Бернар Стиглер. Время чтения и новые инструменты памяти

Процесс создания литературы, будучи однажды разобран и пересобран, в своем определяющем моменте превратится в чтение. Произведение не перестанет рождаться, оцениваться, уничтожаться и постоянно обновляться в контакте с глазами, его читающими; исчезновению подлежит фигура автора, человека, на которого продолжают налагать функции, лежащие вне его компетенции.

Итало Кальвино[2].

Прославляя литературную машину в ее кибернетическом горизонте, Кальвино предвкушает золотое время читателя. Не является ли это также ознаменованием нового времени для Библиотеки?

С появлением аналоговых[3], а затем цифровых технологий[4] условия для возникновения и сохранения коллективной памяти прошли через процесс интенсивной эволюции, уже сказавшейся на введении не-книжных носителей памяти во все растущее число библиотек, на сегодняшний день казалось бы готовых помыслить новые практики письма и чтения. В настоящее время часть библиотек, в будущем подведомственных Национальной библиотеке Франции, несет в себе семена основных направлений, которые определят будущее.

Зародыши этих тенденций расходятся с традиционной ролью публичной библиотеки, образовавшейся после Французской Революции в тесной связи с институтом общедоступного образования. Ее характеризуют две особенности:

— Доступ к библиотеке стал возможным благодаря становлению нового государственного порядка, обеспечившего сохранение технологии памяти, которой является письмо: всеобщей грамотности, основанной на институте обязательного образования, на котором, в свою очередь, основывается особая политическая форма, называемая современной демократией.

— Практика письма поддерживает наследие, определяемое как знание: прежде всего, это произведения (oeuvres) (научные, литературные, философские) и, помимо этого, документы, составляющие фонды библиотек.

Сегодня вдобавок к этому библиотеки:

— Кроме книжных носителей, которые я отношу к буквенной, литеральной технологии (technologie littérale), хранят еще аналоговые и цифровые носители памяти, определяющие новые способы доступа к памяти;

— Получают не только произведения, но и информацию.

Библиотека является технологическим местом по своей сути. Буквенное письмо — уже технология памяти. Мы склонны забывать об этом: уроженцы Запада, мы превратили данную технику в нашу вторую природу и замечаем технологию только в видимых физических устройствах.

По своим характеристикам литеральная технология разительно отличается от аналоговой и цифровой. В первую очередь, она предполагает, что адресат литерального сообщения (énoncé littéral) обладает навыками чтения и письма. С этой точки зрения адресат сам по себе является прибором, он «подключен», получая доступ к содержанию записи при условии многолетней инструментализации, в какой-то степени даже машинизации функционирования собственной памяти, превратив себя в своего рода инструмент чтения.

Напротив, в аналоговых и цифровых технологиях функции кодирования и декодирования осуществляются машинами. Иными словами, в литеральной технологии отправитель сообщения одновременно является его кодировщиком, а его получатель — декодировщиком.

В случае с аналоговыми и цифровыми технологиями фигуры получателя и отправителя не совпадают с фигурами кодировщика и декодировщика. Какие последствия это несет за собой для процессов чтения (и письма) в аналоговой и цифровой памяти? До какой степени это сравнимо и несравнимо с чтением (и письмом) в литеральной памяти? Фактически, когда коллективная память становится аналоговой или цифровой, отношения между высказываниями, получателями и отправителями этой памяти значительно трансформируются. В первую очередь, аудитория «медиатеки» — которой стремится стать библиотека, — как представляется, может обойтись без всякого профильного образования в области данных форм памяти (и, возможно, без того, что называется Bildung[5]), в отличие от библиотеки, которая приветствует высказывания, принадлежащие полю литеральной технологии памяти.

Однако эта ситуация, по-видимому, не объясняет в полной мере, чем может являться чтение для аналоговой и цифровой памяти. Иными словами, декодирование и кодирование не исчерпывают значений чтения и письма не только в поле литеральных технологий, но и в поле аналоговых и цифровых: даже если последние и поддерживают иллюзию доступа к аналоговым и цифровым технологиям без их знания, фактически нынешняя публика медиатеки может получить доступ к таким фондам лишь при условии, что ей будет предоставлен доступ к устройствам для «чтения» (декодирования), в то время как способность к цифровому и аналоговому письму не является обязательной, — что невозможно в поле литеральной технологии, в которой уметь читать значит также уметь писать. Мы можем спросить себя: может ли истинное прочтение аналоговой и цифровой памяти не основываться на открытости письма, открытости, составляющей его единственную подлинную перспективу?

