Create post
Фонд V-A-C

Ольга Широкоступ. Исследование как искупление, проживание, замораживание

Матвей Селякин
Дима Безуглов

25 и 26 мая в Лабораторном корпусе Московского энергетического института пройдет «ГЭС-2 Опера» — театральный проект, о котором мы недавно рассказывали. Постановка подготовлена режиссером Всеволодом Лисовским, поэтом и драматургом Андреем Родионовым, композитором Дмитрием Власиком и художницей Ириной Кориной и является поэтическим посвящением выведенной из эксплуатации электростанции в центре Москвы, в здании которой скоро откроется культурный центр фонда V-A-C.

Опера изначально задумывалась как аудио-инсталляция, ненавязчиво внедряющая голоса бывших рабочих ГЭС-2 в пространство парковки для посетителей культурного центра, но пока здание на реконструкции, зрители смогут увидеть ее сценическую версию. По нашей просьбе художник и куратор Ольга Широкоступ прочитала либретто постановки и обозначила ее широкий контекст — перепрофилирование индустриальных объектов в культурные пространства, «возвращение утраченных голосов» этих производств художественными средствами, трансформация трудовых отношений во время «четвертой промышленной революции» и то, как непросто исследовать и репрезентировать прошлое, при этом избегая соблазна его депроблематизации.

Текст подготовлен в партнерстве с фондом V-A-C.

Кинооператор в цехе ГЭС © Музей истории Мосэнерго
Кинооператор в цехе ГЭС © Музей истории Мосэнерго

«Единственный социальный опыт, который все еще может быть сформулирован сегодня, — это опыт социального распада». [1]

Борис Буден, философ

«Может, и лучше, что здесь будет музей,
А не какой-нибудь торговый комплекс
В глубине души, скажу точней,
Меня успокаивает эта новость
Если станция своё изжила.
Это значит — ее закроют». [2]

Обходчик ГЭС-2, главный герой оперы


В 2020 году в здании бывшей электростанции ГЭС-2 на Болотной набережной откроется новый культурный центр фонда V-A-C. Чтобы сохранить память об этом важном для города индустриальном объекте и осмыслить возникновение на его месте художественной институции, три года назад фондом была инициирована исследовательская программа, состоящая из нескольких больших частей, включающих сбор материала о станции, ее архитектуре и работниках, с целью создания доступной для специалистов и широкой публики базы данных. Эта программа также включает в себя работу с архивом, его трансформацию и производство художественных проектов, основанных на собранном материале, — одним из которых и стала «ГЭС-2 Опера».

О процессе перехода индустриальных пространств в культурные много говорили еще в начале 2010-х, но контекст обсуждения был радикально иным. Того интереса к изменениям, происходившим в трудовых взаимоотношениях внутри современного российского общества и, конечно, культурной индустрии, больше нет. Тогда менялись производственные отношения как между художниками и институциями, так и внутри профессионального сообщества и самих институций. Создавались проекты первых объединений творческих работников, которые активно обсуждались в художественной среде [3] и участники которых ввели в широкий обиход такие понятия, как, например, «прекарный труд художника». Чаще звучали призывы к солидарности не только внутри сообщества, но и с работниками других сфер и отраслей, ведущими борьбу за свои трудовые права. [4]

Павел Отдельнов. Руины. Цех 538 © Творческий индустриальный кластер «Октава»
Павел Отдельнов. Руины. Цех 538 © Творческий индустриальный кластер «Октава»

В реальности позднепутинской России говорить о солидарности уже не приходится. Но интерес к промышленным объектам индустриального прошлого и людям, работавшим на них, остается. С этими темами последовательно работают художники и творческие коллективы — в качестве примеров можно назвать «ПРОМЗОНУ» Павла Отдельнова, перформативный проект-ораторию «Огни Урала» и многие другие. На бывших заводских площадях создаются тематические музеи, проходят крупные международные биеннале — стоит упомянуть хотя бы Уральскую индустриальную биеннале, основной проект Биеннале молодого искусства «Абракадабра» в квартале «Рассвет» на Красной Пресне и культурный кластер «Октава» в Туле, занявший площади одноименного завода, которые освободились после после модернизации производства. В чем же истоки этого интереса? Неужели лишь в том, что площадками для проектов в сфере современной культуры — как небольших, так и самых амбициозных — по-прежнему становятся индустриальные сооружения, которых в достатке и в малых и больших городах России, и есть потребность легитимировать для самих себя и общественности появление в них новых форм общественной жизни?

