Вчера на нашем радио стартовал проект Global Zomia, посвященный DIY-этнографии и неакадемическим инициативам, которые работают с традиционной и локальной музыкой разных регионов мира. В первом выпуске сооснователь лейбла Ored Recordings Булат Халилов рассказал о французском музыкальном энтузиасте и коллекционере Лоране Жано, известном как Kink Gong.

Как и многие DIY-этнографы, он далек от академической антропологии и фольклористики. Музыку Юго-Восточной Азии Kink Gong записывает и издает не ради сохранения исчезающих культур — он честно признается, что, прежде всего, он находит и делится музыкой, которая ему нравится. При этом проект сложно обвинить в поверхностности, так как лекции и тексты француза анализируют не столько экзотический незападный грув, сколько сложные взаимоотношения фольклора и поп-музыки, традиционной культуры и государственных институтов. В интервью Булату Лоран рассказал о методе и этике своей работы, культурном многообразии, жесткой этнической политике в Китае и разрыве между поддельной и подлинной культурами этнических меньшинств.

Как бы ты описал музыку, которую записываешь? Как ты её называешь?

С 2014 я снова живу в Европе, в Берлине и здесь заметил такую вещь: когда я говорю, что записываю музыку этнических меньшинств, западные люди понимают меня не совсем правильно. Сегодня в Европе, под «этническими меньшинствами», понимают новоприбывших в процессе деколонизации и так называемой глобализации переселенцев из Африки и Азии. Я же имею в виду группы людей в Юго-Восточной Азии, которые веками бежали от власти равнинных королевств, сформированных на равнинах, — наиболее плодородных землях, на периферию, неконтролируемую государством. В этих районах до недавнего времени сохранялся более-менее незатронутый доминирующими группами жизненный уклад — в экономике, культуре и общественной жизни. Другая музыка, другие языки, другие религиозные законы, архитектура и традиционная одежда. Я специализируюсь на музыке Зомии.

Есть ли у Kink Gong миссия или цель?

Спроси политика, какова его цель? Он на автомате начнет заливать всякую чушь о благих намерениях, спасении страны и все в том же духе… Можем ли положить конец этому притворству? Мой проект не претендует на спасение или сохранение культур, находящихся в упадке. Признаю я это или нет, проект служит моим интересам: представить себя миру ненавистником мейнстрима стран культурных гегемонов и сосредоточиться на игнорируемой корневой музыке. Я считаю, что необычная эстетика (часто называемая экзотикой) может найти отклик у любого, кто готов оторваться от своих представлений о культуре и принять другую точку зрения.

Почему ты решил записывать музыку Азии, а не, например, французский фольклор?

Не знаю, что и сказать о своем выборе. Жизненные обстоятельства заставили меня поселиться в Юго-Восточной Азии и записывать музыку все эти годы. Не люблю туризм. Мне хотелось глубже войти в чужое общество, и Kink Gong позволил мне стать частью внутренних музыкальных практик. Насчет Франции, раз уж ты привел ее в пример, могу сказать, что представители азиатских этнических меньшинств часто спрашивали меня о подобных меньшинствах Франции, и я вкратце рассказывал им об истории становления французской нации. В том числе о запрете на любые языки кроме французского вплоть до 1975 года. Полагаю, возьмись я сегодня за запись музыки дома, я бы столкнулся со своего рода искусственным возрождением. Традиционный деревенский дух исчез.

Ты записываешь всех исполнителей, которые тебе встречаются, или есть некий отбор?

Я использую любую возможность для записи, но бывает, что музыкант слишком пьян или просто не имеет таланта. Такое обычно не входит в CD, лучше издать что-то действительно хорошее. Отбор не основан на западных критериях вроде гармонического строя. В некоторых районах я записывал множество разных музыкантов одной этнической группы, чтобы понять, почему эти музыканты не играют вместе. В Ханое один вьетнамский музыковед спросил меня, в чем прикол для западного человека слушать дисгармоничную народную музыку. Я ответил, что меня привлекает именно отсутствие западного представления о гармонии и ощущение взаимосвязи между западной авангардной музыкой и музыкой этнических меньшинств. Это его рассмешило.

