от искусства к (аудио)визуальной антропологической практике

Наука не мыслит.

М. Хайдеггер

1. О чём это

Наша задача в этом тексте заключается в том, чтобы изложить пролегомены к исследованию такого явления как Elmi Senet, которое инициировано группой современных азербайджанских художников, теоретиков и кураторов. В силу того, что автор ассоциирует себя с этой группой культурных акторов, нижеследующее повествование будет вестись от личного местоимения «мы».

Сразу скажем, Elmi Senet — это только зарождающееся явление, ориентированное в грядущее. Можно и так: оно есть эхо грядущего в настоящем.

Определение «Elmi Senet» переводится с азербайджанского языка как «научное искусство»: «elm» это «наука», «senet» — «искусство». Здесь невольно возникает ассоциация с названием международно признанного направления современного искусства — Science Art (или Science & Art), которое в силу сильной концептуальной окрашенности современного искусства стало в определённой степени его квинтэссенцией. Вместе с этой ассоциацией может возникнуть вопрос: а зачем придумывать новое название? Не легче ли позиционировать себя как авторов, принадлежащих к уже существующему направлению Science Art? Вот здесь и заключается основная интрига нашего дискурсивного жеста, которая нашла своё отражение в самом названии статьи — Elmi Sənət versus Science Art. То есть Elmi Sənət и Science Art не только не идентичны, но и представляют собой оппонирующие «центры силы». Кроме этого, Elmi Sənət претендует на то, чтобы стать посланием, предназначенным для интеллектуального запроса, которое возникнет завтра — а запрос обязательно возникнет!  

Прежде всего отдадим должное направлению Science Art (Science art — направление актуального искусства, где при помощи современных технологий, материалов и новейших выразительных средств, основанных на научных методах, разработках и достижениях, воплощается в жизнь художественный образ; это своего рода интеграция двух сфер человеческой деятельности, с одной стороны которой стоят ученые, с другой — художники). Объединив в себе науку, технологии и искусство, оно напомнило современному культурному сообществу, что некогда эти области знания действительно составляли единое целое в качестве синкретической формы знания и только сравнительно недавно — после эпохи западного Ренессанса, а особенно, после эпохи Просвещения — стали «разбегаться» в стороны и делиться внутри себя на различные формы, виды и дисциплины (Мы подчеркнули, что речь о западном Ренессансе XIV–XVI вв., потому что кроме западного был и мусульманский Ренессанс, или как его ещё называют, Золотой век ислама. Период: с середины VIII по середину XIII века).

Такая узкая специализация способствовала глубокому погружению в материальный мир с подробным описанием различных его сторон, что обеспечило успех технологического прогресса XIX–XX вв. С другой стороны, в результате такого институционального дробления и замыкания различных специальностей на самих себе (герметизации), было утеряно нечто крайне важное, целостное, некий интегративный принцип, который придавал смысл всей познавательной деятельности человека. Отметим, что наличие этого интегративного принципа является принципиальным для того, чтобы процесс познания человеком мира и самого себя приобрёл бы осознанный характер, т. е. способствовал бы обнаружению предельных смыслов; ибо в противном случае познание превращается в банальную процедуру обработки информации, чистой комбинаторики, что не имеет никакого отношения к Смыслу как таковому. И вот в рамках направления Science Art была сделана попытка вспомнить о некогда существовавшем единстве между искусством, наукой и технологиями. Скажем, средневековые алхимические лаборатории были одновременно как местами экспериментов с химическими веществами, так и пространством рождения артефактов искусства (неспроста алхимию иногда называют «королевским искусством»), а в мастерских художников Возрождения изучались математика, механика, перспектива, инженерное дело, оптика, анатомия и т. д.; сам тип ренессансного культурного деятеля представлял собой универсальную творческую личность (Леонардо да Винчи является лишь одним из ярких примеров, наиболее известных истории). Если же мы обратимся к более ранним историческим этапам, то синкретичный характер разных форм познания — как научных, так и художественных — станет ещё более очевидным. 

Но был ли утраченный интегративный принцип возвращён в культурное поле посредством усилий представителей Science Art? Это принципиальный вопрос, который, собственно говоря, и побудил нас проблематизировать саму тему Science Art.