Для обеспечения выполнения этой задачи выделяются деньги, которые в российской ситуации добыть чрезвычайно сложно. А значит, художники будут и дальше создавать проекты под этот актуальный запрос. Важное отличие современной ситуации от прошлых лет состоит в том, что горечи по поводу перепрофилирования этих индустриальных пространств в культурные уже никто не испытывает, а этические вопросы всерьез уже никто не ставит. Кажется, что сложность и неоднозначность этого процесса уже была «снята» художниками и теоретиками [5], и на передний план главным образом выходит вопрос о том, каким образом преподнести собранный в ходе исследования материал.

«Наличие» химер рабочих прошлого в новой культурной институции — перепрофилированном ГЭС-2 — или же превращенная в стихотворную речь рабочего, гулко звучащая внутри опустевшего университетского корпуса должны успокоить нас. Да, времена меняются, и эта страница недавнего прошлого нашей страны профессионально описана и превращена в наследие. Она больше не является тем, что стоит так остро проблематизировать в контексте настоящего — политического и социального. Наследием можно вдохновляться, с ним можно проводить формальные эксперименты — подчас убедительные и впечатляющие. [6] Потому что, например, в том, что у звездной команды во главе с Лисовским провала быть не может, мы все почти что уверены.

Зачем же нам слышать голоса тех, кто покинул это место, и что будет, когда голоса прошлого и голоса настоящего смешаются?

Конечно, это далеко не первый пример подобного подхода — попытки «вернуть утраченный голос» индустриальному пространству предпринимались многими российскими художниками. Стоит вспомнить «Гудок» художника Хаима Сокола (2012), проекты Арсения Жиляева «Машина и Наташа» (2009) и «Радио “Октябрь”» (2013). Тогда Жиляев работал в мастерской на фабрике технических бумаг «Октябрь» (известной как «Центр творческих индустрий “Фабрика”») и несколько лет наблюдал трансформации, происходящие с ней. Художник застал фабрику в момент завершения ее индустриальной жизни — на тот момент единственный цех работал всего месяц в год, а немногочисленные оставшиеся в штате сотрудники были переброшены на новую работу, которая состояла в том, чтобы обеспечивать жизнеспособность небольшого креативного кластера, пришедшего ей на смену. Первый проект художника — «Машина и Наташа» — строился, по сути, на воспоминаниях работницы Натальи, более двадцати лет проработавшей на грунтовальной машине, и объединял работы художников, создавших небольшие памятники. [7]

Грунтовальная машина. Вид экспозиции выставки «Машина и Наташа» © Художественный журнал
Грунтовальная машина. Вид экспозиции выставки «Машина и Наташа» © Художественный журнал

Второй проект был менее «осязаемым» — Жиляев предъявлял голоса живые, но замершие как бы в моменте между своим существованием и его прекращением. Он создал аудио-инсталляцию, состоящую из обрывков голосов и производственных шумов, записанную художником совместно с рабочими во время монтажа 4-й Московской биеннале современного искусства. Название проекта «Радио “Октябрь”» отсылает к пьесе Владимира Маяковского и Осипа Брика, написанной в 1926 году. В советские годы на фабрике функционировала радио-точка, но вернуть ее не представлялось возможным даже на короткое время. «Воскресить голоса» тогда удалось, но в камерном формате — художнику пришлось обойтись записью на грампластинке, и прослушать аудио-инсталляцию можно было прямо в раздевалке фабричных рабочих.

Арсений не просто воскрешал вместе с рабочими миф вековой давности, он также работал с ними бок о бок, выясняя, каково им было перепрофилироваться вслед за фабрикой. Вчерашние аппаратчики, наладчики — рабочая интеллигенция 1980-х–2000-х — стали разнорабочими, довольно плохо справляющимися со своими новыми обязанностями. Они соглашались на новую работу только по экономическим соображениям и оказались совершенно неприспособленными к ней: плохо монтировали выставки, не видели ценности в том, что делали. Да и сам художник, месяц работая с рабочими в одной бригаде, разделил их неспособность «встроиться» в новую трудовую формацию, не сумев (или не захотев) показать им на своем примере, как действовать «эффективно».

В случае с оперой возникает вопрос.

Куда ушли рабочие с ГЭС-2, и можно ли найти этим трудовым единицам — их телам, а не бесплотным голосам — применение в новой, уже музейной жизни станции? И как мы (и зрители, и сами создатели оперы) смотрим на них, как осмысляем процесс их труда?

