Продолжаем переводить Телекоммунистический манифест. Телекоммунисты предлагают не только критику существующего положения вещей в Интернете, но и программу перехода от теории к практике — венчурному коммунизму, форме классовой борьбы эпохи web 2.0.

На деньги, собранные с помощью пожертвований наших пользователей, мы переведем и постепенно выложим весь текст манифеста. Уже переведено введение, из которого можно получить представление о структуре и содержании этой работы. Теперь предлагаем вашему вниманию первую главу, посвященную положению рабочего класса в Интернете, в которой телекоммунисты излагают свое критическое понимание политической экономии топологий информационных сетей и культурного производства.

Переводчики: Йожи Столет, Полина Шилкините.

Редакторы: Николай Спесивцев, Дина Жук — группа eeefff

Общество состоит из социальных отношений, конкретные формы которых определяют его структуру, формируют его. Компьютерные сети, как и экономические системы, могут быть описаны сквозь призму социальных отношений. Давно описанные сторонниками коммунизма сообщества равных реализуются на практике в архитектуре пиринговых сетей. Капитализм же, напротив, зависит от привилегий и контроля, качеств, которые в компьютерных сетях могут быть реализованы только в централизованных клиент-серверных приложениях. Экономические системы определяют топологию созданных ими сетей, и, по мере того, как сети все больше интегрируются в повседневную жизнь, начинает проявляться обратная зависимость: сети начинают влиять на экономические системы. Поэтому необходимо выработать критическое понимание политической экономии, для того чтобы осмыслить возникающие тенденции в сетевых топологиях и их социальных последствиях.

История Интернета иллюстрирует то, как развивался этот процесс. Интернет начинался как сеть, которая реализовывала отношения пирингового коммунизма. Впоследствии, однако, он был трансформирован финансовым капиталом в неэффективную и несвободную клиент-серверную топологию. Возникновение пиринговых сетей, которые позволяют производителям сотрудничать в мировом масштабе, положило начало новым формам производства. Такие практики пирингового производства, оставаясь до сих пор в значительной степени неосязаемыми и нематериальными, тем не менее потенциально могут быть расширены на материальное производство, тем самым став угрозой существованию капитализма. Здесь встает вопрос об альтернативе венчурному капитализму, которая должна будет решить задачу создания и эффективного распределения находящихся в коллективной собственности материальных благ, необходимых для построения свободных сетей и свободных обществ.

Нам нужен венчурный коммунизм, инструмент борьбы против продолжающегося расширения форм капитализма, основанных на принципах частной собственности. Нам нужна модель самоорганизации рабочих, основанная на топологии пиринговых сетей и формах владения общими благами, построенных на основе взаимоподдержки, такими, как исторические пастушеские общины, которые коллективно распоряжались территориями для выпаса скота.

Положение рабочего класса в Интернете

Единственный способ изменить общество — это начать иначе производить и распределять.

Капитализм имеет свое средство самовоспроизводства: венчурный капитализм.

Богатства, накопленные капиталистами благодаря постоянному присвоению прибавочной стоимости, делают возможной сделку между ними и каждым новым поколением новаторов: членство в их клубе в качестве младших партнеров. Здесь процент от богатства, которое будет произведено в будущем, обменивается на материальные ценности, которые новаторам нужны уже сегодня для старта. Украденная, мертвая прибавочная стоимость прошлого берет в плен еще не рожденную прибавочную стоимость будущего. В созданных таким образом организациях и отраслях производства, ни сами инноваторы, ни рабочие, которые еще только будут наняты ими в будущем, не способны удержать за собой в полной мере стоимость своей доли в производстве.

Эта «не-удержанная» стоимость формирует богатство, которое берет в плен следующую волну инноваций. Собственники этого захваченного богатства используют его для политического контроля, навязывая обществу интересы частных собственников за счет интересов трудящихся.

Для того, чтобы инновации, понятые как общественное благо, рождались и имели возможность беспрепятственно развиваться, нам и нужен венчурный коммунизм. Мы должны найти пути для создания и воспроизводства производственных отношений, основанных на принципах общественного достояния.