С нашей точки зрения, нет, не был возвращён. А значит проблема, связанная с отсутствием Смысла в современной культуре, не решена. Сказанное может показаться претенциозным, но ниже мы попытаемся разъяснить свою позицию. Сейчас лишь отметим, что в рамках Science Art, при всех бесспорных достижениях этого направления, делаются попытки создать не столько некую синкретическую форму знания (как формы мышления, а точнее мыследеятельности), сколько с помощью высоких технологий эстетизировать определённые техно-научные разработки и эксперименты с (живой) материальной субстанцией, концентрируя усилия на достижение уровня самовоспроизводящейся живой материи и стиранию границ между естественным и искусственным. Принципиально здесь то, — и в этом «соль» нашего критического высказывания относительно Science (&) Art — что всё это головокружительное технологическое великолепие происходит преимущественно в рамках бэконовской парадигмы современной науки, т. е. в ситуации, когда этот тип научного знания (а другого сейчас нет), появившийся на Западе в XVI в., является неоспоримо доминирующим в современном мире. А значит «реабилитация» интегративного принципа и самого измерения Смысла оказывается весьма проблематичным, так как данная парадигма недружественна по отношению к этому принципу и измерению Смысла — они исключены из этой физикалистской парадигмы (картины мира) как научно не-верифицируемые, а значит не имеющие права на существование абстракции.       

Рассмотрим нашу проблематику в историческом контексте.

2. Как было (интегративный трансцендентный принцип)

 Проследим соотношение науки, технологии и искусства с самого начала истории человека…

Homo sapience является биологическим видом. Это факт. Как у любого биологического вида, существующего на земле, у него должна быть так называемая экологическая ниша — природная рамка, в которую он генетически вписан как вид. Формально эта ниша есть, но по факту, её почти нет, ибо человек является не только животным, и, будучи таковым, онтологически он изъят из природы. Однако даже в своём животном качестве он очень хрупок, уязвим и уступает остальным представителям фауны — по сравнению с другими животными он плохо адаптирован к естественной среде. Например, новорождённый представитель вида homo sapience гораздо беспомощнее только появившегося детёныша любого животного. Отсюда вытекает проблема выживаемости — эволюционно и исторически, человек, чтобы выжить, должен был с необходимостью прибегнуть к обустройству своего особого места в глобальной экосистеме. Что это значит? Это значит появление посредством человеческих рук и ума второй искусственной природы — человеческой культуры, или антропологической матрицы. Таким образом человеческий мир оказался разделён на естественную Природу, которая была противопоставлена человеку как враждебная среда, и искусственную Культуру, защищавшую человека от разрушительных природных стихий. Отметим важный момент, подчеркивающий инаковую природу человека как потенциального носителя Смысла — между ним и всем остальным миром имеется зазор, поэтому, будучи внешне (телесно) связан со всем материальным миром, внутренне (в своём экзистенциальном ядре) он абсолютно нетождественнен этому миру.

Как человек обустраивал своё место? С помощью технологии. Точнее посредством синкретической формы знания, которая в зачаточном виде включала в себя науку (магия, язык), искусство (наскальные изображения) и технологии (добыча огня, изготовление орудий, сооружение жилищ и т. д.); мы разделили синкретическую форму знания на науку, искусство и технологию, но нужно уточнить, что и искусство, например, с греческого языка переводится как техне, т. е. техника, технология.

Но это другой тип технологии, не столько инженерный, направленный на преобразование материальной среды или конструирования какого-то механизма,  сколько оптико-перцептивная технология, ориентированная на производство аффектов и изменение восприятия и сознания, т. е. ментальный инструментарий. Следовательно, синкретическое знание возникло с того самого исторического момента, когда человек отделил себя от Природы, стал осознавать себя как внеприродное существо. Это знание включало в себя вектор (полюс) технологии, которая обеспечивала биологическое выживание вида.       

Но для человека как не только животного, а животного + (плюс), решение вопроса биологического выживания было необходимо, но недостаточно (в обозначении «Человек +» знак плюс обозначает собственно человеческое, субъектное начало, превосходящее совокупность всего, что относится к этому миру, включая его невидимые и субтильные измерения). Глубинное осознание самого фактора изъятия его из Природы пробудило в нём нечто небиологическое, нематериальное и неестественное, а именно — субъектное начало, которое связано с вопрошаниями о предельных смыслах: «Кто я? Откуда я? Что есть этот мир? Как и почему возник этот мир и я в нём?» и т. д. Только у существа, которое нетождественно всему окружающему, могут возникнуть такие вопрошания: «я» (субъектное начало), которое не чувствует свою абсолютную дистанцированность от «не-я» (объект) никогда не задастся вопросом о самом себе, никогда не проблематизирует факт своего присутствия здесь и сейчас. Эти вопрошания составили гносеологический вектор упомянутой формы знания, который связан уже с наукой и искусством, в те эпохи составлявшие единое целое.      