Насколько мне известно, ты платишь исполнителям. Как формируется цена за запись?

Всегда по-разному, но грубо говоря, каждый получил от 5 до 15 евро. Были и исключения, когда цена вырастала до 50 евро. Во многих случаях мне приходилось платить алкоголем, сигаретами, курицей, а иногда и недостающим традиционным инструментом.

Какой обстановки ты пытаешься добиться во время записи?

Я стараюсь быть как можно более сдержанным и не привлекать к себе слишком много внимания. Есть два основных типа ситуаций. Например, когда я на церемонии, где собралось 200 человек и, скажем, 20 парней счастливы поболтать со мной, кто-то настаивает, чтобы я выпил с ним прямо во время записи оркестра гоногов.

Когда же запись не спонтанна, я нахожу места, где никто не сможет побеспокоить. У каждой записи свои условия, под которые я подстраиваюсь.

Помимо записей традиционной музыки как Kink Gong ты выпускаешь аудио-коллажи, составленные из корневой и современной электронной музыки. В то же время ты критикуешь западных артистов за эксплуатацию фольклора. Не видишь ли ты в этом противоречия?

У меня нет проблем с этим!

Я играю роль композитора в экспериментах с коллажами, и понятия не имею, насколько это соответствует моде и трендам. Есть мода большинства и мода меньшинства. Обе модели сформировали мировоззрение, подчиненное тенденциям каких-то узких кругов. Например, западный буддизм зациклен на медитации, тогда как азиатские буддисты не обращают на эту практику внимания.

Или возьмем китайское современное искусство, которое должно было растрясти современный арт-бизнес. Какова цена этой встряски? Движущая сила американского или западного современного искусства (как и музыкальной индустрии) периодически требует свежей крови: очередные мейнстримовые жанры очень быстро устаревают, рынок непрерывно нуждаются в обновлении продукции. Китайские художники поднялись, показав, что могут производить актуальное для рынка и притягательное для западных инвесторов искусство. Конечно, ведь это так круто и политкорректно! Культурное многообразие — ширма, за которой проталкиваются определенные интересы.

Я хочу размыть границы между оригинальным и измененным

Такая же ситуация с диджеями, которые обращаются ко мне с просьбой использовать записи, чтобы разукрасить экзотикой свой типичный хаус. Мне даже неловко объяснять, насколько мне это неприятно и почему. Эти диджеи, создав свои жалкие сочинения, хотят добавить «корневых» голосов и звуков, как вишенку на торт. Я же поступаю наоборот — начинаю с этого «корневого» голоса. Беру его за отправную точку, и каждый следующий элемент (губная гармошка, на которой я играю, или тарелки) лишь усиливает оригинал. Это не просто акустическая или электронная музыка, я хочу размыть границы между оригинальным и измененным. Электроника в контексте Kink Gong не может быть отправной точкой, все звуки, которых я касаюсь, акустические. Остаются ли они нетронутыми или мутируют, это не холодная музыка, которую делают теплей, добавив немного экзотики.

Kink Gong представляет и то и другое — оригинальный звук и новый. Вы сами можете оценить и сравнить. Я никогда не стану претендовать на то, что мои композиции, коллажи или звуковые инсталляции лучше оригиналов. Кто-то с удовольствием слушает редкие этнические записи, другие — экспериментальную музыку, и я хочу, чтобы люди умели переключаться с одного на другое. В Китае любят манипулировать с «развитием» традиционной музыки: в парках развлечений постоянно звучит измененный в угоду туристам фольклор. С этим ничего не поделаешь, раз большинство предпочитает ублюдочную версию более аутентичной. ТРИУМФ ДУРНОВКУСИЯ!