То, достанутся ли продукты труда производителям, работающим по принципам общественного достояния, или же капиталистическим апроприаторам, будет определять будущий тип общества: либо основанный на сотрудничестве и совместном пользовании, либо — на принуждении и эксплуатации. И борьба венчурного коммунизма против классового расслоения сыграет здесь главную роль. Сегодня очевидно, что старые как мир последствия нищеты и несправедливости, вкупе с такой организацией производства, которая необходима для поддержания богатств горстки элиты, ведут нас к войне и, с неизбежностью, к экологической катастрофе. Наша неспособность достичь более справедливого общества имеет гораздо более серьезные последствия, чем мы можем себе позволить. Мы можем достичь успеха, только лишь передав в распоряжение общественного капитала необходимое пространство, инструменты и ресурсы, которые будет использовать в производстве распределенное сообщество равных, производящее и распределяющее на равных.

Политика — это не борьба идей, это борьба возможностей.

Идеи могущественны, и их развитие и реализация, безусловно, могут иметь политическое воздействие. Однако развитие и реализация идей определяется не их внутренней ценностью, а соотношением сил между теми, кто выигрывает от них, и теми, чье существование они ставит под угрозу. Возможность изменить социальный порядок требует материальных условий для победы на конкурентном поле способностей, среди прочего, к коммуникации и лоббированию. Поэтому эти способности, в своей основе, определяются экономическими возможностями. А значит, трансформации требуют траты достаточного количества накопленного богатства для преодоления богатства тех, кто противостоит трансформациям. Такое богатство рождается только из производства.

Поэтому появление новых способов производства и распределения является предпосылкой любых изменений в социальном порядке. Эти новые методы производства и распределения требуют создания новых типов отношений, новых производственных отношений, которые определят новую экономическую структуру, которая была бы способна породить новый тип общества. Ни один социальный порядок, вне зависимости от того, насколько он незыблем и безжалостно насаждаем, не сможет сопротивляться преобразованиям, когда появятся новые способы производства и распределения.

Еще раз отметим, что общество состоит из социальных отношений, отношений, которые включают в себя производственные отношения. Эти производственные отношения определяют экономическую структуру общества — основание для юридических и политических структур, которые влияют на производственные отношения. Отношения между покупателем и продавцом; арендатором и собственником; работником и работодателем; тем, кто рожден для богатства и привилегий, и тем, кто рожден для прекарности и борьбы за существование — все они — результат производственных отношений. Эти отношения определяют то, как вещи производятся и распределяются в обществе. Те, кто в состоянии контролировать оборот результатов труда других людей, в состоянии навязывать законы и социальные институты в соответствии со своими интересами. Те, кто могут сохранить контроль над результатами своего собственного труда, не в состоянии сопротивляться.

Капитализм зависит от апроприации прибавочной стоимости, поддерживающей его существование и рост. Лицемерная риторика «свободного рынка» — это дымовая завеса, обосновывающая систему привилегий и эксплуатации, более правильное название которой, наверное, «экономика казино». Здесь есть несколько безоговорочных победителей, но превосходство всегда на стороне игорного дома. Любые организованные попытки сопротивления будут предотвращены, возможно, насильственно. В по-настоящему свободной экономике конкуренция среди производителей уменьшит стоимость всего до минимального уровня. Если бы товарами торговали на таком идеальном «рынке», тогда бы собственники земли и капиталисты, так же как и рабочие, никогда бы не смогли заработать больше, чем себестоимость этих товаров. Тогда бы не было класса, который был бы освобожден от необходимости работать, просто потому что не было бы способа получить доход, достаточный для поддержания этого класса.

