Сегодня я хочу поговорить о работах художницы и писательницы из Санкт-Петербурга, IG: @khagar.art. И я предлагаю рассматривать их скорее с точки зрения визуальной поэзии. Потому что их текст неотделим от рисунка и наоборот, а что именно квалифицируется как “визуальная поэзия” — пока что вопрос открытый.

«За что мы любим визуальную поэзию? Мы любим ее за то, что она есть нечто большее, чем изображение, и нечто большее, чем текст, не только по отдельности, но и вместе взятые”

Валерий Колотвин

В работах художницы на первом плане выражение себя, своих страхов и переживаний. Через ее работы мы узнаём не окружающий Алину мир, даже не то, как она его оценивает — мы знакомимся с ней самой, погружаемся в слова и краски и встречаемся с необходимостью выступать соавторами, делая выбор в сторону того или иного значения прочитанного.

Я разделяю текст на две части очень условно, скорее для удобства.

Про слова

Один из ярких и легко считываемых лейтмотивов в Алинином творчестве — чувство вины. Вины за эмоции, за неидеальность, за чужие реакции и за необходимость обращаться за помощью. Очень ярко это можно увидеть в картине ПОМО (Г)И:

Мы видим кровь, лужу крови, мы видим и понимаем, в какой тревоге, в каком ужасе находится человек, у нас нет сомнения в опасности и чрезвычайности ситуации, но и здесь, даже в такой момент, когда необходимо позвать: “Помоги” — в голове у Алины бескрайнее чувство вины, перекрикивающее всё остальное: “Помои, помои, помои”.

Этот образ, когда вина перекрывает необходимость, проявляется и в других работах. Здесь уже мы почти сами слышим этот голос, произносящий то ли “моли”, потому что нужно и важно, то ли “молчи”, потому что сама виновата, потому что быть слабой стыдно и страшно, потому что нельзя доставлять проблемы, потому что ты сильная гора, а если нет, то кто ты тогда? Тревога, которая появляется при прочтении этой картины, вызвана неприятным замешательством от непонимания: “Так что мне делать?”

И нет ничего полезного, что можно было бы вынести из этой вины. Это бесконечная спираль, в которой тебе плохо от того, что ты винишь себя за то, что тебе плохо, и с каждым витком “плохо” и “вина” становятся только сильнее. Уже сам по себе плач приводит к тому, что снова мы слышим голос, который скажет нам “плачь”, потому что плачут только слабые, потому что ты опять не справилась. И во всем этом повторении и замкнутости считывается: “палач” — потому что именно им в конце концов и является эта спираль.

Самый легкий способ как-то оправдать себя во всем происходящем — перенести вину на окружающих. Сказать, мол, это мир испорчен, не принимает меня, потом-то они поймут, но мне уже будет все равно.

Но художница осознает, что этот путь — путь пустой, за ним тупик и долгий самообман. Вот только вина не спит, а потому происходит обратное “легкому” пути: она берет и перекладывает ответственность с окружающих на себя. Это не люди ко мне плохо относятся, это не в них проблема — это я отвращаю.

Образ цепей также повторяется в работах Кхагар, он связан с необходимым ограничением свободы, с контролем и почти всегда символизирует психиатрический диспансер и его последствия (таблетки, принудительное лечение и прочее). На данный момент у Алины диагностировано шизотипическое расстройство, что приводит нас к следующей картине.

У Алины нет желания затягивать людей в свои переживания, ей не хочется, чтобы мы до конца поняли ее — ведь это не ведет ни к чему здоровому или хорошему. Она лишь показывает себя: знакомьтесь с моими мыслями, но не нужно мыслить так же. Она отлично понимает, что “Так” неправильно, просто “не Так” не может.

Но что, если вести себя “не Так” необходимо?

Нам всем знакомо раздражение, когда очень умные люди считают, что мы должны эмоционально обслуживать их, улыбаться и выглядеть веселыми вне зависимости от нашего настроения.

И вот все тот же голос вины вторит этому: “Улыбайся, улыбайся, не показывай свою боль”.

В картинах и текстах Алины часто встречаются отсылки к христианству, как, например, в этом стихе: “не убоюсь”. Вина, страдание и самобичевание — вещи, которые максимально воспеваются в религии. И как только мы соединяем этот голос вины в голове с религией, у нас уже нет сомнений, что человек продолжит улыбаться, как бы ни было внутри страшно и запутанно.

Как только мы добавили к Больно религию, мы получили “Боль, но”.

И это “но” — в многовековой романтизации страдания, возведении мучений в святость.

Это “но” делает борьбу со спиралью вины не просто бесполезной, а кощунственной.

Чтобы выбраться из ненависти и презрения к себе важно оставлять за собой право на слабость, на эмоции, на то, чтобы было “больно”, без стыда за это и без всяких “но”.

Про изображение

На холстах Кхагар часто встречаются нарочито грязные цвета, часто сочетаются черный-красный, все строится на контрастах, на резкости, все завязано на передачу эмоции. Зачастую даже очень наполненные цветом картины — темные и напряженные.

Но тут мне хочется обратить внимание на работу “МРАК”:

Казалось бы, вот уж где отлично бы сработали темные краски, а возможно и почти черное полотно, цепи и тесная комната. Но читателю будто говорят: “Нет, посмотри же, мрак может быть только здесь, на свету, когда ты окрылен и свободен, наивен, как детский рисунок, а без этого контраста никакого мрака нет, есть только рутина”.

Люди на картинах всегда выглядят неземными, похожими на пришельцев либо с другой планеты, либо с другого мира. Они невозможны, потому что они тоже часть эмоции, часть искаженного сознания, тоже только инструмент для взаимодействия с текстом:

Конечно, иногда я смотрю на картины Алины и думаю:

Нет, все–таки текст просто дополняет изображение.

Как, например, в иллюстрации ярости:

А потом я вижу другую ее работу, такую как “Ловля мух” — и слышу звук хлопков.

И понимаю, что нет тут главных и вспомогательных. Одно невозможно без другого — мне и не хочется их разделять. Хочется просто продолжать смотреть и читать.