Несколько лет назад в издательстве «Кабинетный ученый» вышла книга мексиканского философа Мануэля де Ланда, посвященная историческому развитию вооружения и способов ведения войны. Люди и оружие рассматриваются в ней как две независимые, но влияющие друг на друга линии эволюции. Как появление мобильной артиллерии в армиях оседлых государств положило начало новой эпохе ведения боевых действий? Какими инструментами и понятиями пользуется автор для анализа технологических и социальных процессов? Публикуем отрывок из первой главы книги.

Устойчивость преград в восточной и юго-западной Европе менялась от столетия к столетию. Мир кочевников вращался между этими зонами заброшенности, слабости и бдительности, не всегда эффективной. Какой-то физический закон тянул их то на запад, то на восток — в зависимости от того, где именно взрывной силе их жизни было проще разгореться — в Европе, Исламском мире, Индии или Китае. Эдуард Фютер в своей классической работе привлек внимание к зоне циклона, гигантской пустоте, распространившейся к 1494 году по раздробленной Италии князьков и городов-республик. Всю Европу тянуло к этой штормящей области низкого давления. Точно так же ураганы гонят степные народы на запад или на восток по линиям наименьшего сопротивления.

Фернан Бродель

В истории человечества всегда было два способа ведения войны, два первичных метода организации вооруженных сил. С одной стороны, это военная машина, собираемая степными кочевниками — например, армии Чингисхана, которые вторглись в Европу в 13 столетии; с другой, это машинерия военного дела, изобретенная оседлыми народами — например, ассирийские, греческие и римские армии, из которых затем развились и современные армии.

Тактики кочевников основаны на комбинации психологического шока и физической скорости. Они первыми объединили быстрые и внезапные передвижения свободного строя конницы со смертоносным воздействием интенсивного обстрела из метательного оружия. Кочевники совмещали навыки предельно мобильных лучников и наездников с гибкой тактической доктриной, использовавшей любые качества поля боя для засады и неожиданного нападения.

Но в армиях оседлых аграрных государств был развит совершенно иной тип военной машины. Например, греки создали фалангу, устойчивый квадрат копьеносцев, оснащенных тяжелой броней, состоящей из множества отдельных элементов. Роль этих жестких квадратов тяжелой пехоты заключалась в том, чтобы удержать определенный участок территории под натиском вражеской конницы и затянуть пехоту врага в рукопашное сражение. В противоположность предельной мобильности кочевой армии и ее способности поддерживать множество скоординированных действий, у фаланги на поле боя были весьма ограниченные возможности маневра, а потому командир, отдав приказ о вступлении в бой с врагом, уже не мог ее контролировать. Несмотря на многочисленные усовершенствования, внесенные римлянами в структуру фаланги, парадигма кочевников оставалась наиболее успешным способом ведения войны вплоть до конца 15 века. Появившиеся в этот момент машины нового рода — пороховая подвижная артиллерия — лишили воинов степей военного преимущества. Отныне ландшафт войн будет управляться оседлым военным делом.

1494 год служит поворотным моментом в истории конкуренции оседлых и кочевых армий, первой демонстрацией тех драматических изменений, к которым в ближайшие столетия приведет порох. В своей экспедиции в Италию в этом году Карл VIII сумел объединить результаты 150 лет экспериментов с артиллерией, создав аппарат разрушения, который оставил свой след — и в физическом, и в психологическом смысле — на укрепленных городах, лежавших перед ним:

[Передвижные] орудия принципиально новой конструкции сопровождали французскую армию, которая вторглась в Италию в 1494 году, чтобы подкрепить претензии Карла VIII на трон Неаполя. Эффективность нового вооружения совершенно деморализовала итальянцев. Сначала Флоренция, а потом и Папа сдались, оказав чисто символическое сопротивление; а в том единственном случае, когда крепость на границе королевства Неаполя попыталась воспротивиться захватчикам, французским артиллеристам понадобилось всего лишь восемь часов, чтобы обратить ее стены в развалины. А между тем, незадолго до этого именно эта крепость прославилась, продержавшись под осадой семь лет.

