Постеры с надписью «Foreigners everywhere» (пер. с англ. — Иностранцы повсюду) упиваются взглядом на гостей Венецианской лагуны отовсюду. Я чувствую себя здесь идеальной мишенью, идеальным незнакомцем. Я не спешу с суждениями и выводами, а следую по незнакомым коридорам и переменчивым лестницам. Мысли или только их вариации бредут в поисках смыслов в полутьме недосказанностей и символов и выползают на ощупь навстречу плавучему солнцу. 

Тема 60-го юбилейного фестиваля современного искусства как заклинание то ли из прошлого, то ли из будущего, ритуал живых и мертвых. Современная и историческая части биеннале берут живьем по количеству всего: числу художников, стран-участниц, выставок параллельной программы.

Куратор нынешней биеннале Адриано Педроса впервые за историю фестиваля включил работы уже ушедших художников, как Диего Ривера, Махмуд Сабри, Алоизе Корбаз. Национальные павильоны только в этом году полноценно появились у Гватемалу, Таджикистана, Боливии (в здании павильона России). 

Австралийский проект «kith and kin» (в пер. с англ. — Родные и близкие) получил «Золотого льва», но лично для меня, вырвавшись из собственного контекста, оказалось вроде гравитацией или силой ассоциативного притяжения. Инсталляция Арчи Мура частично напоминает Мемориал жертвам Холокоста в Берлине. Разноуровневые плиты не бетонных блоков, а белоснежных папок документов с вычеркнутыми именами, выложены на белом подиуме над черной пустотой. Последнее форсирует к работам  «Черное молоко» «Черное море» и  «Роза небытия» израильского художника Белу Фаинару. В дополнении к инсталляции с черным бассейном и архивам Мур нарисовал мелом генеалогическое древо более 2400 поколений австралийцев. Павильон-победитель по форме и содержанию, действительно, является рукотворным мемориалом жертвам колонизации, метафорой памяти или историческим конспектом. Вникать в такой арт-объект кажется игрой на выбывание, но наблюдение это всегда присутствие дистанции, и какой бы мучительно непреодолимой ни была дистанция между мной и произведением искусства, это всегда приглашение на экзистенциальный матч-реванш с самим собой. 

Искусство Глобального Севера и Юга в одном из самых европейских городов мира говорит голосами угнетенных представителей коренных народов, мигрантов,  беженцев, жертв репрессий. Каждый в поисках себя в этом уязвимом, несовершенным  мире на фоне разрушающейся экологии —  точка сближения всегда ускользающая из вида. Художники из Африки, Азии и Латинской Америки и их историческое наследие, откровенно, трудоемкая экзотика для резидентов мира постов и лайков.

Блуждая из павильона в павильон — концентрация света или совсем его отсутствие, игра запахов и звуков, неизбежная нагоняющая фрустрация, потому что прошлому еще много чего есть что сказать и предъявить. Контрасты как свинец, но в каком-то из этих павильонов любой найдет свое пространство для самоутверждения или покаяния. 

Павильоны Сербии, Албании, Болгарии и Австрии откликнулись в моем сознании больше остальных. Мой пример лишь доказывает, как мы герметичны для всего постороннего. Может ли наша собственная идентичность выиграть, если мы посмотрим на чужака, как на воплощение хрупкого-сильного, утраченного-приобретенного? 

Зритель в собственной зоне комфорта, где зона как хрестоматийное понятие преломлено отрицательными коннотациями. В австрийском павильоне наша соотечественница Анна Ермолаева, покинувшая Ленинград в 1989 году по политическим разногласиям. Несогласие с режимом  — это важнейшая точка опоры искусства. Концептуально и поэтично художница показывает свой опыт миграции и сопротивления. Павильон Албании, единственный не побоявшийся телесности, оказался очень трогательной вуайеристской метафорой феминизма. Художница Ива Лулаши дала новую жизнь взглядам femme fatale советской истории Александры Коллонтай. Это противоположный пример герметичности, где сопричастность открывает новые горизонты для самоидентификации. На входе в павильон Сербии встречает шуточный паспортный контроль. Прошлое травматично, а за нашей моральной и физической изоляцией наблюдают камеры наблюдения. А что если следом за распознаванием лиц, они научатся распознавать нашу боль? 

Современное искусство — всерьез и не всерьез

Педроса верит, что проблему  глобальной разобщенности можно попытаться преодолеть с помощью искусства. Но может ли оно что менять глобально? Эго начинается с  «Я»  либо «Но». «Иностранцы повсюду» как культурный феномен или провокация воспроизводят самих себе в контексте новых культурных отмен и расширения  границ. Пожалуй, искусство в мире без потрясений и агрессии, умерло бы со скуки. Но это всего лишь голос моего эго, а смысл — это всего лишь смог разума, вроде исчезающей лукавой улыбки чеширского кота.

За пределами основной программы в Палаццо Корнер-делла-Реджина, проходит выставка  «Monte di Pieta». Это вычурный вымышленный ломбард, логово криптовалютчиков и фальсификаторов, казино и другие артефакты потребительского мира, с другой стороны — больничные койки и мучительные мигрантские тропы. Праздность и металлолом в проекте Кристофа Бюхеля извлекает из вещей их уродливые крайности  — опустошение и перенасыщение. 

Серия инсталляций City of Refuge III (в пер. с англ. — Город убежища III) в базилике Сан-Джорджо-Маджоре органично подписывается под тему биеннале, красоту венецианского наследия и исследование хрупкости души. Обезличенные, антропоморфные ангелы скульптора и художницы Берлинде де Брёйкере поднимаются выше человеческих глаз на фоне классического убранства церкви позднего Возрождения. Поднимаются над миром насилия и глумления. Так выглядит диалог христианства и современного искусства здесь и сейчас. 

В готическом дворце Кавалли-Франкетти выставки  «Welcome! A Palazzo for Immigrants» (в пер. с англ. — Добро пожаловать! В дворец для иммигрантов) Османа Юсефзады и «Your Ghosts Are Mine» (в пер. с англ. — Твои призраки — мои призраки) с работами режиссеров Ближнего Востока, Африки и Юго-Восточной Азии. Арабское и африканское кино, как будто всегда было вне поля зрения поклонников авторского киноискусства. Отказываться от возведения границ и усредненности это не одно и тоже что сдавать экзамен по искусствоведению. Эстетика и дидактика корометражек «Night» (в пер. с англ. — Ночь) и «Our madness» (в пер. с англ. — Наше безумие) просто исчерпывающее визуальное доказательство этому. И тут я буду несвоевременно солидарна с X. Ортега-и-Гасет «быть художником значит не воспринимать всерьез серьезных людей».