Для существования капиталистического класса необходимо, чтобы рынки регулировались, как, собственно, и происходит. Капитализм должен повышать цену капитала путем удержаний из стоимости работы. В реальности, «свободный рынок» — это условия, навязанные рабочим владельцами собственности, которые позволяют им сохранить свои привилегии. Капитал нуждается в том, чтобы стоимость труда была достаточно низкой, чтобы не допустить ситуации, когда рабочие как класс смогли бы делать достаточно сбережений из своего дохода для приобретения своей собственной собственности. Если рабочие могли бы приобретать собственность, то они могли бы прекратить продавать свой труд капиталистам. Тогда бы капитализм не смог бы существовать в условиях свободного рынка. Сама идея «свободного рынка» является частью мифологии капитализма. Ее невозможно реализовать в условиях капитализма, так же, как маловероятно ее существование вне его.

«Освобожденные» от принуждения извлекающих коммерческую прибыль капиталистов производители работали бы ради социальной значимости, а не ради прибыли — так же, как они это делают в своей личной и семейной жизни, и так же, как это происходит в некапиталистических сообществах. Это не означает, что в свободном обществе не будет конкуренции или что его члены не будут стремиться получить пользу из собственного труда. Более того, разделение труда, необходимое в сложном обществе, требует обмена и взаимной выгоды. Однако, метафора «рынка» в том значении, как она используется сейчас, потеряет смысл.

«Рыночная экономика» — это по определению экономика слежки, где вклад в производство и потребление должен быть измерен с точностью до минуты. Это экономика бухгалтеров и охранников. Учет перемещения средств в форме ничтожных и умаляющих достоинство списков индивидуально оцененных транзакций должен быть заменен более гибкими и обобществленными формами обмена. Стремление максимизировать прибыль, которую приносит собственность, так часто являющееся движущей силой иррациональных и разрушительных форм производства, могло бы уступить место гораздо более сильной движущей силе для производства: выполнение работы, которая приносит прямую пользу для нашей жизни и нашего общества. Это могло бы быть производство, которое соответствует нуждам и желаниям реального мира.

Апологеты капитализма будут настаивать на том, что эти два мотива суть одно и тоже, что прибыль — это просто финансовое вознаграждение за производство того, что нужно сообществу. Но такая аргументация, в лучшем случае, мало убедительна. Если рост цен на дефицитные товары стимулирует производство в конкретных областях, то извлечение прибыли из этого производства собственниками имеет мало общего с социальной необходимостью. Когда главный мотив — это прибыль, цены могут расти или стоимость издержек может снижаться в результате хищнических, эксплуататорских и антиконкурентных методов ведения бизнеса, которые не вносят вклад в удовлетворение потребностей общества. Если же рабочие будут иметь возможность формировать свой собственный капитал, оставляя за собой продукт своего труда целиком, то пропадет и мотивация к применению таких методов.

В свободном обществе, в отсутствии необходимости толкований и оценок нашего потребления и производства, действующих умиротворяюще на апологетов капиталистического контроля, рабочие могли бы не утруждать себя производством исключительно для максимизации прибыли внутри «рыночной экономики». Будучи мотивированы делиться продуктами своего труда из взаимного уважения, они могли бы сосредоточить свои усилия на производстве того, что им необходимо, что составляет потребности общества. Такой вид экономики не похож на «рынок».

«Рынок» стал доминирующей метафорой для «свободного обмена», где все общество некритически описывается в терминах базарной площади. Базарная площадь не является свободным пространством. Контроль над физическим расположением рынка всегда был вопросом иерархии и власти. А вопрос достижимости этого идеального состояния рынка как базарной площади представляет собой хрестоматийный пример нетрудового дохода, называемого экономистами «экономической рентой». Рыночный прилавок является физическим воплощением разделения между производителем и потребителем.

Ни одна из этих характеристик не является сущностной для свободного общества. Вместо идеализированного и невозможного «свободного рынка» экономику рабочих лучше всего концептуализировать в терминах «сетевой экономики», где независимые участники обмениваются исходя из взаимных желаний в контексте общей платформы, не контролируемой централизованно кем бы то ни было из них, но сформированной из их собственных добровольных взаимосвязей.

Капитализм полагается на государство в деле навязывания контроля внутри сетевой экономики, в частности контролируя связи через санкционированные каналы, и тем самым присваивая блага, которые иначе целиком достались бы производителям этих благ. Рычаги контроля внедряются в естественную сеть социальных отношений. Таким образом, «рыночная экономика» — это навязывание «несвободных» условий базарной площади обществу в целом: насаждаемое различие между производителем и потребителем позволяет контролировать оборот, а властная иерархия получает привилегированный доступ.