Хотя пушка существовала с 14 века, в своей разрушительной силе она уступала конкурирующим метательным технологиям (например, катапультам или требушетам), а из–за ограниченной мобильности была привязана к осадному военному делу. В военной кампании 1494 года пушка стала мобильной, а потому появилась возможность использовать ее и для осадной, и для полевой артиллерии. Важнее, однако, что артиллеристы натренировались быстро заряжать и нацеливать орудие, впервые объединив людей и вооружения на тактическом уровне. Но, возможно, действительным знаком пришествия новой технологии стало ее разрушительное воздействие на цели. Включение артиллерии в военное искусство привело к краху всей парадигмы военной архитектуры и ускорило выработку нового стиля в фортификациях. Если до 1495 года зáмки использовали высоту стен для того, чтобы остановить вторгающуюся армию, то теперь высокие стены превратились в источник проблем, поскольку для пушек они стали чрезвычайно удобной мишенью. Соответственно, и старинная традиция оборонных технологий уступила новой модели — высоту заменила глубоко эшелонированная оборона.

Итак, применение пороха создало условия, благодаря которым оседлые армии лишили, наконец, кочевников степей многовекового преимущества в искусстве ведения войны. Артиллерия дала тяжелой пехоте силы, которые нейтрализовали мобильность кочевой конницы; стены металлических снарядов, производимые залповой стрельбой, одержали верх над чистой скоростью и неожиданностью. Порох, однако, лишь частично объясняет «свержение» кочевников. Помимо разрушительного потенциала, у артиллерии также была способность сосредотачивать богатства в немногих крупных королевствах, то есть влиять на социальные условия за счет централизации власти. В действительности именно это объединение новой породы «химических толчковых механизмов» с экономической машиной раннего капитализма привело к поражению кочевников. Если огнестрельное оружие и повлекло падение кочевников, то:

…не обязательно по той причине, что те не умели им пользоваться. Дело не только в том, что такие армии, как турецкая, где сохраняются сильные кочевые традиции, сумеют нарастить огромную огневую мощь, выйдя на новое пространство; еще более характерно, что легкая артиллерия очень часто включалась в мобильные формирования повозок, пиратских кораблей и т. д. Если пушка и помечает предел кочевников, причина, напротив, в том, что она предполагает экономические инвестиции, которые по силам только государственному аппарату (даже [средств] торговых городов тут недостаточно).

В этой главе исследуется структура и развитие оседлой армии и та роль, которую компьютерам суждено сыграть в ее внутреннем функционировании. Хотя главной темой станут для нас современные оседлые армии, определенное внимание будет уделено и армиям кочевым. Кочевая военная машина была разгромлена артиллерией, но некоторые из ее элементов позднее были включены в структуру современных армий. Например, это произошло в условиях колониальных войн 19 века. Французские солдаты переняли у своих африканских противников не только одежду, но и тактику, так что их сила стала зависеть от «возможности приспособить “естественные” боевые качества и военные стили бывших врагов к махине французского колониального завоевания».

В том же столетии синхронная «номадизация» оседлых армий осуществилась на европейских полях сражений под давлением увеличившейся точности и дальности нарезного огнестрельного оружия. Армии были вынуждены отказаться от традиционного сомкнутого строя, веками использовавшегося тяжелой пехотой, и разработать более открытое распределение солдат в пространстве сражения. Техники перестрелки, долгое время подчинявшиеся тактикам залпового обстрела, стали главной и едва ли не единственной формой атаки. Следовательно, современная армия, которая вначале структурировала поле боя в форме, прямо противоположной кочевой парадигме, позднее под давлением одновременно колониальной и машинной войны была вынуждена усвоить методы своего противника. Сомкнутый строй и линейные тактики постепенно уступили более мелким формированиям, способным проявлять местную инициативу и проводить гибкие маневры.

В цитате, с которой начинается эта глава, историк Фернан Бродель использует крайне интересные метеорологические метафоры для обозначения турбулентных демографических движений, которые поддерживают сборку кочевых и оседлых военных машин. Италия 1494 года — как огромный резервуар богатства и квалифицированной рабочей силы, который претерпевает политический распад, — называется «зоной циклона», притягивающей иностранные экспедиции. С другой стороны, указывается, что в центральноазиатских регионах обитают «ураганы», определявшие направление, в котором кочевые племена атаковали своих оседлых врагов. Что это — всего лишь метафоры, или же их можно понимать в буквальном смысле? Что имеется в виду, когда говорят, что в создании данной армии участвует запущенное определенным образом миграционное движение? Могут ли турбулентные демографические явления (например, миграции, крестовые походы, вторжения) обладать подобным «креативным» эффектом?

