Сюзанна Кеннеди — настоящая звезда современной немецкоязычной сцены, осмысляющая реальность через призму цифровой эпохи. Разбираемся в её творчестве с театроведом Юлией Клейман.

«Чистилище в Ингольштадте», «Горькие слезы Петры фон Кант», «Медея. Матрикс», «Девственницы-самоубийцы» — какой бы материал не ставила немецкий режиссер Сюзанна Кеннеди, она как будто анализирует его с космической дистанции. Так, место действия «Трех сестер» — цифровая реальность, а главный герой «Оракула» — искусственный интеллект.

Спектакли Сюзанны Кеннеди — перфектны, «человеческое, слишком человеческое» в них сознательно редуцировано. Режиссер часто использует силиконовые маски, которые унифицируют облик персонажей, делают их похожими на магазинных манекенов. В спектакле «Женщины в беде» (Фольксбюне, Берлин, 2017) главную героиню играет несколько актрис — в масках, париках и одинаковой одежде, где единственным знаком отличия становится лейбл на белой футболке.

Это разные, но в целом одинаковые ипостаси главной героини — Анджелины — или обобщенный образ разных, но одинаковых женщин? Не так уж важно. Эти одинаковые женщины движутся по стерильному пространству, которое кружится, словно карусель, открывая разные — но опять-таки очень похожие секции: гостиная, клиника, телестудия. Видим ли мы медиализированный телевизионной эстетикой сериал о жизни Анджелины, находимся ли в пространстве ее кошмаров — это симулякр, отображение, за которым нет оригинала.

Как будто доводя до предела провозглашенный Ортегой-и-Гассетой принцип «дегуманизации искусства» (а в театре это сделать сложнее всего), Кеннеди отказывается от репрезентации. Недаром главный культурный код её «Трех сестер» (Каммершпиле, Мюнхен, 2019) — «Девушки в поле» Казимира Малевича, которых безжалостной командой «cut» поглощает черный квадрат.

Планшет сцены — как зависший в невесомости экран компьютера, который по зловещей команде включается и гаснет. Иногда на нем видны «феноменальные» (по терминологии Эрики Фишер-Лихте) фигуры пожилых актрис. Особенно выразителен тот момент, когда они будто взмывают в открытый космос.

Мы не знаем — в белых кринолинах и с черной тканью на лицах — это тоже они? А в современных сарафанах и в масках? «Я помню трех сестер, но не помню лиц».

Персонажи повторяют одни и те же фразы о часах, которые спешат (на 7, на 9, на 10 минут) и о людях, которые будут жить через двести, триста лет. Категории времени и пространства лишены какого-либо конкретного содержания: в финале по периметру светящегося прямоугольника сцены непрерывно движутся слова «is never the end».

Пожалуй, лучшую рецензию на этот спектакль написал Жиль Делёз, назвав ее «Логика смысла» (1969): «Сингулярность пребывает в ином измерении, а не в измерении обозначения, манифестации или сигнификации. Она существенным образом до-индивидуальна, нелична, аконцептуальна. Она совершенно безразлична к индивидуальному и коллективному, личному и безличному, частному и общему — и к их противоположностям. Сингулярность нейтральна. С другой стороны, она не «нечто обыкновенное»: сингулярная точка противоположна обыкновенному».

Спектакли «Три сестры» и «Медея. Матрикс» Кеннеди принадлежат видео арту не в меньшей степени, чем театру. В «Медее. Мактрикс» (совместно с Маркусом Зейгом, Рурская триеннале, 2016) фронтально обращенную к залу актрису окружают двенадцать экранов, транслирующих экспрессивный визуальный ряд: от античных барельефов до рептилий и стихий. Медея здесь нарочито беззащитна и несовершенна — этому не избежавших возрастных изменений телу иронически противопоставляется полуобнаженная 3-D модель с кукольными пропорциями. Медея — воплощенная репродуктивная система. Её архаичная витальность палеолитической венеры остраняется и блистательным цифровым видеорядом, и хором в одинаковых масках. Она — последнее живое существо на планете? На ней замкнулся круговорот смертей и рождений? Она — траснгрессия древнего мифа и вечно новой природы?

Когда смотришь спектакли Сюзанны Кеннеди, кажется, что они могут длиться бесконечно, а могут закончиться в любой момент. Это, конечно, не совсем так, но их темпоральная природа — на границе между театром и инсталляцией, а персонажи зависли между прошлым и будущим, словами и смыслами. «Я знаю, эта история произошла вчера, но я знаю, что это завтра».

Юлия Клейман, куратор Образовательной программы VI Международного Летнего фестиваля искусств «Точка доступа»