Малым народам Азии удалось сохранить свою самобытность и обособленность? Можно ли сказать, что влияние государственного аппарата на культуру малых народов Азии было и остается исключительно негативным?

После 1949 года коммунистам досталось наследие культурного национализма Китайской республики, чья идеология сильно отличалась от взглядов марксизма-ленинизма. Властям приходится создавать единую страну, признающую право на самоопределение и равенство всех этнических групп в рамках нового коммунистического государства. В 1950-х по политическим мотивам малыми народами заинтересовалось правительство ради обеспечения экономического и политического развития отдаленных районах.

Согласно марксистско-ленинской теории существуют пять стадий эволюции общества: первобытнообщинный строй, рабовладельческий строй, феодализм, капитализм и социализм. Очевидно, что некоторые из этнических групп в Китае 1950-х все еще находились первых трех этапах развития. Другие народы, в первую очередь ханьцы, некоторые группы хуэйцзу, маньчжуры и корейцы стояли на вершине общественного развития. Коммунисты призвали «братские народы» (пиньинь: xiōngdì mínzú) последовать примеру передовых ханьцев и устремиться в будущее.

Классификация и упорядочение, основанные на удалении каждой этнической группы от ханьского культурного идеала, — вот два основных принципа этнологического проекта 1950-х. Хотя эти принципы можно найти еще в поздней литературе имперской эпохи. Ранее в 1920-х в Китай хлынула западная наука, в их числе этнология и антропология, преподаваемые в университетах Пекина, Гуанчжоу и Сямыня. В 1930-40-х китайские этнологи проводили исследование этнических меньшинств, во многом пользуясь терминами и классификацией своих имперских предшественников. В период между 1949 и 1958 годами перед китайскими этнологами и лингвистами стояла задача укреплять позиции партии в проектах национального объединения и социалистического развития, а эти цели во многом были несовместимы с методами западной научной мысли.

В 1957 этнология объявляется реакционной наукой, а в 1958 и вовсе разгромлена. Научному сообществу приходится дожидаться 80-х годов, чтобы, наконец, издать материалы и статьи 50-х.

Но вернемся к проекту этнической идентификации 1950-х годов. По советским критериям этническая группа выявлялась по четырем характеристикам: общность языка, территории, экономики и психологическая общность, выраженная в общей культуре. Проект начался с приглашения этнических групп для подачи заявлений о присвоении статуса меньшинства (пиньинь: mínzú). Согласно более поздним подсчетам (Fei Hsiao Tung 1981), более 400 групп подали заявления, которые впоследствии проверяли на соответствие четырем сталинским критериям. Исследователи собрали и обобщили данные в 1962, в итоге получилось 54 этнических меньшинства (пиньинь: shǎoshù mínzú) плюс ханьцы. В 1979 к списку меньшинств добавились цзино из провинции Юньнань. С тех пор мы слышим про 56 меньшинств в Китае!

Национальный проект было легко реализовывать на территории Внутренней Монголии, Тибета или Синьцзян-Уйгурского автономного района, где люди проживали компактно, были достаточно единообразны культурно и обладали опытом независимой государственности. Но на Юго-Западе Китая разные этнические меньшинства или разные культурные и лингвистические общности жили смешанно и в далеком прошлом имели государства, созданные по этническому признаку. В 1950-х даже развернулась дискуссия, считать ли эти общности на раннем этапе исторического развития этническими меньшинствами (пиньинь: mínzú) или же называть их племенами (пиньинь: bùluò/bùzú).