Выживший в борьбе со стихиями человек оказался в ситуации, когда постепенно стало выясняться, что познание мира (и себя), т. е. мышление, осуществляемое на «фоне» сознания, оказалось основным видовым предназначением человека. С чисто биологической стороны, мышление и сознание являются избыточными факторами эволюции, они не нужны ей; для выживания вполне достаточно одного интеллекта — он же  рассудок и разум — который, будучи совершенным аппаратом обработки информации (вычисления), является функциональным механизмом адаптации живого существа к изменяющейся окружающей среде (в данной работе мы опускаем все вопросы, связанные с интерпретацией терминов «интеллект», «рассудок» и «разум». Скажем только, что в нашем понятийном поле все они имеют качественно идентичную природу и связаны с биологическим субстратом человека, с системой алгоритмов, с мозговой активностью. В этом отношении интеллект присущ и другим видам фауны). С другой стороны, человека делает человеком именно то и только то, что не вписано в биологическую среду, что является избыточным по отношению к Природе, что не имеет аналогов и подобий в материальном мире, а именно — мышление и сознание.

Закрепим важные моменты.

1. Синкретическая форма знания — наука/искусство/технологии — с самого начала сопровождала человека, будучи неотъемлемым фактором его жизнедеятельности.

2. Полюс технологии «решал» первоочередные проблемы выживания, так как в отличие от всех остальных представителей фауны человек был менее всего приспособлен к жизни в природной среде, и в целях защиты от природных стихий был принуждён на обустройство своего пространства — второй искусственной природы, что получило название культуры, или антропологической матрицы.

3. Но в силу того, что человек это животное +, у него с самого начала возникла онтологическая потребность отвечать на зов чего-то глубинного, непонятного, неизвестного, пугающе таинственного. Человек своим видовым предназначением оказался разомкнутым в неизвестное, оказался открытым апофатической бездне непостижимого. Это непостижимое он стал обозначать предельными понятиями («божественные силы», «боги», «Бог») — так появились первые религиозные формы, которые со временем только развивались и усложнялись. Но главное не это, а сама способность мышления, в рамках которого человек осуществлял… акт трансценденции. Трансценденция — это устремленность человека к выходу за пределы собственного существа, в «сторону» абсолютно неизвестного. Ориентация на трансцендентное есть неотъемлемое качество человека как вида, которое, собственно говоря, призвано освободить его от этого вида, преобразив в индивида, т. е. в активного субъекта исторического процесса. Британский философ П. Кингсли отмечает: «Человек является существом, способ бытия которого — трансценденция, остальное подчинено этой цели». [Кингсли П. О забытой реальности священного. https://huxley.media/piter-kingsli-o-zabytoj-realnosti-svjashhennogo/ Дата обращения: 05.09.21] Ф. Ницше писал: «В каждом сердце есть стремление выше». А высший трансцендентный Принцип и есть то, что описывается предельными понятиями, наиболее распространённым из которых в человеческом языке является понятие «Бог».       

Коротко говоря, трансцендентная природа человека означает следующее: если каждая единица мира, каждый объект замкнут на самом себе и равен себе, то человек никогда не равен себе и всегда устремлён за свои пределы в абсолютно неизвестное и принципиально непостижимое, что пребывает за рамками любого, даже самого экстремального транспсихологического человеческого опыта.       

Таким образом, если полюс технологии в синкретической форме знания был связан с задачами биологического выживания, а потом и дальнейшего обустройства культурной среды, то полюс науки/искусства был призван поддерживать ориентацию на трансцендентное, тем самым привнося измерение Смысла в человеческую жизнь.        

Интегративный принцип, объединяющий науку, искусство и технологии в синкретическую форму знания, связан с фактором свидетельствующего сознания, которое, в свою очередь, в аспекте своей ориентации (интенции) соотносится с высшим трансцендентным Принципом, всегда пребывающим за рамками известного и даже потенциально могущего стать известным. (Почему свидетельствующего и что (о чём) оно (сознание) в таком случае свидетельствует? По сути, когда мы говорим о сознании, то уже по умолчанию и с необходимостью предполагаем его свидетельствующую природу — оно в рекурсивном, саморефлексирующем режиме свидетельствует о себе, о мире, но главное — о том самом непостижимом и недефинируемом трансцендентном Принципе, производным от которого само это сознание и является. Свидетельствование как констатация живого присутствия свидетельствующего и свидетельствуемого является трансцендентным ядром сознания и поэтому словосочетание свидетельствующее сознание является в некотором смысле тавтологическим. Но мы специально его используем для усиления акцента). Следовательно, относительно синкретической формы знания можно говорить не просто об интегративном принципе, а, добавив важное слово, говорить об интегративном трансцендентном принципе. Сразу же отметим главное — интегративный трансцендентный принцип, являющийся ядром синкретической формы знания (науки/искусства/технологии), и высший трансцендентный Принцип, к которому обращена и устремлена интеллектуальная воля человека — онто-генетически соотнесены и связаны друг с другом.