К вопросу о влиянии турбулентности можно подойти с разных сторон. С одной — у турбулентных потоков разрушительные последствия, поэтому подобные явления стали усмирять и подавлять еще во времена Римской империи, известной своими инженерными достижениями. С другой стороны, в последнее время больше внимания стали обращать на сложную внутреннюю структуру и динамику турбулентности — этой теме в три последних десятилетия было посвящено множество научных исследований, так что в результате она оформилась в дисциплину под названием «исследования хаоса»:

Практическая заинтересованность в турбулентности всегда была на переднем плане [исследований этого феномена], но такой практический интерес обычно однобок — турбулентность требовалось устранить. В некоторых прикладных технологиях турбулентность желательна — например, внутри реактивного двигателя, где эффективное сгорание зависит от быстрого образования смеси. Но в большинстве случаев турбулентность означает катастрофу. Турбулентный воздушный поток, проходящий через крыло, разрушает его. Турбулентный поток в нефтепроводе существенно замедляет скорость. Огромное количество государственных и корпоративных денег тратится на конструирование летательных аппаратов, турбин, гребных винтов, корпусов подводных лодок и других форм, которые передвигаются через текучие среды. Ученые озабочены формой и развитием взрывов. А также воронками и водоворотами, пламенем и ударными волнами. В теории, проект создания атомной бомбы во время второй мировой войны был проблемой ядерной физики. На самом же деле задачи ядерной физики были в основном решены еще до начала этого проекта, так что ученые, собранные в Лос-Аламосе, занимались проблемами гидроаэродинамики.

Итак, интерес военных к турбулентным явлениям сосредоточен на вопросе их негативного влияния на эффективность систем вооружения, а также воздействия аэродинамического сопротивления на снаряды и гидродинамического сопротивления — на подводные лодки. Но для наших целей нам понадобиться образ не внешнего воздействия турбулентных потоков, а их внутренней структуры. Нам важны здесь не разрушительные последствия, к которым, к примеру, может привести ураган, а сложные паттерны воронок и вихрей, определяющие его внутреннюю структуру. Нам даже не обязательно представлять такую сложную систему, как ураган; мы можем просто изобразить, что происходит, когда та или иная спокойно текущая жидкость становится турбулентной. Чтобы лучше понять турбулентность, мы должны сначала освободиться от мысли, будто турбулентное поведение представляет собой некую форму хаоса:

Долгое время турбулентность отождествляли с беспорядком или шумом. Сегодня нам известно, что это неверно. Действительно, хотя на макроскопическом уровне турбулентное движение представляется иррегулярным или хаотическим, на микроскопическом уровне оно, напротив, в высшей степени организовано. Множественные пространственные и временные шкалы, соотносимые с турбулентностью, соответствуют когерентному поведению миллионов и миллионов молекул. В этом смысле переход от ламинарного [то есть нетурбулентного или спокойного] потока к турбулентности — это процесс самоорганизации.

Например, турбулентное поведение жидкостей с их изысканной структурой вложенных водоворотов и вихрей, каждый из которых содержит другой или содержится в нем, стали рассматривать в качестве необычайно упорядоченного процесса. Но, как отмечено в приведенной цитате, важнее не само турбулентное поведение, а особый, единичный момент, с которого турбулентность начинается. Неподвижная жидкость или же жидкость, перемещающаяся с низкой скоростью, находится в относительно неупорядоченном состоянии: молекулы, из которых она складывается, движутся бесцельно, случайно сталкиваясь друг с другом. Однако, когда достигается определенный порог скорости, движущаяся жидкость проходит через процесс самоорганизации: ее молекулы начинают двигаться согласованно, производя крайне сложные паттерны. Подобные переходы, называемые «сингулярностями», — в них порядок спонтанно возникает из хаоса — стали в последние три десятилетия предметом интенсивных научных изысканий. Эти точки или пороги в скорости потока материи и энергии называются «сингулярными», поскольку они редко встречаются и обладают особой природой. Например, на достаточно большом промежутке температурной шкалы поведение жидкого вещества не меняется по мере его охлаждения или нагревания. Такой промежуток состоит из несингулярных точек. Предположим, однако, что жидкость медленно остывает, — внезапно, когда температура достигает критической отметки, все молекулы жидкости претерпевают радикальную трансформацию и складываются в кристаллическое образование. Жидкость затвердевает в этой сингулярной температурной точке. То же самое верно и в случае других «фазовых переходов». Критические точки, в которых металл переходит от немагнитного состояния к магнитному или свет лазера из некогерентного становится когерентным, — это также сингулярные пороги, отмечающие возникновение порядка из хаоса.