Абсурдная и редуционисткая идея того, что мы должны мыслить все общество как базарную площади рождена из воображения капитализма — это рай для вымогателей и букмекеров. Государство же предоставляет средства навязывания отношений внутри этой базарной площади всему обществу. Традиционная роль государства как посредника между классами, действующего в интересах господствующего класса, зависит от его территориального суверенитета. Возможность государства навязывать контроль внутри сетевой экономикой основана на том, что участники, по большей части, взаимодействую друг с другом в пределах государственных границ.

Как только сеть взаимодействий расшириться настолько, что выйдет за пределы государства, это может стать угрозой самому государству, противодействуя присвоению стоимости, основанной на принципе территориальности.

Возможность государства обеспечивать привилегии и соблюдение прав собственности основана на возможности обеспечивать исполнение таких преимуществ посредством монополии на легитимное насилие. Коммуникации, основанные на глобальных пиринговых сетях, имеют возможность противостоять и уклоняться от насилия внутри таких иерархий. Социальные отношения между транснациональными, транс-локальными сообществами действуют внутри экстра-территориального [1] пространства, где действие прав собственности и привилегий может уступить место отношениям взаимного интереса и взаимодействия.

Модели производства, структурно похожие на пиринговые сети, имеют связи, напоминающие практики совместного использования земель для выгона скота, существовавшие внутри исторических пастушеских общин и основанные на древних порядках, предшествующих современным законам и правительствам. Современные общие блага, однако, не локализованы в одном месте, а охватывают всю планету, давая нашему обществу шанс на выход из ситуации капиталистического классового разделения, подрывая его логику контроля и изъятия. Можно легко найти примеры такого перспективного способа производства.

Пиринговые сети, такие как Интернет, а также все материальные и нематериальные производственные ресурсы, которые поддерживают работу этих сетей, являются общим фондом, который независимо используется множеством людей. Свободное программное обеспечение, производство и распространение которого зачастую зависит от пиринговых сетей, это общий фонд, доступный каждому. Свободное программное обеспечение создается разнообразными и распределенными производителями, которые делают это, потому что они больше заинтересованы в использовании программного обеспечения в своем собственном производстве, нежели в вознаграждении за их личный вклад в программное обеспечение. Растущие нападки со стороны пользователей файлообменных технологий на авторские отчисления и лицензионные сборы, которые идут в пользу индустрии звукозаписи и кино, демонстрируют те трудности, с которыми сталкиваются те, чьи доходы зависят от контролируемого воспроизведения медиа-контента.

Массовые перевозки и международная миграция обусловили возникновение распределенных сообществ, которые поддерживают непрерывные межличностные и зачастую неформальные экономические отношения поверх национальных границ.

Все это примеры новых производственных отношений, которые выходят за пределы основанных на праве собственности отношений и указывают потенциальные пути дальнейшего развития.

Развитие телекоммуникаций, в особенности появление таких пиринговых сетей как Интернет, вместе с международными перевозками и миграцией, создают широкие революционные возможности, так как распределенные сообщества получили возможность взаимодействовать мгновенно на глобальном уровне. Наши жизни и отношения больше не ограничены территориально замкнутыми национальными государствами. Несмотря на то, что принудительные элементы в политической и корпоративной иерархии навязывают нам все более драконовские практики контроля, пытаясь препятствовать нашему сопротивлению и уклонению от такого ограничения свободы, мы можем возлагать наши революционные надежды на возможность того, что масштаб перемен настолько велик, что они никогда не смогут полностью достичь цели.

Дерзкое появление пиринговых технологий, свободного программного обеспечения и международных сообществ вселяет страх в противников социальных перемен. Нам необходимо изобрести инструмент борьбы, адекватный тем гигантским накопленным богатствам, которые имеет в своем распоряжении капиталистическая элита. Эти ресурсы дают им возможность формировать общество в соответствии со своими интересами. Ставя цель изменить общество, мы должны активно расширять границы того, что мы понимаем под нашими общими благами, чтобы наши независимые сообщества равных могли быть материально устойчивыми и могли противостоять посягательствам капитализма.