Цзян Йонгксинг (1985), писавший о Гуйчжоу, считает, что идентификационные комиссии в большей степени полагались на исторические взаимосвязи между группами и в меньшей на самоидентификацию представителей этих этнических групп. Принадлежность многих групп все еще обсуждается или даже остается не ясной (Cheung 95,96). Например, ги не хотят быть субэтносом мяо. В Сычуане, Северный Юньнань различные этнические группы — такие, как мосо, байма цанг, пуми — против собственной воли были определены как часть тибетцев. Есть мнение, что Десятый Панчен-лама, умерший в 1989, таким методом просто препятствовал разобщению тибетцев. Мосо и пуми следуют тибетскому буддизму, большие семьи отправляют сыновей в тибетский буддистский монастырь, существующий на территории их проживания более 300 лет, но при этом имеют свой собственный язык и культуру.

Думаю, государству было удобно создавать большие группы из разнородных групп и культур. Ранняя политика коммунистов в отношении этнических меньшинств заключалась в предоставлении значительной автономии органам власти в районах меньшинств, принимавших участие в гражданской войне против сил Гоминьдана. Затем, укрепив свою власть, они выстроили политику строгого подчинения центральному правительству в Пекине. В 1950-х и затем в 1980-х многие члены партии и правительства были представителями меньшинств, языки меньшинств широко использовались в средствах массовой информации, образовании и правительственной пропаганде. В период с 1957 по 1979, а особенно во время Культурной революции шла политика подавления культуры, религии и народных обычаев меньшинств. Я встречался с представителями различных этнических групп и слушал рассказы об этом мрачном периоде китайской истории. Например, женщину могли посадить в тюрьму за пение во время полевых работ, а к членам семьи применить репрессии. По словам Стевана Харрелла, с 1991 года существует негласный запрет на назначение представителей меньшинств на должность окружного секретаря партии и выше.

Ситуация в Китае близка к колониальной или неоколониальной. Специалисты по экономическому планированию из центра рассматривают периферию как источник сырья или рынок сбыта готовой продукции. Поскольку меньшинства занимают более 50% территории Китая, они сидят на огромной горе минеральных и лесных ресурсов. Представители элиты этнических меньшинств жаловались мне, что им приходится экспортировать ресурсы в большие города на выгодных лишь ханьцам условиях.

Районы меньшинств отличаются малой плотностью населения по сравнению с остальным Китаем и потому рассматриваются как удобное средство для перемещения избыточного населения. Еще в 1950-х начался наплыв поселенцев: учителей, военных, торговцев, партийных кадров из ханьских областей. Во времена Культурной революции миграция не была добровольной, и множество переселенцев оказались черт знает где, как, например, родители Ши Тандин. Почти нигде в Китае нет меньшинств, полностью отвечающих за экономическое развитие своих районов, и миграция — важная причина этнических конфликтов.

Сами ханьцы не признают себя колониалистами. Их собственная национальная идентичность видит Китай жертвой колониализма, но не актором. Ханьские поселенцы не понимают моего вопроса, все они помнят, как в детстве тибетские ровесники кидали в них камни, но они не спрашивают себя, почему так происходило.

Кроме того, Китай повернулся в сторону рыночной экономики, и значительное количество регионов меньшинств перешло на продажу товара доступного только им — своей этнической принадлежности. С 1990-х этнический туризм приобретает широкий масштаб как для китайцев, так и для иностранцев. Туризм не только приносил экономическую выгоду, но и способствовал возрождению традиций. Ведь именно это создает этническую атмосферу для туристов. Например, народ бай, проживающей на равнине Дали, стали носить национальную одежду, проводить религиозные церемонии (запрещенные аж до конца 70-х). Подобные регионы стали туристической Меккой, и наряду с возрождением этнических традиций здесь развивается частное предпринимательство — нацменьшинства занимаются кустарным промыслом и торговлей. Туроператоры платят их сообществу за демонстрацию песен, танцев, традиционной еды и других этнических особенностей для развлечения отдыхающих.

То есть туризм в чем-то помог традиционной культуре?