Удивительно, что все эти различные процессы, запускающие самоорганизацию, обладают, как выяснилось, сходной математической структурой. Процесс, в котором фотоны лазера претерпевают спонтанную организацию и становятся когерентными (когда все они «кооперируются» в испускании светового луча в одной и той же фазе), оказался по своей сущности весьма сходным с тем процессом, при котором молекулы жидкости «кооперируются», образуя воронки и вихри, как и еще одному процессу — образованию кристаллических структур. Поскольку реальная цепочка событий, которая ведет к спонтанному формированию новых паттернов и структур в разных средах, должна быть каждый раз совершенно иной, все эти переходы от хаоса к порядку характеризуются как «независимые от механизма». Если рассматривать исключительно самоорганизацию как результат этих переходов, тогда имеет значение лишь их математическая структура, а не конкретный способ осуществления организации молекул (или фотонов). По этой причине независимые от механизма, структур-образующие сингулярности были описаны на концептуальном уровне в качестве «абстрактных машин», то есть единичных «математических механизмов», способных воплощаться в совершенно разных физических механизмах.

О точной природе этих математических сингулярностей мало что известно, поэтому, как всегда, когда наука выходит на новый уровень, существует много предложений относительно того, как рассматривать эти сущности (например, в качестве «морфогенетических полей», «параметров порядка» и т. д.). В частности, нет и консенсуса по поводу того, можно ли считать их абстрактными машинами, которые, воплотившись, порождают порядок из хаоса. Есть много эмпирических данных, подтверждающих ту идею, что в окрестности определенной сингулярности (то есть вблизи критической точки) совокупность ранее не связанных элементов складывается в синергетическое целое. Но намного меньше данных, которые подтверждали бы, что сингулярности сами играют каузальную роль в этом процессе. Кажется, что они являются просто внутренними качествами глобальной динамики определенной популяции. На вопрос о том, чем именно являются сингулярности и какую роль они играют в самоорганизации, невозможно ответить без дальнейших эмпирических исследований; тем не менее, мы можем дать обзор того, что известно по этой новой теме, чтобы наполнить наше слишком абстрактное понятие машинного филума каким-то содержанием.

Я буду использовать термин «машинный филум» для обозначения и процессов самоорганизации в целом, и частных сборок, к которым может привлекаться сила этих процессов.

Сингулярности вовлечены в процессы самоорганизации на многих физических уровнях и уровнях сложности. На первом уровне, уровне физики, есть фазовые переходы в неорганической материи. Это критические точки, которые нам сейчас интересны, поскольку они выступают истоком развития технологических линий — например, огнестрельного оружия. Но сингулярности, действующие на более высоких уровнях (химии, биологии — в частности, в генеалогических линиях животных), участвуют в создании программного обеспечения военной машины — тела солдата.

На уровне химии мы обнаруживаем сингулярности, запускающие спонтанную сборку химических часов. Это химические реакции, в которых миллиарды молекул внезапно начинают колебаться в едином ритме:

Предположим, у нас есть [в сосуде] два вида молекул — «красные» и «синие». Из–за хаотического движения молекул можно было бы ожидать, что в [любой] момент времени… сосуд будет выглядеть для нас «фиолетовым» с беспорядочными проблесками «красного» и «синего». Но в химических часах все не так; в этом случае сначала вся система синяя, затем она внезапно меняет свой цвет на красный, а после — снова на синий… Подобный уровень порядка, возникающего из действий миллиардов молекул, кажется невероятным, и, по сути, если бы химические часы реально не наблюдались, никто бы не поверил, что такой процесс возможен. Молекулам, чтобы изменить свой общий цвет, надо иметь возможность «общаться». Система должна действовать как целое.