Каждая доля нашей производительности, которую мы позволяем отбирать у нас, возвращается в форме нашего собственного угнетения.

Главным способом государственного вмешательства в сетевую экономику является навязывание соблюдения прав частной собственности. Собственность по своей природе враждебна свободе. Собственность — это возможность контролировать средства производства на расстоянии, возможность «владеть» тем, что используется в производстве другим человеком. Собственность — это инструмент подчинения как отдельных лиц, так и целых сообществ. Там, где главенствует собственность, не может быть свободы. Владельцы дефицитной собственности могут ставить рабочих на грань выживания, лишая их доступа к ресурсам, сводя их труд к рабскому и оплачивая лишь расходы на размножение.

В экономической терминологии доход, который собственники получают путем присвоения результата труда рабочих, называется рентой. Британский классик политэкономии Давид Рикардо впервые описал экономическую ренту в начале 19-го века. Говоря простым языком, экономическая рента — это доход, который собственник средств производства может заработать только лишь благодаря самому факту владения ими. Владелец получает доход от ренты, не делая ничего, не совершая какого-либо вклада, — просто владея [2]. В терминах Джона Стюарта Милля сборщик ренты зарабатывает деньги, даже когда спит [3].

Например, возьмите два одинаковых здания: одно в крупном экономическом центре, другое — в небольшом городке. Оба построены с использованием одинаковых материалов, оба требуют одинакового количества работы для содержания, и нет разницы в затратах собственников по выводу этих зданий на рынок, например, в качестве жилых или коммерческих помещений. Здание в крупном городе, однако, обеспечит больший доход, чем то, что находится в небольшом городке, несмотря на одинаковое количество работы и затраты на их поддержку. Эта разница — экономическая рента и это не та рента, которую вы платите за съем жилья. Рента аккумулируется не за счет вклада в производство, а за счет юридических привилегий, таких как право собственности на прибыльное место.

Конечно же, собственник вкладывает свои средства в стоимость имущества, например через его обслуживание, но этот вклад не является рентой, а, например, долей в бизнесе, если этот вклад напрямую увеличивает ценность собственности. Рента же, в экономических терминах, — это прибыль, полученная за разрешение другим пользоваться собственностью. По большому счету, это прибыль, полученная собственником в результате притязания на часть той продукции, которую арендатор производит без участия собственника. Это касается не только исключительно собственников, аренды и недвижимости как жилья или строительства.

В целом наша возможность обеспечивать свое материальное существование зависит от доступа к собственности, которая является нашими «средствами производства». Мы должны согласиться передать часть того, что мы производим, тем, кто предоставляет нам доступ к этим средствам. Иначе мы не сможем выжить.

Доля результатов труда производителя, которая может быть взыскана по праву собственника — это весь объем производимой продукции за вычетом расходов производителя на поддержание жизни. К этому выводу приходит Дэвид Рикардо в «О принципах политэкономии и налогообложения» [4], и это отправная точка в переговорах по отстаиванию своих интересов для всех, кто рожден в мире полностью принадлежащем другим.

В «Очерке о прибыли», Рикардо утверждает: «Интерес собственника всегда противоположен интересам всех других общественных классов» [5]. Его анализ базируется не на анализе социальной среды, например, универсальных различиях высших и низших классов, а, скорее, на отношениях, разворачивающихся вокруг производства, земли, труда или капитала. Эта модель предлагает убедительное обоснование идеи того, что у классов собственников, рабочих и капиталистов совершенно противоположные интересы.