Почему мы так акцентируем внимание на факторе трансцендентного? Потому что именно этот фактор, разрывая рамки этого мира (как всеединого, тотально имманентного бытия) и размыкая человека в сторону абсолютно непостижимого, подчеркивает субъектность человека, его нетождество со всем тем, что есть, т. е. оттеняет его центральную, принципиально инаковую по отношению ко всему, позицию (не путать с антропоцентризмом, так как субъектный статус нещадно разрывает и рамки антропоцентрической исключительности; речь идёт о том «качестве» человека, которое превышает само человеческое как таковое…).   

3. Как стало  (гносеологическая катастрофа)

 Какие изменения эта синкретическая форма знания (наука/искусство) претерпевала в истории? Опуская массу деталей и оговорок, которые увели бы нас в другую сторону, скажем так — до XVI века эта форма существовала без особых изменений. Античная и средневековая наука и искусство (как в концептуальном поле христианства, так и в и исламе) посредством интегративного трансцендентного принципа были связаны с высшим трансцендентным Принципом. Но в XVI в., благодаря усилиям нескольких мыслителей и ученых, в первую очередь, Френсиса Бэкона, в западном интеллектуальном поле произошло судьбоносное для всей человеческой истории событие — рождение новой современной науки, которая основывалась на эксперименте и эмпирическом подходе к миру.        

Чем характерна эта революция в истории науки? Тем, что отныне в западном поле под современной наукой (science) будут подразумеваться только точные науки, в первую очередь, физика, как наука о природе вообще и биология, как наука о живой природе. Более того, именно в этот период произошла математизация физики — И. Кеплер: «Книга природы написана на языке математики».       

На своём раннем этапе новая наука называлась натурфилософией и ещё держала в поле своего внимания высший трансцендентный Принцип (Бога), как невидимую, но неизбежную основу всей своей деятельности: основоположники современной науки — Коперник, Галилей, Кеплер, Бэкон, Декарт, Лейбниц, Ньютон — были людьми верующими. Кроме этого, сама эпоха барокко, в которой разворачивалась творческая активность пионеров современной науки, своей тревожной парадоксальностью и продуктивной «неправильностью» поддерживала учёных и художников в их стремлении к переступанию всевозможных границ. Но уже на рубеже XVIII–XIX вв. трансцендентный Принцип был утерян и ещё живая, дышащая яркими инсайтами натурфилософия превратилась в то, что сегодня называется современной наукой, которая зиждется на сухом и педантичном эмпиризме, позитивизме, физикализме. 

Исключение высшего трансцендентного Принципа повлекло за собой потерю интегративного трансцендентного принципа и спровоцировало дробную специализацию как научных дисциплин, так и форм в искусстве — синкретическая форма знания распалась. Но подлинной катастрофой явилось то, что постепенно из поля интеллектуального зрения было исключено (свидетельствующее) сознание, как неизбежное следствие исключения высшего трансцендентного Принципа, с которым сознание неразрывно связано.        

А ведь ничего не предвещало такого драматического сюжетного поворота в истории науки. Вначале Рене Декартом было произведено эпохальное разделение реальности на мысль (сознание, дух) и протяженность (физическая реальность) — его крылатое «cōgitō ergō sum» («я мыслю, следовательно, существую») [Декарт Р. Рассуждение о методе c приложениями диоптрика, метеоры, геометрия. Издательство академия Наук СССР 1953, с 33]. В этом своём рефлексивном акте французский философ словно выпустил джинна (мысль/дух) из бутылки (материи). Казалось бы, возник блестящий шанс исследовать как физический мир (с помощью уже изобретаемых научных приборов), так и духовную реальность (посредством особых технологий мышления).   