Наряду с химическими часами, демонстрирующими когерентное поведение во времени, существуют когерентные пространственные паттерны — например, химические волны. Спонтанно собираемые часы и волны обеспечивают, в свою очередь, субстрат для самоорганизации на биологическом уровне. Развивающийся эмбрион, начинающийся с одного-единственного яйца, требует невероятной последовательности формообразующих (или морфогенетических) процессов. Согласно «теории катастроф» (являющейся ответвлением «дифференциальной топологии»), всего существует семь разных сингулярностей и особых морфогенетических операций, связанных с каждой из них. Например, одна сингулярность представляет формирование границы; другая — создание сгиба или сдвига. Другие сингулярности отвечают за формирование разломов или борозд, впадин, карманов и пунктированных структур — например, пиков или волос.

Понятие сингулярности было рождено в малопонятных областях чистой математики, особенно в дисциплине, известной под именем «топологии». Однако его современное возрождение и включение в прикладную математику отчасти стало результатом той роли, которую сингулярности сыграли в анализе ударной волны и ядерной турбулентности в Манхэттенском проекте. В частности, необходимо было определить критическую точку массы, определяющую старт расщепления, для разных веществ (например, урана и плутония), а также разработать разные способы инициации расщепления (то есть актуализации этих абстрактных машин). Но если, в определенном смысле, сингулярности и приобрели свой сегодняшний статус благодаря роли, сыгранной ими в исследовании вооружений, в другом смысле они всегда были связаны с производством оружия.

Разница в том, что, если современные ученые отслеживают сингулярности при помощи компьютеров, раньше оружейник должен был вычислять их, так сказать, «на слух», ориентируясь на различные «выразительные черты» (физические качества), которыми эти точки наделяют материю, и подключая их морфогенетические способности к процессу производства данного вооружения. Можно считать, что ремесленник и изобретатель отбирали несколько сингулярностей, а затем определенными, следовавшими друг за другом действиями заставляли их морфогенетический потенциал работать на производство данной формы технологии. Таким образом, согласно Делезу и Гваттари, машинный филум планеты разделяется на много филумов, на различные «филогенетические линии», соответствующие разным технологиям:

Давайте вернемся к примеру с саблей или, скорее, к стали, выплавляемой в горне — он предполагает актуализацию первой сингулярности, а именно: плавление железа при высокой температуре; а затем вторую сингулярность, отсылающую к последовательному обезуглероживанию; этим сингулярностям соответствуют черты выражения [такие как твердость, острота, глянец]… Железный меч отсылает совсем к другим сингулярностям, ибо он выкован, а не выплавлен, не закален и не охлажден на воздухе, он производится по частям, изготавливаемым [параллельно], а не последовательно; его выразительные черты, с необходимостью, крайне отличаются, ибо он протыкает, а не рубит, атакует фронтально, а не наискось… Мы можем говорить о машинном филуме, или о технологической преемственности каждый раз, когда обнаруживаем совокупность сингулярностей, продолжающихся благодаря определенным операциям, — сингулярностей, сходящихся и вынуждающих эти операции сходиться на одной или нескольких определимых выразительных чертах.

Таким образом, есть два разных значения термина «машинный филум»: в более общем смысле он обозначает любой процесс, в котором порядок возникает из хаоса в результате нелинейной динамики — это реки и цунами в гидросфере, паттерны ветров и системы штормов в атмосфере и т. д. Все эти процессы зависят от критических точек в скорости потока материи и энергии, так что машинный филум можно определить в общем виде как «поток материи-движения, поток материи в непрерывной вариации, носитель сингулярностей и выразительных черт». Я буду использовать термин «машинный филум» для обозначения и процессов самоорганизации в целом, и частных сборок, к которым может привлекаться сила этих процессов. В одном смысле термин обозначает любую популяцию (атомов, молекул, клеток, насекомых), чья глобальная динамика управляется сингулярностями (бифуркациями и аттракторами); в другом смысле он обозначает соединение множества элементов в единую сборку, которая больше суммы своих частей, то есть проявляет глобальные качества, которыми не обладают ее отдельные компоненты.