Разделение на высшие и низшие классы может помочь обозначить несправедливость в обществе, но оно не обязательно вскрывает конфликт интересов и, следовательно, не дает понимания источника классового расслоения. Как представитель зарождающегося капиталистического класса, Рикардо не предполагал, что его критика аренды земли будет распространена и на доход, заработанный капиталистами. Уильям Томпсон и Томас Годскин, наиболее известные из «рикардианских социалистов» в своих критических комментариях утверждали, что прибыль, полученная капиталистами, по своей природе такая же эксплуататорская и незаслуженная, как и рента собственников, и что интерес рабочих противоположен интересам как собственников, так и капиталистов. С их работ начинается критика «капитализма», термина, введенного, чтобы провести аналогию с феодализмом.

Отправная точка социализма, как и других «левых» движений, начинается с этого классового конфликта. Вера в то, что производители сами должны владеть средствами производства, была распространенной среди социалистов того времени, особенно среди сторонников социального реформатора Роберта Оуэна и участников кооперативного движения начала 1800-х. Такое понимание классов, основанное на отношении к средствам производства, введение таких категорий как капиталисты, собственники и рабочие, вместо категорий бедных и богатых, знати, духовенства и крестьян, обеспечило мощный интеллектуальный фундамент для научного социализма, родившегося из утопий.

Рента позволяет собственникам дефицитного имущества толкать рабочих без собственности на грань выживания.

Как пишет Рикардо: «естественная стоимость труда — это стоимость, которая необходима для обеспечения существования рабочих и сохранения их рода». Контраргумент, основанный на существовании разницы между теоретической «естественной» стоимостью и реальной рыночной стоимостью труда, Рикардо считает лишь подменой понятий, поскольку рыночная стоимость не стабильна. Средства к существованию не должны пониматься как минимум, необходимый для выживания и размножения. Даже во времена Рикардо, большинство рабочих не были в таком положении, когда заработать на одно пенни меньше означало тут же упасть замертво. Скорее рабочие, и это следует из самого их определения, не могут зарабатывать достаточно, чтобы делать что-то еще, кроме как обеспечивать свое существование и бороться за жизнь в соответствии с приемлемыми стандартами своего сообщества. Эти «приемлемые стандарты» определяются канонами вкуса и правилами приличия, установленными хищной экономической элитой.

Торстейн Веблен, норвежско-американский экономист и социолог, основоположник институционального направления в политической экономии, утверждает, что в классовом обществе все, кроме самых богатых, вынуждены распоряжаться практически всем своим доходом, чтобы жить в соответствии с общественными стандартами респектабельности, которые он называет «демонстративным потреблением» и «демонстративной расточительностью». Не участвующим в демонстративном потреблении приходится сталкиваться с социальной изоляцией, а также со снижением перспектив продвижения по службе [6]. «Отказ потреблять в должном количестве и качестве становится признаком неполноценности и недостатка»[7] — говорит Веблен в «Теории праздного класса» 1899 года.

Культурные факторы — не единственное, что определяет невозможность формировать рабочими капитал сверх минимума, необходимого для поддержания жизни. Пока у рабочих нет своей собственности, даже если их заработная плата растет, прирост в доходе съедает ценовая инфляция, наиболее часто являющаяся результатом возросшей конкуренции за местоположение и растущей арендной платы на землю. Это не является секретом для представителей капитализма и их соратников в государственном секторе. Уменьшение реальных зарплат за счет инфляции — альтернатива сокращению зарплатных выплат — работает благодаря «денежной иллюзии». Джон Мейнард Кейнс, возможно, наиболее важный экономист своего времени и основоположник современной «макроэкономики», писал в книге 1936 года «Общая теория занятости, процента и денег»: «иногда говорят, что для рабочих будет не логичным сопротивляться сокращению денежной заработной платы, но не сопротивляться снижению реальных зарплат […] однако опыт показывает, что как раз так рабочие на самом деле и поступают» [8]. Дэниел Белл объясняет это процесс в своей статье «Подрыв коллективных переговоров», исследуя несколько случаев увеличения зарплаты в результате коллективных переговоров между предпринимателями и профсоюзами. Белл показывает, что рассмотренные им случаи не приводили к существенным изменениям в уровне реального благосостояния: в большинстве случаев, рабочие, получавшие повышение заработной платы не увеличивали свою долю в общем богатстве, скорее, это приводило к увеличению цен [9].

