Ахмед Эль Газоли — продюсер, саунд-артист и промоутер из Каира, записывающий музыку как ZULI. Раннее детство он провел в Лондоне, но затем вернулся с семьей в Египет, где начал серьезно увлекаться музыкой: играл на гитаре, слушал панк — пока не начал записывать биты для рэперов и сочинять нью-рейв. С этого момента он активно развивал местную электронную сцену, руководя клубом (а впоследствии серией вечеринок и фестивалем) VENT и основав объединения музыкантов и художников Kairo is Koming и AHOMA.

В 2014 Ахмед отправил свой материал Ли Гэмблу, который вскоре выпустил его дебютный "Bionic Ahmed E.P." на своем лейбле UIQ. Прошлой осенью там же вышел его первый полноценный альбом "Terminal", на котором ZULI возвращается к корням и создает необычную, но цельную рэп-пластинку с лучшими эмси Египта. С одной стороны, Ахмеду удается эффектно спрягать множество жанров в своем футуристичном звуке, избегая раздражающей эклектичности. С другой, у него получается писать оригинальную музыку с территориальной привязкой, не попадая в ловушку ошибочно понятого локализма и не идентифицируясь напрямую с местной традицией.

Музыка ZULI населена призраками арабского Ближнего Востока — но также и фантомами космполитичного техно, американского R&B, британского гэриджа и грайма. И она как нельзя лучше отражает идею фестиваля URVAKAN, который работает с напряжением между центром и периферией и стремится стать платформой для продвижения экспериментальных музыкантов из Средней Азии и постсоветского пространства. В преддверии выступления Ахмеда в Ереване Артем Макарский обсудил с ним его биографию, ад-либы Мигос и важность эмоционального восприятия, импровизации и свободы интерпретации в музыке.

Название фестиваля, Urvakan, значит по-армянски «призрак». Когда я слушал «Terminal», я думал о призраках прошлого, которые населяют эту музыку будущего. Видите ли вы их там сами?

В каком-то смысле — да, конечно. Не только прошлого, но и настоящего. Обычно для меня музыка, и в первую очередь инструментальная музыка, это нечто, преодолевающее буквальное. Через нее ты можешь выражать эмоции, которые не можешь описать словами. И эти самые эмоции могут быть связаны с прошлым и настоящим, быть вышеупомянутыми призраками.

Тем не менее, на альбоме довольно много слов, но большинство слушателей не смогут себя с ними соотнести из–за языка. Но они могут понять интонацию.

Да, безусловно. Кроме рэпа на альбоме есть и другие слова, спрятанные в треках, просто произнесенные. Они не должны быть поняты, но должны быть прочувствованы — да, через интонацию. Мне кажется, от инструментальной музыки мы должны брать всё, мы должны немного оставлять пространство для интерпретации. Хотя почему немного? Нет, большинство интерпретаций должно исходить от слушателя, он сам должен выстроить нарратив и вот как раз с этим уже и соотнести себя.

Что до хип-хопа, то мне кажется, что на альбоме всего два трека, где куплеты рэперов можно четко услышать. Первый, «Akhtuboot»… Что меня вообще привлекает в рэпе, так это мастерство слова, то, как пишутся тексты — и вот как раз этот трек очень хорошо этот навык показывает. Второй, «Ana Ghayeb», позволяет им рассказать свои очень личные истории, выразить себя. И следующий после него трек, «In Your Head», это монолог, в котором следует следить за интонацией — слова в нем неясны, их можно трактовать как угодно. Но опять же, все это на арабском, так что ваше восприятие может быть одним, но если вы знаете язык, то эти треки будут для вас совсем иными, интерпретация будет совсем другой.

Для вас вообще важно, когда восприятие вашей музыки у человека близко к вашему, когда он понимает, о чем это?

Мне кажется, что все–таки я стараюсь закладывать в свою музыку эмоции, которые нельзя описать словами, они больше этого. Я совру вам, если буду рассказывать про свои треки, что они о чем-то конкретном! Это шире объяснений, глубже любого языка. Зато у каждого есть свое собственное понимание того, что я делаю, в этом плюс инструментальной музыки.

К слову об инструментальном: мне очень нравится, что голос рэпера у вас идет как еще один инструмент. Когда я слушал «Nari», я думал о Плейбое Карти и его любви к интонации, которую он ставит превыше текста, о его импрессионистской манере.