Мы живем в момент, ставящий перед нами «фундаментальную проблему возможности определения своего социального положения и будущего через труд». [8] Труд, изображаемый в опере, не представим сегодня — он кажется, парадоксальным образом, почти привилегией. Он напоминает нам о том, что когда-то существовало некапиталистичекое время, конструировавшееся по-другому. [9] Дробность времени, автоматизация труда, виртуализация культурной экономики будут продолжаться. Важнейший образ «ГЭС-2 Оперы» — запущенные вновь после тридцатилетней остановки патерностеры. [10] Что это постоянное движение без остановки может значить для нас сейчас, во времена «четвертой промышленной революции»? Прекарные художники и исследователи, работающие на срочных контрактах, призваны размышлять о прошлом, но транслируют в настоящее эту тревогу о нашем общем будущем.

Внутренний вид ГЭС © Музей истории Мосэнерго
Внутренний вид ГЭС © Музей истории Мосэнерго

Либретто оперы состоит из перемежающихся фрагментов поэтической речи главного героя-обходчика, описания работы различных механизмов и систем ГЭС, и, неожиданно, из отрывков, взятых из программной для институциональной критики статьи 1978 года «Музей современного искусства как ритуал позднего капитализма: иконографический анализ» Кэрол Данкан и Аллана Уоллака. [11] Остается загадкой, почему был выбран именно этот текст и кому он адресован. Очевидно, он должен сработать как «секретик» для тех, кто сможет его считать и поразмыслить о том, на каких еще уровнях оперы может быть спрятана критика институции. Но продолжения этой мысли мы не находим ни в самом либретто, ни в описании сценографии. В своем комментарии к пресс-релизу режиссер Всеволод Лисовский размышляет о падении «индустриальной цивилизации — прекрасной и устрашающей как эллинистические деспотии или Римская империя» и приходе новых варваров. Только кто они — культурные менеджеры, эстеблишмент, современные художники — остается неясным.

Возможно, своеобразный и яркий язык Данкан и Уоллака и их отсылки к мифологическим сюжетам и ритуальным практикам вдохновили создателей оперы так, что они восприняли эти аналогии и продолжили заданный статьей образный ряд, не слишком заботясь о том, что все это под собой подразумевало тогда. Для российских участников культурного процесса использование подобных метафор, конечно же, отсылает с краху советского проекта и текущему состоянию общества, которое принято именовать пост-советским. Смогут ли креативные индустрии наполнить индустриальные пустоши новым содержанием и жизнью, или же их все же недостаточно? [12] Критика «креативных индустрий» в Европе последних лет показывает, что они больше не воспринимаются как панацея. [13]

Эскиз Ирины Кориной © фонд V-A-C
Эскиз Ирины Кориной © фонд V-A-C

Огромное внимание создатели проекта уделяли оформлению сценического пространства и созданию декораций. [14] Упомянутая в пресс-релизе «карнавальность» должна подчеркивать различие между нами (современными зрителями, пришедшими в Лабораторный корпус за развлечением) и героями — условными «другими» (рабочими-титанами, трудившимися на непонятном уже оборудовании ради неясных уже целей). Создатели оперы вместе со зрителями обособляются от производства, провозглашают себя новым классом, порвавшим с индустриальным прошлым. Уместно вновь вспомнить «Призрак будущего» Александра Бикбова: «Время, которое нам еще только предстоит пережить, уже сегодня принимает вид призраков, которыми ранее нам являлось травматическое минувшее». [15]

В каком-то смысле, сам поэтический текст — тоже одна из технологий управления временем. Работая с материалами, с расшифровкой глубинного интервью работника ГЭС-2, поэт Родионов переставляет слова до тех пор, пока не появляется новый ритм и рифма. Этих двух составляющих достаточно, чтобы признать работу успешной. [16] И в этом он фактически вторит герою романа Александра Богданова «Красная звезда», марсианину Энно. [17] Само наделение создателями либретто героя-рабочего именно такой поэтической ритмической речью отсылает к опытам Богданова, выдвинувшего концепцию «товарищества» — художественного проявления взаимопомощи посредством коллективных песен, танцев и стихов, переводящих машинный язык «манометров и таксометров» на понятные новичкам и выходцам из деревни метафоры и клише. [18]

Получая посредством трансформаций пространства и документа понятное и убедительное с художественной точки зрения действо, не теряем ли мы все–таки самое ценное — ощущение зыбкости истории, ее неоднозначность, трепетную «недосказанность»? И если, например, в описанном выше проекте Жиляева время непосредственно проживается художником и рабочими, делая публичным травматичный процесс их совместной деквалификации, то опера «консервирует» опыт рабочих в прошлом, помещая его в условном музейном безвременье. Время словно бы «замораживается», голоса еще вполне живых рабочих превращаются в артефакты. С носителями этих голосов, запертыми внутри формального произведения, невозможно вступить в непростой диалог. Опыт рабочих опосредуется институцией, удаляется от нас и детравматизируется. Архив — это всегда поле, полное загадок и открытий, никогда до конца не завершенный проект. [19] Не лучше ли нам еще раз остановиться, чтобы внимательнее обозреть предстающие перед нами руины?