Применение этих понятий в исследовании истории человечества остается спорным вопросом. Тем не менее, метеорологические метафоры («зоны циклонов», «ураганы»), использованные Броделем в отрывке, вынесенном в эпиграф, указывают на растущее понимание историками той роли, которую машинный филум играет в эволюции армий. Например, журнал Scientific American недавно сообщил, что математическая модель, разработанная Элвином Саперштейном (позже уточненная Готфридом Майером-Крессом), «указывает на то, что математика, описывающая переход струи воды от ламинарного состояния к турбулентному, может применяться и для описания начала войны, разгорающейся между разными нациями… [Они] разработали модель, позволяющую рассчитать, как развертывание космической противоракетной обороны — такой как “Стратегическая оборонная инициатива”, предложенная Рональдом Рейганом, — могло бы повлиять на отношения между США и Советским союзом». Как сообщается в статье, Пентагон интересуется этим исследованием не только ради создания моделей «традиционных военных сценариев, но также и в силу вопросов, “не обусловленных огневой мощью”… Нелинейный метод Майера-Кресса мог бы помочь Пентагону обнаружить уязвимости в своей сети командования и контроля — как и в сети Советов… [Разведывательное управление Министерства обороны] также может использовать метод в секретных исследованиях влияния СПИДа на устойчивость правительств Третьего мира, как и воздействия военного вмешательства на наркоторговлю…».

Будем считать, что та или иная военная машина составлена из иерархии уровней, из цепочки компонентов, действующих на множестве вертикально выстроенных уровней физической размерности и организации.

Следовательно, этот недавно открытый универсум абстрактных машин начинает менять не только взгляд ученых на мир, но и подходы военных к проблеме ведения войны — начало вооруженного конфликта, если говорить на языке математики, связано с событиями, запускающими турбулентность. Критические точки в метеорологических паттернах, в размере городского населения или же в распределении политической и экономической власти могут оказаться среди факторов, внесших свой вклад в «самосборку» различных армий, известных истории человечества. Один из историков, изучающий кочевников, выражает эту мысль так:

Сельские сообщества, возделывающие плодородные желтоземы северного Китая, сады Ирана или же богатый чернозем Киева, были окружены поясом бедных пастбищ, где нередко царили тяжелейшие климатические условия, так что каждые десять лет высыхали все водопои, трава сгорала, а скот погибал — а с ним и сами кочевники. В этих обстоятельствах периодические набеги кочевников на культивируемые области были природным законом.

Итак, в случае кочевников циклическая сингулярность в погодных условиях (называемая «периодическим аттрактором») указывала на запуск турбулентного поведения. Подобным образом и европейские оседлые армии часто приводились в движение критическими точками в общем равновесии сил на континенте. В 1494 году:

…Европа рвалась в бой, ей не сиделось на месте. Политические силы, собиравшиеся столетиями, вот-вот должны были кристаллизоваться в раздувшуюся и обновленную копию Древней Греции, превратившись в рваное лоскутное одеяло региональных властей, увязших в междоусобных битвах и в то же время кипящих политической энергией, стремящейся к заморской экспансии… В силу нескольких причин, к числу которых относятся право первородства, резкий рост городского населения и влияние локальных войн, в последние десятилетия 15 века в Европе было полно военных людей. Швейцарские пикинеры, немецкие ландскнехты, ирландские и английские авантюристы, французские отставные жандармы, крепкие кастильские пехотинцы, — они прибывали со всех сторон континента, чтобы присоединиться к битве… В геополитическом отношении Европа в этот момент была далека от завершения. Однако к 1 500 году некоторые из ключевых культурно-территориальных образований сплотились в достаточной мере, чтобы дать своим правителям военные ресурсы и политическую энергию, которым суждено сыграть ведущую роль в трансконтинентальных процессах. [С другой стороны] зоны раздробленности сохранялись — например, Италия и Германия.

Ситуация выглядит так, словно бы кочевые общества существовали в более или менее «твердом» состоянии до тех пор, пока метеорологическая сингулярность не расплавляла их, после чего их поток обрушивался на оседлых соседей. И наоборот, Европа 1494 года претерпевала процесс «затвердевания», словно бы различные политические структуры, составлявшие Европу, существовали в жидком виде, а теперь начали кристаллизоваться, приобретая твердую форму. В противоположность конкурирующим империям (Китайской, Оттоманской), которые, по причинам географического и религиозного характера, сложились в почти однообразный «кристалл», Европа никогда не затвердевала в виде единого куска, а скорее принимала форму разрозненного конгломерата с подвижными границами. Когда же в зоне этих разломов и трещин накапливалось «напряжение», оно снималось через вооруженный конфликт, распространяющийся по линиям наименьшего сопротивления. Но именно динамическая природа этого «разломанного кристалла» позволила западным обществам превзойти Китай и Ислам в конкуренции за завоевание мира.