Давай разберемся, как работает эта сфера. Американцы создали мультяшных героев и вымышленный мир, и Disney World завоевал всемирную популярность. Другие страны — такие, как Китай или Камбоджа, несмотря на то, что у них нет Микки Мауса и Дональда Дака, тоже устроили парки развлечений. В парке развлечений «Фольклорная деревня “Великолепный Китай”» в Шэньчжэне есть копии мировых чудес: 100-метровая Эйфелева башня, копии деревень мяо и уйгуров. А камбоджийский Сиемреап сфокусирован на славном прошлом Ангкора. Итак, как разрабатывается концептуальный парк развлечений в Камбодже и Китае? Берутся культурные и исторические явления этих стран, реальные или вымышленные, а ненужные — нелицеприятные или слишком сложные элементы — удаляются. Главное, веселиться, а не думать. Оба этих парка распространяют обывательское представление об этнических меньшинствах. В Сиемреапе, неподалеку от Ангкор-Вата, можно увидеть, как утром молодые кхмеры приезжают на мопедах, одеваются как дикари и начинают шумное представление, издавая звуки характерные скорее для животных, нежели для людей. Это их работа и бедняги просто делают, что им говорят, не имея никакого реального представления о том, что изображают.

Речь идет не о понимании других культур, но о бастардизации, упрощении куда более сложного социокультурного поведения

Американский этномузыковед Хелен Рис в своей книге «Эхо истории», посвященной музыке наси, объясняет существование многих клише, используемых ханьцами в отношении меньшинств. Множество написанных о меньшинствах материалов, опубликованных в Китае, в целом так описывают наси — «хорошо поют и танцуют» (пиньинь: néng gē shàn wǔ). Начиная с 1950-х китайские кино и телевидение вслед за печатными изданиями поощряют образ меньшинств, как экзотических, расписных человечков, готовых запеть или пуститься в пляс по любому поводу. Кинематограф рисует экзотический мир счастливо улыбающихся туземцев. В 2007 я смотрел новогодний эфир на китайском телевидении: на экране люди в красочных костюмах пели и танцевали на сцене. Тут даже радуешься, что только 8% населения Китая относится к меньшинствам! Казалось, они собрали так много меньшинств, как только смогли, и каждая группа представляла свои культурные штампы, развлекая огромную толпу ханьцев одетых в черные строгие западные костюмы. Большинство китайских медиа продолжают поощрять экзотизацию музыки меньшинств. Правительство содействует проведению фестивалей, а ежегодные религиозные обряды, костюмы и неизменные танцы в кругу без сомнения повысили статус меньшинств в глазах граждан остального Китая.

В областях проживания меньшинств различные шоу предназначены для толп ханьцев, наслаждающихся социальным статусом туриста. Они невежественны, и эти отпуска для них — возможность посмотреть на отсталых представителей китайского общества. Все эта система укрепляет в их сознании идею прогрессивности; ханец связан с современным миром, значим и меньшинства пляшут для значимых людей. Все это приводит к искаженному подходу к действительности. Речь идет не о понимании других культур, но о бастардизации, упрощении куда более сложного социокультурного поведения. Любые культурные явления требуют времени для их понимания и оценки, а эти этно-шоу оберегают туриста от настоящего культурного шока.

Китай довольно уникальный пример, мы не можем возлагать на Культурную революцию всю вину за разрушение традиционной культуры, этот процесс начался ещё в начале 20-ого века, когда ученые первой республики, находясь под влиянием западной классической науки, начали обновлять китайскую музыку. Сегодня мы видим лишь продолжение вестернизации китайского общества.