Хорошо, что вы его вспомнили, потому что в его стиле огромную роль играют ад-либы, а для этого трека я как раз я взял ад-либы из всего, что мы записывали для альбома и оставил только их. Мне хотелось использовать ритм этих слов, действительно использовать их как инструмент.

Кто вам еще нравится из современных рэперов, использующих ад-либы как важную часть текста?

Я думаю, что Migos взяли недостижимую высоту в этом плане, не знаю, кто вообще их когда-нибудь сможет переплюнуть.

Я хотел назвать своего пса Мигос, чтобы кричать «Мииигооос», если он вдруг куда-то убежит, но передумал.

(смеется) Да, точно, еще всегда можно назвать пса Оффсет!

Вам, кстати, не кажется, что в прошлом году интересного хип-хопа пока было больше? Прямо сейчас уху зацепиться толком не за что.

Точно-точно, это, наверное, касается всей музыки, но хип-хопа особенно. Впрочем… Вы знаете Kenny Beats? У него есть новое шоу, довольно веселое, в котором он приглашает рэперов, делает бит, пока все чиллят и курят, а потом они зачитывают фристайл. Вышло уже четыре серии и они отличные! Не знаю, считается ли это за релизы, конечно.

Почему бы и нет? Я вспомнил, что видел выпуск с JPEGMAFIA.

Мой любимый, думаю, с Фредди Гиббсом — это полное безумие. Вообще, если честно, не могу перестать слушать Фредди Гиббса, так он хорош.

О да. И к слову о любимой музыке. Было довольно неожиданно узнать, что когда-то вам очень нравились Digitalism и Klaxons.

Откуда вы это вообще узнали?

Ну, из предыдущих ваших интервью. Что вас больше всего привлекало в этой музыке?

Я думаю, что мне нравилось, что эта музыка прокладывает собой этакий мостик между электроникой и рок-музыкой. В то время — 2006-2008 — было очень много ностальгии по восьмидесятым, меня тогда очень интересовало старое электро, звук новой волны. Ню-рейв очень хорошо в себе все это сочетал.

Насколько я понимаю, вы и сами играли тогда что-то подобное?

Да-да, у меня была группа Wonderful Morning, в ней были я и мой друг Асем, с которым мы потом занимались клубом VENT, который сейчас стал чем-то вроде серии вечеринок. Возможно, вы слышали о нем, он под именем $$$TAG$$$ выпустил пару ЕР на Opal Tapes и Seagrave. Он пел, а я делал музыку — мы носили блейзеры, отрастили специально усы, в общем, следовали стилю по полной.

О чем были ваши песни?

Всякие личные темы. То, что происходило тогда с нами впервые, мы пытались описать каждый новый для себя опыт. Но на деле получались песни про повседневную жизнь, никакой нарочитой концептуальности, не подумайте.

Тот опыт вы как-то перенесли на ту музыку, что вы делаете сейчас или это вообще не связанные друг с другом вещи?

Я думаю, в некоторой степени это продолжение того, что я делал. Многое из того, что я делал в Wonderful Morning, осталось со мной. Звук, конечно, совсем отличался, но я ведь был музыкантом тогда и остаюсь им сейчас. Нравится мне та музыка или нет — это дело второстепенное. Но мне кажется, что как раз именно в тот период я начал интересоваться синтезом звука. Извините, это все, что приходит мне в голову о влиянии того времени на нынешнее. (смеется)

Я обычно не думаю о таких вещах, если честно, точнее, я прилагаю все усилия, чтобы не думать об этом. Мне кажется, мой творческий процесс не всегда связан с чем-то сознательным. Чем больше я думаю о создании музыки, тем менее творческим для меня становится процесс. Не знаю, то, что я говорю, имеет смысл? Я стараюсь никак не вербализировать то, что я делаю, держаться как можно дальше от этого.

Как эта тяга к бессознательному проявляется в том, как вы создаете музыку? Многое опирается на импровизацию?

Это настолько бессознательно, насколько возможно. Я сажусь, начинаю работать над музыкой — и думаю над «упаковкой» уже после. Мне это нравится больше работы вместе с каким-то определенным концептом, кажется, такой вариант меня только стесняет, я начинаю думать о слишком многих вещах сразу. Каждый день я стараюсь сделать как можно больше музыки, и когда приходит время что-то выпустить, я уже выбираю из многих законченных треков несколько, чтобы собрать их в какую-то историю.