Автор текста благодарит Дмитрия Безуглова за помощь в подготовке материала

Будущий культурный центр в здании ГЭС-2 © фонд V-A-C
Будущий культурный центр в здании ГЭС-2 © фонд V-A-C

Примечания

[1] Борис Буден, «Искусство после конца общества». Художественный журнал №79-80, 2010.

[2] Из либретто «ГЭС-2 Опера».

[3] «Профсоюз: требования и сомнения». OpenSpace.ru, 2011

[4] Достаточно вспомнить несколько кампаний солидарности — например, в связи с событиями в Жанаозене в 2011 году и с профсоюзом «Учитель».

А также см. цитату из текста Алексея Пензина «“Капитализм как религия?”: из–под руин одного проекта». Художественный журнал №104, 2018.

«В уже далеком 2008 году вместе с куратором Оксаной Саркисян я выступил инициатором и организатором проекта “Капитализм как религия?” (парафраз названия короткого фрагмента Вальтера Беньямина, который нас тогда вдохновил).…В этом процессе участвовала целая группа философов, социологов, художников, а также — и это было важно для нас всех — левые активисты, которые во время одной из конференций организовали сбор средств для бастовавших в те месяцы железнодорожников, что было нетипично для формата академических или художественных конференций того времени».

[5] См. статью Марии Чехонадских «Индустриальные формы жизни: фабрика рабочего и фабрика художника». Художественный журнал №81, 2011.

«…Является ли гибкий специализированный труд эпохи постфордизма освобождением от фабричной рутины или же это всего лишь новая, модифицированная форма рутины? Дает ли частичная занятость и система аутсорсинга освобождение от работы в пользу досуга или же она приводит к размножению дополнительных мест работы? Не является ли постфордистская креативная экономика шагом навстречу рутинизации и капитализации творческого труда? И кто выигрывает при таких условиях — рабочие, богема или новая буржуазия, взращенная на прибыли от венчурного капитала? Безусловно, такая постановка вопроса слишком прямолинейна, однако в ней сосредоточены основные темы дискуссий последних десятилетий, где по разные стороны баррикад находятся противники и апологеты мертвого на сегодняшний день фордизма, а вместе с ним и пресловутого «общества всеобщего благоденствия».»

[6] Boltanski L., Esquerre A., Enrichessement. P. 73-74: «Экономика обогащения соответствует не только возрастающей специализации в области культуры м все более очевидному симбиозу между этой сферой и коммерцией, но и оригинальному способу создания богатства, основанному на гораздо более интенсивной, чем раньше, эксплуатации особых сформированных временем залежей, чья ценность по преимуществу возрастает от нарративов. <…>Речь идет об экономике, извлекающей свою сущность из прошлого». (7) «…прошлое можно использовать как повод для создания маленьких и по большей части трогательных памятников.» В. Дьяконов

[7] Валентин Дьяконов, «Труд делает культурным». Газета «Коммерсантъ» №133, 2009.

[8] Александр Бикбов, «Призрак будущего». Художественный журнал №104, 2018.

[9] Беседуют Александр Бикбов и Виктор Мизиано, «Освобождение времени». Художественный журнал №101, 2017.

«…Все это ставит фундаментальную проблему возможности определения своего социального положения и будущего через труд. В той мере, в которой этот труд исчезает, испаряется, становится все более неосязаем, дробен, вшит в технологический каркас — в той мере он оказывается основой для привилегий у обладателей редких постоянных контрактов. Эти профессионалы превращаются едва ли не в новую аристократию. В то время как большинству работающих уготованы краткие контракты, прекарные условия социальной защиты, отказ в кумуляции заслуг компетентности и стажа. То есть большинство страдает от того, что должно было бы нас освободить».

[10] Цитата из пресс-релиза «ГЭС-2 Опера»: «…лифты непрерывного действия с открытыми кабинами без дверей, которые не останавливаются, и заходить и выходить нужно непосредственно во время движения».