Все, что ты описываешь, действительно напоминает советский опыт…

Хелен Рис в главе «Этнические меньшинства и Китайское государство», рассказывает, как в 1950-х из этнических меньшинств были организованы «ансамбли песни и пляски» по советскому образцу. Неудивительно, что из репертуара таких групп убрали религиозные и эротические элементы неприемлемые для коммунистического правительства и ханьского морального большинства. Официальные ансамбли выступали с номерами, развлекающим и восхваляющим социалистические ценности и многонациональный китайский народ. В то же время предпринимались очевидные попытки упорядочения разнообразного мира этнических меньшинств и приведения его к государственным нормам и стандартам. Для фестивалей организаторы выбирают образцовые формы искусства. Дайцы в сознании многих людей неотделимы от «павлиньего танца», а мяо известны своей игрой на лушене (губной орган), наси — танцем донгба. Внутри этих народов сохраняется большое разнообразие форм, и потому несоответствие между реальными местными практиками и образом меньшинств в глазах доминирующей культуры очевидно. Иногда артисты, которых мы хотим записать, начинают с самых известных клише, мы объясняем, что хотим услышать то, что они играют для себя, а не для посторонних.

До сих пор мы в основном говорили о восприятии музыки этнических меньшинств извне. А как видят и воспринимают ее сами носители?

Я вижу проблему в разрыве между поддельной и подлинной культурами этнических меньшинств. Одно дело — выступление на озере Лугуху, когда толпа ханьцев по окончании представления отплясывала с местными нарядными красавицами, и все вместе распевали песни на мандаринском. Совсем другое — естественная и интимная обстановка деревни с ее собственным культурным кодом. Эти карнавальные мероприятия для туристов — меньшее зло, чем вторжение этих толп в деревни к носителям традиции. Некоторых ханьцев мои записи разочаровали, так как они не были похожи на этническую музыку в их понимании. Воспитанные туристическими тенденциями, они ожидают чего-то радостного и счастливого и исключают саму возможность того, что этническая музыка может быть меланхоличной или слишком странной на их усредненный вкус. Исполнитель для них — это аниматор, развлекающий туристов в счастливом отпуске. Тандин имела подобный опыт с хозяином одного журнала Пекине, который отрицал, что уйгурская музыка может быть меланхолична. Еще бы, ведь его мозги были промыты веселенькими VCD. Он поставил условие, что либо она редактирует статью согласно его представлениям и убеждениям, либо статья не выходит вовсе!

Есть и позитивные примеры. Один из них я наблюдал в Гуанчжоу с дунами. Там коммерческий продукт для туристов был близок к оригинальному. Коммерческий продукт, разработанный для привлечения туристов, и то, что я называю оригиналом, следует понимать как две соседствующие территории с очень нечеткими границами. Первая, коммерческая, территория дает туристам то, чего они хотят за деньги, которые они платят. Это песни на понятном языке, музыкальная система, уже принятая массами, которая также включает западные жанры типа хип-хопа и техно, уже принятые в китайской поп-музыке.

Вторая территория, которую я называю оригиналом, тоже изменяется новыми веяниями. Обычно аутентичная музыка исполняется пожилыми членами сообщества. Уверен, что никогда еще культурный разрыв между поколениями не был так велик, — старая музыка просто исчезает или изменяется в сторону более коммерческих аранжировок. В ходу повторение нот, чтобы убить эффект меланхолии и создать маршевое звучание, которое будет более динамичным и веселым. Второй наиболее используемый тип трансформации касается вокала. Исполнители пытаются добиться западной мелодики. Будто Селин Дион или какая-то модная китайская поп-звезда провели для них мастер класс на тему «Как понравится всему миру». Это как раз то, что я ненавижу! Очень повезло, что архитектурный стиль дунов, как и музыка высоко оценивается ханьцами, а потому им удалось избежать преобразований в сторону так называемой современности.

Мне нравятся необузданность и бескомпромиссность эмоций выражаемых этническими музыкантами

Эти предвкушения современного сегодня распространены повсеместно. Помню, как в Камбодже один французский туроператор задумал дарить CD с этнической музыкой в числе прочих подарков клиентам. Когда я дал ему послушать оригинальные записи, то он растерялся, так как услышанное не соответствовало его ожиданиям. В итоге он признал, что не может предлагать туристам что-то настолько некоммерческое.