Рассказывая о работе над «Terminal», вы упоминали, что под изначальную задумку подходило несколько треков, но потом вы все переделали и многое выбросили.

Вообще мы очень много времени провели с Ли Гэмблом над тем, чтобы понять, что лучше всего подходит для альбома, он мне очень в этом помог. Треков было столько, что потребовалось несколько недель, чтобы все отобрать и отсеять ненужное, выстроить лучшую последовательность. Да, это довольно интуитивный процесс. Все треки могли… У них у всех была своя… Если честно, я уже был готов выпустить альбом с пятьюдесятью треками, но мы все–таки решили как-то ограничить себя. Единственным критерием было то, как все звучит вместе, мне хотелось цельности.

Вам не жаль, что что-то в итоге оказалось выброшенным?

Нет-нет, я вообще выработал особое умение: не быть привязанным ни к чему, что я делаю. Мое оборудование украли пару месяцев назад, я потерял годы работы… Это худшее событие в моей жизни, но мне кажется, я довольно неплохо справляюсь с этой потерей, как раз из–за того умения, о котором я упомянул. Никакой привязанности.

Да, я слышал об этой истории, у вас же еще была небольшая краудфандинг-кампания. Как все в итоге закончилось?

Она прошла просто замечательно, ее итоги невероятно меня приободрили! Я бесконечно благодарен каждому, кто проявил участие. У меня есть друг, палестинский рэпер Muqata’a — я ехал к нему в маленький французский город Пуатье, где мы в рамках резиденции планировали записать совместный ЕР. И тут у меня все украли. Как только я приехал, он сказал: «Чувак, ни о чем не беспокойся, я запущу сбор средств». Я смог вернуть себе «железо», но, к сожалению, мой резервный жесткий диск в Каире ровно в тот же момент перестал работать навсегда.

Так я потерял все свои данные за годы работы. Там были два законченных EP, был рэп-микстейп, тоже почти завершенный, наброски для нового альбома… Куча всего! Ну и, конечно, мои сэмплы, мои инструменты. Думаю, последнее это то, чего мне жаль больше всего. Я провел столько времени… Например, у меня был бас, над которым я работал в течение года. Я его использовал в одном из треков, который я спродюсировал для Abyusif и один мой друг написал мне, отдельно отметив этот бас. И я ответил: йеп, теперь его больше нет.

То есть, получается, сейчас вы работаете над музыкой с чистого листа.

Да. Немного сложновато продолжать работу над вещами, когда у тебя нет многих вещей, которые делали твой звук именно твоим звуком, но… Пускай! Что произошло, то произошло. Я стараюсь смотреть на все это позитивно. Та поддержка, которую я получаю от людей — не стоит недооценивать ее психологическое воздействие. Я преклоняюсь перед всеми, кто мне помог, и очень удивлен тому, как быстро все произошло, как охотно все готовы были помочь. Просто поразительно.

На фестивале вы играете диджей-сет. Чего стоит ждать? Это будет похоже на выступление на каирском Boiler Room со смешением стилей?

В какой-то степени да. Тот сет, к слову, стал для меня началом возвращения моего интереса к диджеингу. До этого я предпочитал играть лайвы. Мне кажется, с того времени я научился какой-то внутренней дисциплине, уже не порхаю между стилями, могу, допустим, ставить электро целых полчаса подряд. (смеется)

У вас есть какие-то любимые сводки, пара треков, которые вы обязательно играете вместе?

О да. Конечно, все зависит от каждого сета — когда ты диджеишь, просто невозможно что-то планировать, потому что если что-то пойдет не так, то что ты будешь делать? Я всегда стараюсь играть совсем разные вещи, конечно, перед сетом пробую совместить пару-другую треков, посмотреть, как все работает вместе. У меня есть, скажем так, кусочки сета, которые я опробовал перед сетом — на десять-двадцать минут, и вот внутри них есть вещи, которые очень хорошо друг с другом сочетаются. Но какие-то конкретные примеры я вам назвать не смогу, все–таки удач слишком много.

Ахмед выступит 4 мая в 22:30 на сцене «Тоннель» (Tunel stage).