипе «Виллис». Фото — Анатолий Егоров
Ефрейтор Степан Овчаренко за пулеметом «Максим» на джипе «Виллис». Фото — Анатолий Егоров

Отвалялся в госпитале — и на формировку. Вот и сейчас в тылу как бы, хоть громыхает где-то рядом. Сидим и ждем, куда кого направят, скучно, в карты дуемся, бражничаем по случаю, тоска. Вдруг подлетает на полуторке майор с выпученными шарами, сиплый такой, построил всех и кличет добровольцев снаряды отвезти на батарею, иначе кранты им там. Это только в кино все шаг вперед делают, а тут стоят, переминаются, глаза тупят, сопят. А, думаю, хер с ним — и шагнул. И еще один, помоложе, чокнутый такой же нашелся. А «студер»* доверху ящиками зелеными набит. Походил я вокруг, колеса попинал, бак проверил, проволокой дверцы к капоту привязал и рванул.

Проселок-то укатанный, рулю помаленьку, а по сторонам все же зыркаю, и не зря, оказывается. Из–за леса, как черт из табакерки, «мессер» выскочил и на нас сходу. Только на боевой разворот зашел, я хрясь по тормозам. Мимо! Покуда он разворачивался, удыбал мост старый каменный и ходу туда. Съехал вниз и за бок стырился. Он из пулемета лупит, аж каменья летят, а потом вверх взмыл, перевернулся и умотал за горизонт. Выбрались на косогор и газу, только смотрю — выныривает снова и прет уж больно низко.

Врубаю демультипликатор и бегом вдвоем по полю, хрен с ней, машиной. А он, гад, за нами, забрало его, значит.

Раза два заходил, да все как-то проскакивал, мимо промахивался. Только рванули снова, и споткнулся я об пулемет немецкий, ручной и с лентой. Ах ты, сука, думаю, зря меня учили, что ли. Поставил пацана перед собой, на плечо ему ствол умостил и жду. А тот на бреющем идет, близко уже, и морду даже видно. Стрелять стали вместе, он-то мимо, а я попал.

Дернулся самолет, как в стенку шибанулся, задымил, и летчик-то за борт сходу сиганул, да уж больно низко было. Парашют до земли так комом и шел. Подбежали к нему, молоденький и живой еще, только ноги выше плеч вышибло. Лежит, в поту весь и глазами бешено зыркает, губу закусил, а на шее крест железный болтается. Вытащили документы, а там фотки, с женой и сыном, а потом где-то на юге, улыбается. Отстегнул у него «Вальтер», хлобысь промеж глаз, чтоб не маялся, и ну догонять «студер», благо что не далеко ушел.

Словом, отвезли мы эти снаряды, вернулись, да и нажрались с мужиками до зеленых соплей. А ночью будят меня, за задницу и в машину, повезли куда-то. Ну, думаю, учудил по пьяни, как всегда, наверное, во дурак! Вводят в избу, а там генерал в орденах, схватил так за плечи да как поцелует. «Снайпер!» — говорит. Ничего не пойму, что это все меня тискают, по плечам хлопают да улыбаются. А все просто оказалось: самолет-то этот приписала себе зенитная батарея, а того не знали, что капитан пехотный все видел и рапорт подал. Командира зенитчиков в штрафбат, а мне Красную звезду, вторую уже, за снайперство.

Много чего потом было, даже чуть Героя не схлопотал, да вспоминать совестно… Зато упросился заново в танкисты.

* Студер — американский грузовик « студебеккер».

Невезуха

Колонна танков. Фото — Аркадий Шайхет.
Колонна танков. Фото — Аркадий Шайхет.

Стоим на исходной в лесопосадке уже с полчаса. Деревья спереди саперы давно подпилили, ждем команды на атаку. Двигатели тихохонько урчат, да вполголоса десант на броне гуторит, а курить-то нельзя, вот и треплются ребята. Наконец, перед самой командой, деревья повалили, а ракеты все нету.