[11] Кэрол Данкан и Аллан Уоллак, «Музей современного искусства как ритуал позднего капитализма: иконографический анализ» (перевод на русский язык Александр Новоженовой). Разногласия №2, 2016.

«…Музей служит церемониальным сооружением — его пространство и содержащаяся в нем коллекция составляют ансамбль художественных объектов, который работает как иконографическая программа».

[12] Светлана Павлова, «“Идея будущего оказалась спекуляцией”. Руины Павла Отдельнова». Радио Свобода, 2019.

«Метафора античной цивилизации неоднократно возникает в текстах и разговорах российских художников, яркий пример, интервью Павла Отдельнова «Радио Свобода»: …Вернемся к метафоре античной цивилизации. Мне кажется, дело не только в архитектурной общности заводов с античными памятниками, но и в том, что и то и другое — это пространство мифологического. С одной стороны, советская пропаганда порождала много мифов о героическом настоящем и светлом будущем, с другой стороны, для нынешнего зрителя всё это советское пространство во многом какой-то миф.

Я думаю, так и есть. Это большой миф, причем его отголоски слышны и сегодня. Мы до сих пор не можем увидеть его как нечто завершенное. И наши дедушки, бабушки, наши родители — они носители этого мифа, а мы дети носителей мифа. Таким образом, через семейную преемственность миф продолжается в нашем настоящем, поэтому мы отчасти его заложники. Но, с другой стороны, сегодня мы настроены скептически: люди строили великое светлое будущее, но оно так и не наступило».

[13] В своем тексте «После креативной индустрии: культурная политика в кризисе» Джастин О’Коннор подробно останавливается на проблемах креативной индустрии O’Connor J. After the Creative Industries: Cultural Policy in Crisis // Special Issue ‘Cultural Economies and Cultural Activism’/ ed. J.P. Vickery 2016. No. 1. Русский текст с сокращениями опубликован в сборнике «Культура как предприятие» (2017) Авторы идеи: Алиса Прудникова, Дмитрий Безуглов. Редактор: Дмитрий Безуглов.

[14] Цитата из пресс-релиза: «Основная часть предметов здесь весело, карнавально и нарядно изображает ритуальную утварь будущей цивилизации гуманитариев, воздающих хвалу представителям точных наук. Зрителю предлагается смотреть на сбор капищ на колесиках и участвовать в восхождении в гору к оазису с инициирующим напитком, аэрофигурами, безумным количеством мишуры, занавесами с печатью и светящимися фотографиями в окнах».

[15] Александр Бикбов, «Призрак будущего». Художественный журнал №104, 2018.

[16] Цитата Андрея Родионова из пресс-релиза: «Способ превращения документа в стихи я называю “поэтический вербатим”. С Катей Троепольской мы придумали (возможно, что не мы первые) переставлять слова в документе так, чтобы строки начали рифмоваться, а сам текст стал отвечать минимальным требованиям, которые мы применяем к поэзии: ритм, рифма. При этом важно вставлять от себя как можно меньше слов, в идеале — пользоваться только текстом исходника, в данном случае интервью служащего ГЭС-2. От этой простой манипуляции со словами текст приобретает художественную сложность, метафоричность, он вызывает эмоции — смех, любопытство. Я формалист и мне очень интересно работать в команде Лисовского».

[17] Александр Богданов, «Красная звезда». Сборник «У светлого яра Вселенной» издательства «Правда», 1989.

«Чьи это стихи, — спросил я.

 — Мои, — ответил Энно, — я написал их для Мэнни.

Я не мог вполне судить о внутренней красоте стихов на чуждом еще для меня языке; но несомненно, что их мысль была ясна, ритм очень стройный, рифма звучная и богатая. Это дало новое направление моим мыслям.

 — Значит, у вас, в поэзии еще процветают строгий ритм и рифма?

 — Конечно, — с оттенком удивления сказал Энно. — Разве это кажется вам некрасивым?»

[18] Валентин Дьяконов, «Рама и ритм: искусство и индустрия до и после оттепели». Искусство № 2 (593), 2015.

[19] Алексей Пензин, «“Капитализм как религия?”: из–под руин одного проекта». Художественный журнал №104, 2018.

«…В каком-то смысле существует, скорее, аллегорический архив этого проекта — фрагменты, эллипсисы, своего рода руины. Но точно так же, как руины способны производить сильное впечатление…»


Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Матвей Селякин
Дима Безуглов

Author

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About