Не заменили ли мы просто-напросто один набор метафор другим? Вместо «ураганов» и «зон циклонов» у нас теперь есть «фазовые переходы» от «твердых» к «жидким» формам социальной организации. К счастью, есть теория фазовых переходов в человеческих обществах, способная обосновать такие метафоры. Физик Артур Иберол разработал модель истории человечества, в которой общества изображаются в качестве совокупности потоков и резервуаров — воды, метаболической энергии, давления обязательств, способов действий, населения, торговли, технологии. Он стремится не заменить стандартные описания развития человечества, но лишь «подчеркнуть роль потоков и фазовых переходов в определении стабильности социального поля». Далее он развивает эту мысль:

Разрывы, проявляемые социальным развитием при появлении обществ, производящих пищу (например, при переходе от охоты и собирательства к огородничеству и сельскому хозяйству), я рассматриваю в качестве свидетельства внутренней перестройки, новых связей и конфигураций, новой фазовой конденсации — словно бы газообразная фаза материи становилась жидкой или же затвердевала… Вначале современный человек жил, видимо, в группах охотников, действующих на территории, соответствующей размеру человека и его метаболизму… Если у человека, как можно судить по его массе, был типичный для млекопитающего метаболизм, а средняя величина передвижений за день составляла 25 миль, культуры, разделенные дистанцией порядка 50 миль, почти не взаимодействовали друг с другом… Разделение популяций расстоянием в 70–100 миль, как указывают эмпирические данные, демонстрирует наличие системы со слабыми, «газообразными» взаимодействиями… Распространение ранних малых популяций можно рассматривать в качестве газообразного движения… Я предполагаю, что падение уровня требуемых потенциалов (температуры, воды, пищи) привело к конденсации (сжижению) небольших групп в фиксированных центрах популяции… Природа социальной фазовой конденсации зависит, однако, от возможности усиления, обеспечиваемой технологией. Вместе с двумя этими главными потенциалами — обеспечением водой и технологией (инструментами) — пришли изменения и в образе жизни, усовершенствовалось использование водных ресурсов, началось локализованное социальное развитие, связанное с одомашниванием растений и животных…

Наконец, эти «жидкие» социальные формации кристаллизовались в виде стратифицированных цивилизаций:

На основании археологических данных я прихожу к тому выводу, что цивилизации формировались тогда, когда складывалась обширная торговля (конвекционный поток) среди скоплений (конденсатов) населения. Городские центры накапливали население общей численностью более 2 500 человек, причем они были составными группами. Пороговый размер можно оценить по отсутствию сложных культур в более мелкой популяции.

Итак, можно провести более точную аналогию между естественными процессами самоорганизации, представленными фазовыми переходами, и историческими переходами от кочевых обществ к оседлым. И хотя применение таких аналогий пока позволяет лишь наметить общую карту подобных изменений, картина, созданная Иберолом, указывает на то, что сборка кочевых и оседлых армий может рассматриваться в качестве результата фазовых переходов (сжижения и кристаллизации) в соответствующих социальных организациях.

Однако эта точка зрения позволяет нам изображать лишь безличные силы, задействованные в сборке армий. Как же в таком случае учесть в наших моделях роль особых индивидов — например, таких великих лидеров, как Чингисхан или Наполеон? Один из вариантов решения этой проблемы — изображать роль командующего по аналогии с ролью ремесленника-оружейника. Например, в эволюции огнестрельного оружия определенные сингулярные точки должны отслеживаться оружейным мастером, который заставляет их сойтись, создавая работающее оружие. Командующий, как мы увидим, также должен отслеживать критические точки — например, ту, в которой боевые силы способны рассеивать «трение» (задержки, заторы, шумы), производимые неопределенностью боевой обстановки. Следовательно, сингулярности влияют на сборку армий извне (например, в качестве давления населения, голода), но также и изнутри — благодаря действиям оружейников и полевых командиров.