Не тут-то было. Общая интеллектуальная тональность Нового времени и жёстко обозначенный вектор на экспериментальное исследование материи не оставили никаких надежд и шансов сознанию, ибо сознание тактильно не ощупать, экспериментально не обнаружить, не объективировать, не увидеть… Да, сознание не объектно, а субъектно. Поэтому в парадигме современной науки оно было исключено. Оговорка: исключение сознания означает не столько его отрицание или игнорирование, сколько сведение его к материи мозга, подчинение нейронным процессам (вектор от нейронного к ментальному, т. е. мозг продуцирует сознательные процессы). Отсюда же — исключение субъекта/наблюдателя из процесса познания мира: внешняя действительность в современном естествознании познаётся как бы некой объективной нейтральной инстанцией; воспроизводимость научного эксперимента в условиях лаборатории, в результате которого получается «точное знание», говорит (якобы) в пользу объективности этой инстанции. Сам же человек был приравнен к бездушной машине — на эту тему труд Жюльена Ламметри «человек-машина» (1748) [Ламетри Ж. О. — Сочинения (2-е изд., Философское наследие). Перевод: В. Левицкий, Э. А. Гроссман, Москва: Мысль, 1983, с. 511 с.]. Это логично: если высший трансцендентный Принцип оказывается исключённым, а мир превращается в подобие часового механизма, то и человек неминуемо сводится к такому же механизму, управляемого набором алгоритмов.        

Лишь в начале XX века в научном мире произошли два экстраординарных и многообещающих революционных  прорыва — в физике возникла квантовая механика, а в лоне экспериментальной психологии родился психоанализ. Посредством квантовой механики (со своими парадоксами, суперпозицией, принципом неопределённости…, но главное, проблематизацией фактора сознания — тема квантового наблюдателя!) и психоанализа (обращение к бессознательному — как духовной основе человека) в западном интеллектуальном поле забрезжил шанс реабилитации, возвращения в это поле субъектного фактора, т. е. сознания. Шанс преодолеть гипноз бессмысленного и чисто количественного «научно-технического прогресса» в гегелевскую «дурную бесконечность» и выйти к измерению  Смысла.       

Но и здесь, увы — провал! Ни в квантовой механике, ни в психоанализе их поистине революционный потенциал не был раскрыт, эти направления не стали мейнстримом в современной науке. Философский, гносеологический аспект квантовой механики оказался невостребован и в физике возобладал прикладной, технологический вектор; эта агрессивная невостребованность нашла своё отражение в афоризме американского физика  Дэвида Мермина: «Заткнись и считай!» (англ. «Shut up and calculate!»), т. е. не задавай философских вопросов, а лучше иди и займись вычислениями, результаты которых и приводят к полезным для человечества технологическим изобретениям. Психоанализ же был постепенно адаптирован к запросам большинства и превратился в одну из ветвей «политкорректной» психотерапии (исключение — психоаналитический дискурс Ж. Лакана). Более того, даже в области философии, где фактор сознания вроде должен бы стать краеугольным камнем любого исследования, уже со второй половины XX века верх взяла англосаксонская аналитическая философия, которая в отличие от континентальной, — которую она уверенно вытесняет со всех мировых университетских кафедр, — ориентирована на точные науки и физикализм.

Итак, каков онтологический ландшафт современной жизни, которая проходит под знаком современной науки?

 В самом начале нашей работы, говоря о структуре формы синкретического знания, мы отметили его «триединство» — наука/искусство/технология. На науку и искусство (гносеологический вектор) была возложена задача познания, осознания и трансценденции, а посредством технологии человек решал прагматические задачи — обустраивал своё место в мире, защищаясь от грозных природных стихий. Сохранялся необходимый баланс, в котором центр тяжести находился на науке/искусстве, а технология находилась в «подчинённом» положении. В результате научной революции XVI в., когда возобладали идеи промышленной революции и возникла потребность в технических инновациях и изобретениях, центр тяжести, соответственно, сместился в область технологии. Говоря о современной науке правильно говорить не наука, а техно-наука, где уже сама наука выполняет прикладную функцию и становится неотличимой от техносферы. Поэтому Science Art означает не научное, а именно высокотехнологическое искусство, которое в основном обращается к посткибернетическим исследованиям, робототехнике, биомедицине, генной инженерии, к проблематике гибридных форм живого и неживого.      

Если сознание сведено к мозгу, это значит, что наивысшим познавательным свойством человека является интеллект, рацио. Но интеллект — это алгоритмический механизм, который присущ не только человеку, но и всем биологическим формам жизни — уже одноклеточные организмы обладают минимальной перцепцией, а значит, согласно научной парадигме, зачатками сознания (не будем забывать, что сознание в бэконовской научной парадигме это продукт работы мозга, а не то, что мы имеем в виду, используя определение «свидетельствующее сознание»). При исключении фактора сознания, человек теряет свой «плюс» и становится только животным — белковым алгоритмическим механизмом обработки информации подобно любой другой биоформе — от одноклеточных, растений, насекомых вплоть до высокоорганизованных животных; в оптике современного пиетета перед проблематикой искусственного интеллекта, все они являются живыми механизмами обработки информации, не более того.