Как бы то ни было, аудитория цифровых и аналоговых фондов библиотеки может продолжать оставаться простым потребителем высказываний коллективной памяти. Представим читателя, который направился в Публичную библиотеку Центра Помпиду: он прогуливается по книжным фондам, выбирает различные тексты; располагается за столом, вынимает тетрадь и ручку из своей сумки, выписывает и комментирует отрывки, которые его интересуют, делает пометки, — короче, читает во время письма. Разумеется, мы можем возразить, что читатели всех мастей были бы рады читать без того, чтобы писать. Но, с одной стороны, это письмо можно осуществить позднее (в этом случае чтение завершается или, точнее, заходит в тупик, успешно реализуя себя в акте откладывания); и тот факт, что возможность существования письма из чтения определяет саму форму чтения, как бы ни выглядела фактическая реализация этой возможности; и, в завершение, чтение, которое не приводит ни к какому письму (по моему мнению, весьма маловероятное и в любом случае недоказуемое) — фантазматическое чтение (тем не менее, возможное) — так же как у Сезанна видение горы Сент-Виктуар, которое не может быть показано (нарисовано), является не видением, а его иллюзией[6]. Сейчас вообразим того же читателя, идущего смотреть видеофонды в той же библиотеке. Он берет пленку и считывающее устройство; смотрит фильм, и оставляет там запись. У него нет возможности скопировать запись, вставить собственные видеоаннотации, в общем, писать (видеографически) во время чтения. Он не читает, во всяком случае в предложенном выше смысле.

Информация — недавняя категория, появившаяся в XIX веке вместе с телеграфом. Она представляет собой более или менее недолговечный след, и ее ценность главным образом определяется временем, что разительно отличает ее от знания и произведений: было бы абсурдом сказать, что теорема Пифагора, диалог Платона, трактат Ньютона, стихотворение Гёте или роман Флобера со временем потеряли или приобрели ценность. Соотнося время и ценность, являясь по сути товаром, она открывает новые формы темпоральности. Индустриальный продукт, распространенный в коммуникационных сетях, принадлежит огромному сектору индустрии памяти. Под памятью я не имею в виду лишь сохраняемые следы — все, произведенное промышленным образом, что можно записать в более или менее долгосрочной перспективе в некой памяти, машинной или живой, принадлежит индустрии памяти: информация, массово распространяемая через общественные каналы, является продуктом индустрий памяти в той степени, в какой она пытается произвести впечатление на (память) своих адресатов и представить из себя всеобщего «референта»[7].

Новостные сети[8] являются ключевыми элементами масштабного механизма, превратившего производство памяти в рынок, каждодневный и глобальный. Повсеместно используя электронные технологии коммуникации, они работают со скоростью света, так как новости и информация — товары, чья ценность зависит от времени. Доступ к этим сетям стал возможным благодаря различным интерфейсам. Такое масштабное распространение подразумевает индустриальную концентрацию средств производства: стоимость появления на телевидении такова, что оно должно окупить свое распространение на миллионную аудиторию. Одновременное появление на нескольких каналах создает иллюзию разнообразия, но отбор разнообразия происходит на этапе, когда маленькая группа поставщиков сырьевых материалов коллективной памяти (агентов) осуществляет его, превращая события в инфоповоды.

По поводу «событизации» — истинного индустриального производства настоящего, обусловленного планетарным масштабом телерадиовещания наряду со скоростью его распространения, близкой к скорости света («вживую» в аналоговом словаре и «в режиме реального времени» в цифровом): событие действительно имеет место и получает статус события только при его «освещении»; даже если оно не может быть полностью сведено к этой в чистом виде уловке, по меньшей мере его актуальность со-производится медиа. «Освещенность» очевидно повинуется критериям отбора событий, продиктованным ориентированностью на производство прибавочной стоимости.

Такая память, как постоянный поток, неизбежно исчезает ввиду своего появления: «одна новость сменяет другую». Она [информация] основана на своем собственном массовом и незамедлительном забвении. Это связано с тем, что у информации есть срок годности. Ее ценность связана со скоростью распространения. Можно сформулировать это следующим образом: информация имеет ценность лишь потому, что ее утрачивает. Чем менее она известна, тем более информация является информацией. Новостные агентства, выбирающие, что приобретет статус информации, а что нет, созданные в одно время с сетями быстрого распространения, прилагают все свои усилия для сокращения времени передачи и обработки информации. Передаваемая информация сначала существовала в качестве текста (телеграф и телетайп), затем превратилась в звук (телефон и радиовещание), затем — в фотографический (фототелеграф и электрическая проявочная машина), аудиовизуальный (спутниковое телевидение) и, наконец, цифровой (информационно-коммуникационные технологии) материал[9].

Таким образом, внедрение информации в библиотеку, которая была и остается коммуникационной сетью, функционирующей в режиме реального времени или вживую, будет использованием, говоря словами Ханны Арендт, эфемерных следов, регулируемых законом недолговечности. Это также внедрение модели темпорализации, которая, как представляется, вступает в формальное противоречие с тем, что традиционно относится к библиотечным фондам: временем знания, являющимся также временем чтения. Информация — для потребления, а библиотека — место и время для размышлений. Место для чтения, в котором время не торопится. С этой точки зрения мы не «читаем» газету. Если же мы ее читаем, то читаем не как газету, а как документ, что несравнимо с отношением к предназначению газеты как газеты.