Существует много точек соприкосновения между военными машинами и машинным филумом. Чтобы построить график распределения этих точек, мы будем считать, что та или иная военная машина составлена из иерархии уровней, из цепочки компонентов, действующих на множестве вертикально выстроенных уровней физической размерности и организации. На самом нижнем уровне находятся вооружения — как наступательные, так и оборонительные. Уровнем выше мы встречаем тактику, искусство сборки людей и оружия в формирования с целью выиграть те или иные единичные битвы. Следующий уровень — стратегический, уровень искусства сборки отдельных битв в согласованную войну с определенной политической целью. Наконец, мы доходим до уровня логистики, искусства военного обеспечения и поставок, который, можно считать, собирает вместе войну и ресурсы планеты (фураж, зерно, индустриальные силы), обеспечивающие саму ее возможность. Следовательно, машины, производимые на выходе каждого уровня (вооружения, битвы, войны и т. д.), могут считаться единицами, вовлекаемыми в сборку на следующем уровне.

Каждый уровень подчиняется своим особым «законам». Действительно, задача главнокомандующего — открытие и применение законов каждого уровня с целью создания взаимосвязанного целого. Используя только что введенную терминологию и стремясь избежать неверного впечатления, будто существуют некие «вечные законы войны», мы могли бы сказать, что задача, с которой генералы сталкивались во все времена, — сделать так, чтобы машинный филум «прошел сквозь» каждый из этих последовательных уровней. Прослеживая историю современной военной машины на каждом из этих уровней (вооружения, тактики, стратегии и логистики), мы сможем понять ту роль, которую компьютерная технология стала играть в автоматизации задач командиров.

Давайте начнем с самого низа, с уровня технического обеспечения войны, а потом будем продвигаться вверх. Функция огнестрельного оружия в соответствии с целями нашего исследования может быть разделена на три отдельных компонента или «стадии»: стадию толчка, включающую в себя все события, предшествующие выбросу снаряда из дула; баллистическую стадию, охватывающую все события, происходящие с момента отделения снаряда от дула и вплоть до его соприкосновения с мишенью; наконец, стадию поражения, которая описывает воздействие снаряда, ударившего по мишени. (Последняя стадия особенно важна в нашем контексте, но не столько сама по себе, сколько в силу влияния ее развития на оборонные технологии.) Каждая из этих стадий демонстрирует определенное аналитическое отличие, которое, в свою очередь, позволит нам изучить историю различных компьютерных технологий.

После исследования военного оборудования мы передвинемся на шаг выше по иерархии и перейдем к уровню тактики. Здесь будут описываться различные формы сборки людей и оружия в тактические формирования, применяемые командирами. На тактическом уровне машинный филум связан с проблемой «военного трения» — этот термин обозначает самые разные явления, начиная с несчастных случаев и заторов и заканчивая влиянием боевого духа на упорство собственных войск или вражеских.

На следующем уровне иерархии история стратегии позволит нам взглянуть на развитие технологии современных военных игр — начиная с рельефных моделей 19 века и до современных компьютерных систем. В итоге мы сможем проанализировать еще один аспект машинного филума. Например, двое или несколько людей, участвующих в переговорах по прекращению войны, образуют динамическую систему; и так же, как порядок возникает из хаоса, когда машинный филум «проходит сквозь» определенную популяцию (атомов, клеток или насекомых), кооперация спонтанно возникает из конфликта в группах, представляющих стороны переговоров. Военные игры, как выяснится, искусственно блокируют пути к кооперации в области переговоров по ядерному вооружению.

Наконец, я перейду к самому высокому уровню иерархии и буду исследовать развитие логистики мирного времени, которая постепенно превратилась в военно-промышленный комплекс, а также военных логистических систем и систем обеспечения разных армий на разных этапах истории. В этом разделе я проанализирую общие проблемы, с которыми сталкиваются военные при организации сетей (будь то железные дороги, телефоны или компьютеры), через которые должны передвигаться грузы и информация. Это тоже динамические системы, и в таком качестве они управляются сингулярностями, которые порождают новые формы поведения.

Начнем наше исследование разных уровней организации современной армии с самого нижнего уровня — уровня производства огнестрельного оружия.