Несмотря на то, что по отношению к человеку по инерции ещё используется слово «субъект», на самом деле в парадигме современной науки он уже давно приравнен к объекту. Если до начала XXI в. человека некорректно было так уж прямо соотносить с объектом, то с появлением целого веера так называемых «плоских онтологий» (спекулятивный реализм, объектно-ориентированная онтология, неорационализм, акселерационизм и т. д.) такое уподобление человека объекту стало трендом. Адепты современной науки продолжают и модифицируют идеи европейских просветителей, выдвинувших идею «человек-машина». О человеке-киборге говорят уже не как о недостижимой утопии, а как о желательном и вполне возможном варианте будущего: в этой связи отсылаем читателя к культовой книге Донны Харауэй [Харауэй Д. «Манифест киборгов: наука, технология и социальный феминизм 1980-х». М., «Гараж», 2017].

При исключении фактора сознания человек, уподобляясь объектной субстанции, фактически ассимилируется в том, что можно назвать единством технологического и биологического, естественного и искусственного. Российский художник, куратор и теоретик Science & Art Д. Булатов пишет: «Функции, органы и силы человека оказываются частью определенных функций, органов и сил технобиологической совокупности, базовое состояние которой уже следует описывать в терминах общих свойств целого. Сегодня мы можем только предполагать, что подобное „коммуникативно-биологическое“ слияние человека и технологий является залогом становления структур более высокого, гипертехнического единства, доля биологического в котором будет неуклонно снижаться» [Булатов Д. По ту сторону медиума. Расщепление визуального: значение новых медиа.  Сборник статей по материалам Международного симпозиума «Pro& Contra медиакультуры», 2015 с. 18].      

Мы уже отметили выше, что, если технологии в начале истории служили средством защиты человека от враждебной Природы, то позже техносфера была направлена на расширение антропологической матрицы. И сейчас человек уже не борется с Природой, а вступает с ней в  симбиотическую связь, формирующую некую единую сверх-технобиологическую среду, которая (не без помощи искусственного интеллекта) будет ориентирована на бесконечное самовоспроизводство, претендуя на тотальность и безальтернативность.

 4. Как должно быть (восстановление онтологической справедливости)

 Возвратимся к началу нашего «манифеста», к вопросу об оппозиционной связке «Elmi Senet — Science Art». Как можно было догадаться из драматургии нашего текста, особенно третьей его части, мы находим актуальную ситуацию в современной (западной) «системе (по)знания» не просто критической, а откровенно чуждой, вредной и враждебной человеку. Более того, считаем, что в сложившейся ситуации имеет смысл ввести в наше размышление этическое измерение и по отношению к глобальной интеллектуальной (когнитивной) реальности использовать определение онтологической несправедливости.        

Понятия справедливость и несправедливость обычно используют, рассуждая о социальных проблемах. Поэтому с этими словами сопрягается слово «социальный» — «социальная (не)справедливость». Что же касается дефиниции «онтологическая несправедливость», то она имеет отношение к ситуации максимального обобщения, которое охватывает всё человеческое бытие в целом — несправедлив не просто какой-то конкретный политический режим или некая иерархическая социальная структура; несправедлива (читай: дефективна, когнитивно некорректна) в рассматриваемом нами случае сама современная матрица человеческого мышления, сама оптика восприятия реальности, т. е. те качества, которые структурируют универсальную картину мира всего человечества. И это куда более серьёзная в своей драматичности оценка. Потому что речь в данной ситуации идёт не просто о крушении антропоцентризма (это как раз позитивный момент), а, во-первых, об отмене самого человека как самого сложного, проблематичного и открытого Неизвестному, существа, и эта отмена сходна с самоубийством, с пролонгированной экзистенциальной эвтаназией; во-вторых, несправедливость свидетельствует об отсутствии Смысла, который может быть проявлен только посредством свидетельствующего сознания человека и никак иначе.  