Истиной информации, то есть индустриального производства памяти, является световое время[10]. В первую очередь, это понятие относится к передаче информации практически со скоростью света, без какого-либо значительного для нас промедления, что является своего рода детемпорализацией. Именно аналоговые и цифровые технологии позволили нам это сделать. Литеральная технология, напротив, подразумевает сущностную задержку между тем, что называется событием или его представлением, с одной стороны, и его приемом или чтением с другой. Но световое время относится не только к мгновенной передаче информации: с момента представления события, даже со времени его «обработки», событие в аналоговом или цифровом виде подчинено логике светового времени.

Если сеть в режиме светового времени ликвидирует задержку между представлением события и его приемом посредством сокращения времени передачи до бесконечно малой величины, то аналогово-цифровые инструменты также устраняют задержку между событием и его представлением. Так, невозможно сфотографировать ни живого Льюиса Пайна после его повешения, ни любое событие после его окончания. Эта очевидная прописная истина имеет серьезные последствия: то, что Барт называет «способностью к установлению подлинности»[11], а Базен — «объективностью объектива»[12], является реальным эффектом, присущим всем аналоговым технологиям и знаменующим совершенно новые отношения с прошлым[13]. Объединяя эти два эффекта, подлинности представленного, в котором событие и его представление совпадают во времени, с одной стороны, и режим реального времени или прямую передачу, в которой представленное событие и его прием также совпадают во времени, с другой стороны, аналоговые и цифровые технологии открывают совершенно новый опыт времени по отношению к письму. Это открытие — отход от исторического времени, воспринимаемого в качестве опирающегося на сущностно отсроченное время[14].

Это совпадение обнаруживает себя — в других условиях и с другими последствиями — в поле цифровых технологий. Клавиатура компьютера — конечный пункт ввода, в котором введение данных практически совпадает с их обработкой [компьютером], когда аппарат функционирует в «режиме реального времени». Здесь мы говорим не только о передаче и захвате данных в «световом времени» — обработка информации происходит в форме исчисления в реальном времени.

В 1934 году немецкий промышленный концерн BASF выпустил на рынок первый магнитный носитель. Значение этого нововведения огромно. Во-первых, оно позволяет хранить поток информации, записанный в режиме реального времени и исчезающий после его распространения по каналам: с появлением магнитной записи стало возможным создание аналоговых архивов. С другой стороны, электромагнитная технология, с тех пор не прекращавшаяся развиваться, лежит в основе цифровых машин для обработки информации, называемых компьютерами.

Сегодня большинство аналоговых и цифровых устройств обработки информации используют электромагнитные технологии и являются копировальными устройствами. Писатель сам по себе «аппарат» литерального письма и повторения, который копирует и цитирует до буквы: запись в памяти — это всегда уже реализация монтажа, в котором что-то «вырезается», а что-то «подклеивается». Чтение не только расшифровывает эти следы, но и дублирует их, производя с ними новые высказывания: завершенный акт чтения производит письмо, и любое письмо также является дублированием, цитатой или пересборкой предсуществующего материала (само изучение языка принадлежит этому порядку). «Так же, как мы не можем написать ни одного слова, — отмечает Декарт, — не используя те буквы, что содержатся в алфавите, не можем заполнить ни одно предложения ничем, кроме как понятиями из словаря, так же и в книге нет иных фраз, кроме найденных в других книгах. Но если слова, которые я произношу, находятся с друг с другом с таком согласии, если они настолько тесно связаны (connexa), что одни слова всегда следуют за другими, то это и будет доказательством того, что я более не заимствовал эти фразы ни у других людей, ни у словаря»[15]. Сегодня аналоговые и цифровые инструменты копирования, при их активном использовании в целях мобилизации, цитирования и организации элементов, предоставляемых всеми имеющимися имущественными и информационными источниками, могли бы сделать чтение со скоростью света и, следовательно, письмо со скоростью света более доступным. Начиная от ксерокса и микрокомпьютера и заканчивая видеозаписывающим устройством, подключенным к монтажным консолям, и сканером с функцией распознавания символов, — все эти приборы получают широкое распространение и, находясь в пределах доступности обычного человека, уже позволяют сохранять и записывать поток реального времени, пересматривать и переслушивать его, так же как книга должна быть читаемой, критикуемой. Распространение воображаемого музея, возникшего из фотографии как печатного пресса пластических искусств, в настоящее время находится в статусе печатного пресса всех ощущений, и однажды они должны позволить чтениям породить новые практики письма, например, публичные медиатеки разработаны с учетом этой идеи.

Магнитные носители, получившие большое распространение после Второй мировой войны, поспособствовали не только разработке информационных технологий, но и открытию нового рынка для широкой аудитории: по мере распространения воспроизводящих устройств (катушечных магнитофонов, кассетных магнитофонов, видеомагнитофонов, персональных компьютеров) магнитные приборы заполонили витрины магазинов. Такие носители, к которым на сегодняшний день мы должны добавить фотонные технологии (компакт-диски), сегодня составляют новые библиотечные фонды, наряду с фонографическими дисками, фотографией и, в меньшей степени, кинопленкой.

Фотонные технологии поз