Собственность не является естественным явлением, она создана законом. Возможность получать ренту зависит от способности контролировать дефицитные ресурсы, даже если их использует кто-то другой.

Другими словами, собственность дает право владельцу принуждать другого человека делиться продуктом своего труда. Собственность, таким образом, означает контроль на расстоянии.

Таким образом, рента возможна только пока она поддерживается силой, которая с радостью предоставляется владельцам имущества государством.

Без инструментов принуждения тех, для кого собственность является средствами производства, кто вынужден разделять продукт своего труда с не участвующим в трудовом процессе и праздным собственником, владельцы собственности не смогли бы зарабатывать на жизнь, не говоря уже о накоплении капитала. Как утверждает немецкий революционер-марксист Эрнест Мандель в «Историческом материализме и капиталистическом государстве», «без капиталистического государственного насилия капитализм не может существовать» [10]. Цель института собственности — создание класса без собственности, который производит богатство владеющему ей классу. Институт собственности не выгоден рабочим. Это не означает, что отдельные рабочие не могут стать собственниками, но это означает выход из своего класса. Индивидуальные истории успеха не меняют классовую систему. Канадский политический философ Джеральд Коэн, сторонник аналитического марксизма, заметил: «Я хочу подняться с моим классом, но не над моим классом!» [11]

Нынешняя глобальная ситуация закрепляет тот факт, что у рабочих, как класса, нет возможности накапливать собственность. Анализ, проведенный Всемирным институтом исследований в области развития в Университете Организации Объединенных Наций, сообщает, что в 2000 году 1% богатейших людей единолично владели 40% мировых активов, а на 10% богатейших людей приходится 85% от мирового объема активов. Половина же взрослого мирового населения едва ли владело 1% мирового богатства. В отчет включены обширные статистические данные, многие из которых указывают на растущее неравенство в мире.

То, что собой сейчас представляет рабочий класс — это в значительной степени бессилие и нищета, положение рабочего класса в Интернете ничем не отличается.

Необходимость контроля и привилегий, навязываемая капитализмом в Интернете, изменяет топологию сети от архитектуры, реализующей пиринговый коммунизм, к такой, где клиент-серверные приложения становятся доминирующими и все более опосредуют и контролируют все отношения.

Продолжение следует

С полным текстом манифеста на английском языке вы можете ознакомиться здесь.

Телекоммунистический манифест переводится на средства, собранные с помощью наших читателей. Сделать свой вклад в дело телекоммунизма и общего гонорарного фонда сайта syg.ma можно здесь.

Примечания

[1] Примеч. ред.: см. Keller Easterling, Extrastatecraft: The Power of Infrastructure Space, Verso, 2014

[2] David Ricardo, On Principles of Political Economy and Taxation (London: John Murray, 1821), Library of Economics and Liberty.

[3] John Stuart Mill, Principles of Political Economy with some of their Application to Social Philosophy. Library of Economics and Liberty.

[4] Ricardo, On Principles of Political Economy and Taxation, 1817.

[5] David Ricardo, ‘An Essay on Profits’, (London: John Murray,1815). McMaster University, Faculty of Social Science website.

[6] Veblen Thorstein, ‘Chapter 4: Conspicuous Consumption’, The Theory of the Leisure Class (Bremen, Germany: Europaeischer Hochschulver- lag GmbH & Co KG, 2010).

[7] Там же.

[8] John Maynard Keynes, ‘Chapter 2: The Postulates of the Classical Economics’, The General Theory of Employment, Interest and Money, Marxists Internet Archive.

[9] Daniel Bell, ‘The Subversion of Collective Bargaining’, Commentary, March,1960.

[10] Ernest Mandel, ‘Historical Materialism and the Capitalist State’, trans. Juriaan Bendian, page 4 of Scribd.com edition.

[11] Gerald Cohen History, Labor and Freedom: Themes from Marx (Oxford, Oxford University Press, 1988) and Why Not Socialism? (Princeton, New Jersey: Princeton Univerity Press, 2009).