И прямо перед нами, метрах в трехстах, из–за каменной сарайки выкатывают фрицы пушку противотанковую, «сучка» называется, на прямую наводку, а мы стоим голехонькие, как на ладошке. Смотрю в триплекс, как расчет ихний там суетится, и матом захлебываюсь. Ведь командирский танк у нас, с хлыстиком антенны, приметный, сволочь.

Первый же снаряд жахнул по правому борту, мат, крики, стоны, десантников как корова языком слизнула.

Руки на рычагах упрели, дрожат, а второй, следом, по левому борту, аж звон в коробке до глухоты.

С-суки! В вилку ведь взяли, сейчас прямиком в лобешник получим!

И я дернул за рычаги с разворотом в сторону — мимо! А через десяток метров — ракета, и все уже пошли вперед. А я-то впереди и пру зигзагом на пушку, а они, вопреки всем киношным вракам, стоят до последнего, никто не отбегает, и с нескольких метров дают последний выстрел точнехонько в трак.

Гусеница тут же разматывается, и мы боком влетаем на позицию и начинаем крутиться на месте, вминая в землю железо и людей.

Стоп! Встали! Лезу споро через передний люк, а капитан, гнида по жизни, — через командирский, белый весь от злобы, аж слюни летят. «Расстреляю к едрене фене! — орет. — Ты че, сука, без команды в атаку пошел?» — «Стреляй, падла!» — рванул я на себе комбинезон, а он сразу хрясть из ТТ, да мимо. Не помню, как в руке трофейный «Вальтер» очутился, и, надо же, засандалил ему рукояткой прямиком промеж глаз. Во невезуха!

Повязали сходу да в кутузку. Ордена, медали, погоны и пояс содрали. Сижу на соломе, в башке мысли толкутся всякие, а, все едино, думаю, что конец, однако. Темнеет уже, и вдруг в щелочку что-то толкают и шепотком: «Пиши, покуда светло, на Ворошилова, что, мол, к Герою был представлен, что кровью, мол, искуплю… Только поскорее, а то смена скоро». Накалякал я карандашем химическим бумагу и жду. День прошел — выводят меня, а куда — непонятно, в распыл, наверное. Однако в штаб тащат, а там «тройка» сидит. Чикаться долго не стали и огласили приговор: «Разжаловать в рядовые — и в штрафроту!» И загремел я под фанфары… Даже во сне жутком не мог себе представить, во что я вляпался.

Пруссия

Бои в Восточной Пруссии. Танковая атака с участием пехоты. Фото — Аркадий Шайхет.
Бои в Восточной Пруссии. Танковая атака с участием пехоты. Фото — Аркадий Шайхет.

Война на закат повернула, весна…

Птахи чирикают, а на сердце вдруг хандра накатила, ну не то чтобы трусость, а так, мысли, под конец загинуть что-то уж не хочется. А наш взвод завсегда каждой дырке затычка. Вот и сейчас в разведку кинули без прикрытия.

Выскакиваем на пригорок, позади четыре года непрерывных боев, пепелища, разор, горы убитых, города да деревни в руинах, а тут…

Прямо перед нами белые дома с фахверками в кипенье цветущих яблонь, куры хлопочут, поросята розовые резвятся, замерли мы, а капитан наш, высунувшись из командирского люка, в карту смотрит.

Глядь, вдруг весь белый стал, глаза стеклянные, и шепчет так, как бы про себя: «Пруссия…» А у самого в сорок первом на Смоленщине стариков его, детей и жену в хате живьем спалили.

И перед тем как захлопнуть люк, скомандовал он мертвым голосом, тихо так: «Беглым, огонь».

Грех на душу взяли, по половине боекомплекта высадили и ходу.

До сих пор перед глазами стоит, а сердце, однако, холодное, отсохло все.