Почему мы так считаем? Если это не стало очевидным из вышеизложенного, то в качестве усиления нашего дискурса приведём два программных фрагмента по нашей теме из трактата «От Культа к Культуре»: «Мозг, нервная система, рациональность, как вычислительная способность высшей нервной системы, при исключении выходящей за рамки человеческой телесности субъектной инстанции сознания, не могут составить конкуренцию хорошо разработанным на основе теории информации и сложных систем, умным машинам. И это то, что мы определяем как проект экзистенциальной (ауто)эвтаназии — долгосрочный, инспирированный современной техносферой проект онтологической конвертации человека-как-субъекта в полностью исчисляемого объекта среди других равновеликих ему объектов» [Даими Т. От Культа к Культуре. Введение в визуальную антропологическую практику. Баку, 2023, с. 209-210]. «Что тогда остаётся от человека? Только вычислительная способность картезианского ratio. А вот здесь уже вовсю заявляет о себе недосягаемый по математической мощи конкурент рационального человека — техносфера: тема искусственного интеллекта и робототехники как куда более эффективных агентов природы. Умные машины могут выполнять вычислительные операции быстрее и качественнее человека. Гипертрофированная и автоматизированная рациональность кремниевого мозга не оставит никакого шанса человеку в операциях обработки сверхскоростных потоков информации. А значит, человек будет просто отменён как слабое звено эволюции, или же, насильственно рекомбинирован с помощью технологических интервенций. Эта перспектива, как известно, рассматривается постгуманизмом, который считает эволюцию человека незавершённой и сулит ему неизбежную гибридизацию посредством сращивания с технологическими агрегатами. А это уже есть перспектива фундаментального и тотального умерщвления субъектного начала в человеке, т. е. ликвидация самого проекта „человек“ [Даими Т. От Культа к Культуре. Введение в визуальную антропологическую практику. Баку, 2023, с. 209-210].

Отметим, что только после исключения фактора сознания, с последующим культом естественного интеллекта как рационального механизма, стало возможной столь невиданная доселе «истерическая» актуализация темы искусственного интеллекта, сопровождающаяся восторгами технократов и страхами консерваторов. Скажем, в Средние века, когда рассудок был подчинён свидетельствующему сознанию, а человек сохранял внутреннюю соотнесённость с высшим трансцендентным Принципом, такой нездоровый ажиотаж вокруг ИИ был бы просто невозможен; а изобретаемые в средневековый период как в Европе, так и на Востоке «умные машины» предназначались или для развлечения, или, в лучшем случае, в помощь учёному в качестве инструментов познания, а отнюдь не как потенциально опасные интеллектуальные конкуренты человека.

Надо ли доказывать, что редуцируя сознание к алгоритмическому порядку нейронных связей, а значит неминуемо «стирая» (игнорируя) в человеке точку абсолютного нетождества Всему, — тот самый бесконечно малый зазор между человеком и миром, не позволяющий им отождествиться в тотальности Мирового Целого — современная когнитивная матрица стирает различие между человеком и искусственным интеллектом? Скажем больше: в текущей ситуации небывалой интенсификации по разработке сильной версии искусственного интеллекта просматривается подсознательное желание разработчиков и техно-оптимистов самим достичь онтологического уровня ИИ, переформатировав свой естественный интеллект под многократно усиленный техно-разум. То есть на определенном уровне качественная граница/разница между современным техноцентричным человеком и искусственными нейронными сетями уже стёрта.        

Любопытная деталь: нейробиолог Карл Фристон утверждает, что цель нашего мозга — свести к минимуму удивление, т. е. минимизация удивления — это главная функция мозга. Вспомним, что согласно Аристотелю, философия начинается с удивления, когда мыслящий человек, удивляясь самому наличию бытия и своему проблематичному присутствию в нём, начинает задаваться предельными вопросами о смысле всего; а, задаваясь этими вопросами, он вступал на путь становления субъектом. Так вот, после исключения фактора сознания, когда у мозга оказались «развязаны руки» для погашения удивления, человек оказался ментально кастрирован. По сути, кастрации подвергся тот самый плюс (+), который и делает человека человеком. 

Что касается современного Science Art, то, несмотря на то, что в его рамках делаются попытки проблематизировать многие неопределённые и спорные зоны актуальной техно-научной парадигмы, в том числе связанных с онтологическим статусом человека и его места в порядке сущего, в целом это направление современного искусства базируется на бэконовской системе организации знания и его содержания. А значит, невольно Science Art идеологически поддерживает эту систему, которая, в свою очередь, работает на ликвидацию антропологического проекта в принципе.      

Поэтому мы начали размышлять о том феномене, которое определяем как Elmi Seneti, где «elm» есть наука, а «senet» — искусство. Но это не та наука, которая понимается под этим словом в современном мире (т. е. современная естественнонаучная дисциплина), а та форма знания, которая должна концептуально восходить корнями к средневековому пониманию науки: если учёные и художники, работающие в современной парадигме, ментально укоренены в интеллектуальном дискурсе Бэкона, Галилея, Кеплера, Ньютона, то акторы Elmi Senet в своих поисках восходят к духу метафизической активности Сухраварди, ибн Сины, Насими, Низами, ас-Симнани и т. д.  В этой связи понятие «Elmi» напрямую соотносится с понятием «ильм» (араб. العلم ; букв. «наука») — божественное знание в исламе, которое восходит к парадигме коранического (шире — авраамического/монотеистического) откровения. А «ильм» соотносится с понятием «знания»; поэтомумы нередко используем дефиницию «Знаниевое Искусство», которое является концептуальным переводом «Elmi Seneti».

