Текст Сергея Финогина о времени как универсальном горизонте левой политики, размыкающем леволиберальную чувствительность.

Основной вопрос, который ставит марксизм, — это вопрос о времени. Какие силы им руководят? В какой степени наш врожденный атрибут «существовать во времени и одновременно жить посредством времени» оказывается делегирован силам чего-то постороннего по отношению к нашему экзистенциальному времени? Маркс в «Философско-экономических рукописях», описывая структуры отчуждения, о времени упоминает мимоходом. Но уже из этого текста можно вывести непроговоренную интуицию: время — это зонтичная категория для разных типов и текстур отчуждения. Отчужденное время смешивается с экзистенциальным до неразличимости. И это смешение накапливает в субъекте неактуализированную жизнь, которая говорит через депрессию, тревогу, зависимости и политические требования.

Вопрос о собственности на время — и психологический, и политэкономический. В нем эти две области связаны наиболее тесно. Сознание встречается с радостью, тревогой, скукой, чувством бессмысленности, ожиданием, коммуникациями, идущими внахлест. Чередуются внутри различий свободное и трудовое время. Эти типы временения не дают себя как следует различить и тем самым сформулировать политические требования, центром которых было бы время.

Время — это то самое видное место, куда спрятана основная репрессивность, чью морфологию и генезис сложно ухватить, потому что она слишком близко

Или время отдыха, часто принимаемое за свободное время, хотя в действительности оно зависимо от труда, то есть проживается как оберегание себя от усилий, каковые в модусе свободного времени, наоборот, уместны и соответствующи. Время отдыха не является свободным временем и поэтому часто тратится не на то, что хотелось бы делать, будь это время свободно. Нужно поставить вопрос о секторах времени, их описать и прояснить, как качество времени связано с его наполнением. С этой перспективы оппозиция между экономическим и культурным сглаживается и начинает пониматься как окликающее и цепляющее друг друга становление, делающее время таким или иным. Акцент на времени позволяет тематизировать микроуровень повседневности — время политического (постоянно заставляющее чего-то ждать то со страхом, то с надеждой) и макроуровень истории.

Также вопрос о времени может свести вместе две территории политической чувствительности. Первая — это леволиберальная: феминизм, права ЛГБТКИ+, антирасизм, деколониализм. Все эти темы поддерживают друг друга. Если человек профеминист, то, скорее всего, он и антирасист. Если поддерживает ЛГБТКИ+, то, скорее всего, и антирасист, и профеминист. Но вопрос о политэкономии, о труде и капитале находится в другой области. Причем не только чувствительности, но и политического бессознательного. Он указанными темами органически не поддерживается.

Дело в том, что леволиберальные темы относятся к двум (несколько конфликтным) убеждениям, сосуществующим в паре. Первое убеждение — человек родился геем или женщиной, и нельзя никого дискриминировать и обижать из–за того, что кто-то таким родился, потому что это иррационально и мракобесно. Это убеждение рационалистическое. Второе — идеологическое: каждый имеет право быть тем, кем он хочет, и это право следует защищать. Вопрос же о труде отделяется от указанной территории, ведь на ней чувство справедливости основывается на природе индивидов (и) или их свободе быть теми, кем они хотят быть. Трудовые проблемы не привязаны к факту того, кем человек родился. (Если у тебя проблемы на работе, смени работу, «много примеров кому это помогло»).

Таким образом, представление о том, что всякий имеет право быть тем, кем он хочет, лежащее в центре леволиберальной политической чувствительности, проскакивает вопросы труда/капитала. Дело в том, что эта чувствительность считает изменения неотъемлемым правом, относящимся к личному выбору, поэтому любой конкретный труд в этой логике становится тем, что можно поменять.

Другими словами, в леволиберальной логике идентичности основываются на органическом, на том, что индивид не выбирал, а если выбрал, то это его суверенное право. Труд не относится к органическому и вместе с тем относится к тому, что человек выбрал. Поэтому вопросы труда/капитала из леволиберальной чувствительности не выглядят такими уж принципиальными, ведь, если у человека проблемы на работе, он может ее поменять.

Между двумя территориями политического бессознательного, той, где обитают идентичности, и той, что связана с вопросами труда, существует объективная граница. Ее признание — необходимый шаг в движении к эмансипаторной политике, которая возможна в объединении двух этих территорий. Упрочняют границу между этими территории культурные и мировоззренческие различия, историческая репутация марксизма и его эстетически отстающее культурное оформление. В глазах того, кто согласен с леволиберальными убеждениями, как будто открывается горизонт универсального, хотя в действительности это горизонт классовой культуры и морали (хорошей и прогрессивной, бесспорно).

Проблема в том, что труду не хватает в политическом бессознательном статуса необходимости. Не существует мира, в котором всё конструируется, все могут стать теми, кем они хотят, и креативно меняться. Он виртуально присутствует в сознании креативного класса. И тогда возникает необходимость прояснить, что экономическая система устроена так, что лишь трое из десяти человек могут меняться, конструироваться, перемещаться и достигать личного успеха. И чтобы эти трое могли это делать, остальные семь должны заниматься индустриальным, сервисным или логистическим трудом. Меняться они могут, только меняя название предприятий, на которых они этим занимаются, но не меняя содержание и уровень отчужденности своего времени. При этом у этих людей, особенно работающих в сфере сервиса, ценности и представления могут быть такими же или частично такими же, как у креативного класса. Каждый в теории может достичь успеха, но чтобы один достиг его в действительности, нужно, чтоб несколько других его не достигли.

Леволиберальная чувствительность не универсальна. Она относится, пользуясь термином Гегеля, к особенному, то есть к промежутку между единичным и общим. Время — атрибут существования, и политически поставленный вопрос о нем мог бы разомкнуть ограниченность к горизонту универсального.