Прага

«Наши в Праге». Фото — Арон Замский.
«Наши в Праге». Фото — Арон Замский.

Уже перед глазами горящие улицы проклятого всеми Берлина, фаустники на каждом шагу, тяжеленные уличные бои с огромными потерями, как вдруг приказ: «Вперед, на Прагу!» И все наши мало-мальски неизмочаленные машины, укомплектовав полностью экипажами, взяв на броню дополнительные баки и десант, развернули на юг и погнали мощным бронированным кулаком по великолепным немецким автобанам с предельной крейсерской скоростью.

Отступающие с боями, потрепанные немецкие части, разглядев катящуюся на них такую махину, в ужасе шарахались по сторонам шоссе, но, уразумев, что они-то нас не интересуют, тут же быстрехонько разворачивались на боевые.

А уж что-что, так воевать-то фрицы завсегда умели, и херачили беглым по колонне, по незащищенным бортам.

А ужас-то ситуации заключался в том, что в приказе жестко было закреплено: «Не останавливаться! В бои местного значения не ввязываться, на огонь отвечать только тогда, когда противник мешает выполнению основной задачи, и только вперед, вперед и вперед»

До сих пор в ушах стоит застрявший в шлемофоне матерный вопль горящих, подбитых и брошенных нами на произвол судьбы ребят, с которыми воевали бок о бок последние страшные месяцы наступления, с которыми повязаны одной братской жизнью на пределе возможностей человеческих, со всеми бедами, радостями и постоянными бытовыми проблемами.

Когда твой лучший друг заходится в предсмертном хрипе: «Вовка, блядь, спаси-и-и!» — а ты от бессилия только в бешенстве в кровь закусываешь губы, глаза застилает красная пелена, в душе закипает и не дает тебе покоя навсегда такая злоба, что судорогой сводит пальцы, а в мыслях только одно: «Вот доберусь до вас, с-суки!»

Танк, сминающий крыло немецкого самолета. Фото — Георгий Петрусов.
Танк, сминающий крыло немецкого самолета. Фото — Георгий Петрусов.

И добрались. Давили гусеницами, размазывали по стенам, рвали на куски прямой наводкой, били, били очередями по мельтешащим впереди, судорожно дергающимся зеленым теням с задранными кверху руками, а все мало, мало, мало…

Готов был выскочить из бронированного ящика и рвать, рвать голыми руками.

А бились-то они насмерть, знали, что живьем из этого пекла не уйдут, вот и полыхали по новой наши коробки на узких пражских улочках, гибли напоследок войны кореша, но все реже грохали гранаты и стучали зло автоматы, когда штурмовые группы безжалостно добивали остатки фрицев, думаю, что немногим из них повезло, а повезло ли, остаться в живых.

И уж когда, оглохшие от непрерывного боя, полуослепшие от едкого дыма, пооткидывали крышки люков и повылазили на горячую и липкую броню, когда горожане высыпали на поуродованные улицы с цветами и подарками, только глубокая тоска и застрявшее в печенке осознание страшной вины перед ушедшими в никуда друзьями и черная пустота внутри, разъедающая остатки души, накатили на меня.

А радость победы и новые награды, и скорое возвращение домой, и дикие до безнадежности пьянки — ничто не могло вывести меня из этого сумеречного состояния.

И до сих пор, вспоминая последние дни войны, видишь пред глазами обгоревшие и окровавленные лица друзей, и нет тебе прощения, и тонкая игла безысходной тоски так и сидит в твоей душе, как бы ты ни хорохорился в этой новой, тоже не простой жизни. И так, наверное, уже до самой смерти. Так будь же ты проклята, эта бойня, и дай бог, чтобы наши дети не повторили страшную участь своих отцов и дедов, да ведь кто от этого застрахован… в этой сучьей жизни.


Фотографии — сервис «Россия в фотографиях»

Все рассказы в одном сборнике

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About