За последние 20 лет в мире выпущены тонны музыки с экзотическими элементами, который стали популярны и в современной западном саунде. Помимо этого, семплеры позволяют без труда создавать музыку с экзотической окраской. Эти коммерческие продукты невероятно влияют на так называемый world music как на Западе так и в Китае. Например, термины trible и trance сейчас чаще всего используются для обозначения новых музыкальных течений, а не в тех значениях что они имели в прошлом.

В Китайских провинциях много христианских миссионеров. Много внимания они уделяют переводу проповедей на местные языки. Один американский миссионер дал мне послушать свои записи тампунов: песни сохраняли традиционную структуру, но слова были заменены на христианские проповеди. Проповедник искренне верил, что помогает сохранять некоторые аспекты племенной культуры, игнорируя важную деталь: многие обратившиеся в христианство тампуны отказались от гонгов, так как гонги использовались в анимистических церемониях, которые не одобряются христианами. Немалое число представителей народа ну в Юньнане обратились в христианство несколько поколений назад, и мы можем спросить себя, является ли нынешняя культура по-настоящему традиционной?

У меня нет ответа! Потому я просто применяю свои субъективные критерии, насколько та или иная музыка соответствует моим представлениям. Я ни в коем случае не считаю себя авторитетом в этом вопросе и не претендую на роль судьи, решающего, что есть настоящая культура меньшинств.

Насколько все эти процессы по «осовремениваю» необратимы?

Я расспрашивал Чжан Син Ронга, этнографа и исследователя музыки народов Юньнаня, о его невероятных записях музыки народа хани, особенно о песнях посева риса байна хани. Фольклорист ответил, что встретить эти жанры в естественной среде уже невозможно, это уже история! Кто знает, что произойдет в будущем. Может быть, однажды какой-нибудь ученый хани восстановит задокументированную часть своей культуры и откроет музыкальную школу, чтобы заново открыть забытое многоголосие.

Недавно во Вьетнаме я прочел интересную статью о развитии туризма на центральном плато, где разные этнические меньшинства делят общее музыкальное наследие. Основа — оркестр гонгов, используемый в анимистических церемониях, на свадьбах и похоронах. В статье описывается несколько возможных проектов по развитию музыкальной культуры.

Первый подразумевает, что местные музыканты будут играть нечто, максимально близкое к вьетнамской поп-музыке, чтобы туристы могли подпевать. Второй вариант строится на том, что местные и западные туристы предпочтут слушать оригинальную музыку и останутся довольны полученным опытом, особенно если удастся избежать жестких рамок туристических дельцов. А это не просто, ведь для доступа в эти деревни требуется разрешение властей. В Лаосе многие территории, населенные этническими меньшинствами, закрыты для иностранцев без специального разрешения. Будьте уверены, правительства постараются, чтобы вы не увидели подлинную культуру!

В Китае дворцы культуры работают с учителями музыки, которые зачастую не стесняются переписывать местную музыку в угоду моде. Один сотрудник такой организации дружески предлагал нам обратить внимание на эти современные формы, чтобы повысить рыночную привлекательность Kink Gong! В Китае и Вьетнаме некоторые исполнители приспособились к ситуации, приняв приемлемый компромисс: они отошли от религиозных церемоний в сторону секулярных форм фольклора.

Во Вьетнаме есть телеканал с разными видами этно-шоу: от вполне аутентичных до модных поп-версий. Кажется, у канала добрые намерения, но абсолютно отвратительный вкус. Такой подход не только у официальных институций, но зачастую и у самих носителей традиционной культуры. Исполнители ищут признания, упрощают свои культурные практики для внешнего мира. Некоторые же просто мыслят с точки зрения эволюции фольклора и музыки. Мне же нравятся необузданность и бескомпромиссность эмоций выражаемых этническими музыкантами, не обращающих внимания на вкусы этнического большинства, на западных или местных законодателей культуры, не говоря уже об иностранных туристах или экспатах, для которых традиционная музыка — приятный бонус к привычной западной еде!