То же самое с понятием «искусство» — «senet» это скорее симбиоз технологии творческого мышления и художественной практики.       

Можем ли мы сейчас утверждать, что Elmi Senet уже существует подобно Science Art, которое не просто имеет место быть, но к текущему моменту даже может похвастаться своей многолетней традицией? Нет, не можем, так как утверждать такое было бы слишком самонадеянно с нашей стороны. Ведь мы чуть выше отметили, что весь современный мир без исключения находится внутри современной научной парадигмы, что всё тотально объято атмосферой естественнонаучной оптики видения и понимания мира. Поэтому Elmi Senet это не столько артикулированная форма знаниевой художественной практики, сколько манифестация интеллектуальной воли к этой, пока еще не существовавшей форме; это некая мета-позиция интенсивного и фундаментального мышления, позволяющая, во-первых, проблематизировать актуальные темы, связанные со статусами современной науки и искусства, во-вторых, в экспериментальных попытках реализации определённых проектов, прочерчивать вектор выхода из бэконовской научной эпистемы и движения в сторону более разработанного и совершенного формата Знаниевого Искусства, как принципиально иной стратегии постижения мира.

Выводы

 Если в Science Art художники/учёные преимущественно занимаются препарированием материи этого мира (в том числе заняты оперативной аналитикой живых, биологических структур) и делают это с якобы безличной нейтральной позиции, как и обязывает учёных современная научная парадигма, то в Elmi Seneti приоритетным является исследование перцепции и сознания, а не внешнего мира, т. е. проблематика собственно философии сознания, мета-психологии, антропологии, нейробиологии, феноменологии, с включением не-конфессионального теологического дискурса. Потому что, как говорил индийский мудрец Рамана Махарши: «…если мы не знаем, кто познающий, то как можно доверять результатам познания? Зачем нам результаты измерений, если прибор имеет другое назначение или дает большую погрешность? Зачем нам проводник, если он сам — слепец?!» [Махарши Ш. Весть Истины и Прямой Путь к Себе. М., 1991, c. 8.]. Добавим к этим резонным вопрошаниям, что в формате современной научной парадигмы этот «прибор» проигнорирован, словно его и вовсе нет, хотя очевидно ведь, что рациональное познание мира осуществляется посредством именно этого прибора, т. е. посредством далеко несовершенного когнитивного аппарата человека.

Технологический аспект в Elmi Senet ни в коем случае не принижается, но акцент делается на инструментальном статусе технологии, которая значима не сама по себе, как нечто автономное и самодостаточное (как в большинстве направлений Science Art), а в качестве средства для достижении цели, как тактической, так и стратегической.

Тактическая цель: а) подвергнуть ревизии бэконовскую парадигму современного научного знания и прочертить пути ее преодоления, б) возвести получившие после XV века автономность (от религиозной идеологии) науку и искусство к некоему (одновременно) постсекулярному и транс-конфессиональному Корню, когда они смогут возвратить себе ту силу энергийного воздействия, которая была присуща им в Древности и Средневековье, но ограничивалась рамками религии, её догм и канонов.

Стратегическая цель: а) вернуть в поле современной науки и искусства изгнанный из этого поля фактор свидетельствующего сознания, б) «реанимировать» интегративный трансцендентный принцип для пробуждения субъектного начала в человеке, т. е. активации того неопределённого и бездонного качества, благодаря чему он (человек) только и существует как проблематичное, сомневающееся, рефлектирующее и — самое главное! — трансцендирующее за свои конечные пределы, существо; существо, которое нетождественно этому миру, а значит, в своей внутренней точке абсолютного нетождества со ВСЕМ, превосходит это ВСЁ, включая «самого себя»…

Проект Elmi Senet/Знаниевого Искусства находится на стадии активного становления и разработки своих концептуальных оснований. Он открыт и обращён в будущее. Он также открыт для всех тех деятелей культуры, которые работают в рамках западной научной парадигмы, но остро ощущают её ограничивающий, репрессивный по отношению к субъектному фактору, формат и необходимость ее (парадигмы), как минимум, радикального переформатирования.

2022 г.