В рамках серии «Политические измерения культурной работы и производства знания» мы публикуем интервью основателей проекта «Портал» (Йоханна Клинглер и Амир Сайфуллин) с исследователем и активистом Керемом Шамбергером о роли культуры в контексте курдского угнетения, сопротивления и политической организации. Интервью было записано в июле 2020 года.

Керем — научный ассистент на кафедре «Медиа и коммуникации» Мюнхенского университета Людвига-Максимилиана, где он пишет диссертацию по курдским медиа. Керем также является активистом, чье внимание и деятельность сосредоточены на интернационализме (в частности Турции, Курдистане, Палестине и Западной Сахарн), автором книги и многочисленных репортажей о сопротивлении и угнетении в выше перечисленных регионах.

Подробнее о проекте — https://syg.ma/@sygma/politichieskiie-izmierieniia-kulturnoi-praktiki-i-proizvodstva-znanii

Text in English can be found here — https://syg.ma/@sygma/i-prefer-culture-that-is-resistant-that-denounces-grievances-and-encourages-change

Портал: Керем, учитывая области твоей активистской и исследовательской деятельностей и текущую ситуацию в Турции и Курдистане, мы хотели бы спросить, какую роль, по-твоему, играют художницы, музыканты и в целом работники культуры в деле повышения сознательности, распределения знаний и сопротивления. Какие стратегии они применяют, и есть ли переплетение или кооперация между ними и другими политическими организациями?

Керем Шамбергер: В Турции и Курдистане культура сопротивления играет важную роль во всех вышеперечисленных аспектах. В частности, музыка, театр и кино используются для передачи критического сообщения, которое в противном случае едва ли было бы воспринято широкой публикой. Особенно сегодня, когда 95% турецких СМИ находятся под прямым или косвенным контролем режима AKP (правящая «Партия справедливости и развития»), радикальная культура играет особенно важную роль в воспитании у населения духа сопротивления и поддержания альтернативного мышления вообще. Эта культура сопротивления обычно исходит от левых и людей, которые чувствуют связь с курдским освободительным движением. Но она также укоренена и в частях широкого общества: достаточно посмотреть, например, на количество продаж и кликов на альбомы [курдского поэта и певца] Ахмета Каи. Я вернусь к этому позже.

В то время как в курдских районах страны на стороне курдского освободительного движения находится подавляющее большинство населения, в Турции левые довольно малочисленны. Государственные репрессии против обеих групп были очень сильны на протяжении десятилетий. Здесь стоит обратиться к истории. Безусловно, пиком стал военный переворот в сентябре 1980 года, который также обернулся и репрессиями против прогрессивных и революционных художников. Более 400 000 человек были заключены в тюрьму в то время, тысячи были вынуждены бежать из страны. Одним из примеров этого является музыкант Джем Караджа, который жил в изгнании в Германии в 1980-х годах после того, как в Турции был выдан ордер на его арест и он был экспатриирован. Все это из–за пластинки, которую он выпустил 1 мая, в международный день борьбы трудящихся. Его обвинили в «коммунистической пропаганде», и только в 1987 году он смог вернуться в Турцию. Это может быть интересным для немецких читателей: в 1984 году Караджа выпустил свой единственный альбом на немецком Die Kanaken [немецкий дегоратив, употребляющийся в отношении проживающих в Германии людей с турецкими или арабскими корнями], в котором, в частности, рассказывает о расизме и эксплуатации в Германии. Большинство песен можно найти на Youtube. Таким образом, для Караджа искусство и культура сопротивления не были привязаны к какому-либо конкретному месту. Где бы он ни был, он создавал музыку вопреки сложившимся условиям.

Другой пример — курдский кинорежиссер Йылмаз Гюней, который умер в изгнании во Франции в 1984 году. Фильм Yol («Дорога»), [показывающий Турцию после 1980 года], который он снял вместе с Шерифом Гёреном, получил Золотую пальмовую ветвь в Каннах в 1982 году. Это один из первых фильмов на турецком языке, в котором появляется слово «Курдистан», и в каком-то смысле он знаменует собой начало курдского кинематографа. Единственное употребление слова «Курдистан» и эхо, которое оно произвело, свидетельствуют о влиянии искусства и культуры. Таким образом, этот политически заряженный термин был впервые представлен широкой аудитории. Кстати, официально в Турции фильм «Дорога» смогли показать только через 17 лет после его завершения, но, конечно же, к тому времени сотни тысяч человек уже успели увидеть его неофициально. Незадолго до смерти Гюней был также одним из основателей Курдского института в Париже, который занимается прежде всего сохранением курдской культуры и языка.

Преследование радикальной культуры и ее деятелей продолжается и по сей день. Например, пьеса актера Барыша Атая Sadece Diktatör («Просто диктатор») была запрещена во многих городах, потому что в ней критически рассматривается фигура авторитарного вождя — конечно же, это притча об Эрдогане. Сам Атай является депутатом парламента с июня 2018 года, сначала от Демократической партии народов (HDP), а теперь от Рабочей партии Турции (TPI). Помимо известного режиссера Сырры Сюрейя Ондер, который также был членом парламента от Левой партии HDP, он является еще одним политически активным человеком с бэкграундом в культуре. Это также показывает, что в Турции существует более сильная связь между политикой и культурой, чем, возможно, в Германии.

Кстати, для меня понятие культуры сопротивления включает также политические журналы и газеты, которые в 70-е и 80-е годы часто издавались подпольно и вносили важный вклад в представление и обсуждение альтернативной культуры и политики. Они также подвергались постоянным репрессиям и запрещались почти еженедельно.

П: Не мог бы ты немного рассказать о повседневной реальности людей, поддерживающих левую политику или курдское освободительное движение в Турции?

КШ: Несмотря на то, что левые в Турции не имеют большого политического влияния, в вопросах культуры их идеи повлияли и продолжают влиять на многих людей. Вот три личных примера из моей жизни.

Во-первых, поэт и писатель-коммунист Назым Хикмет, своего рода турецкий Бертольт Брехт, который провел в турецких тюрьмах более 15 лет. Его творчество продолжает оказывает влияние и сегодня. К нему обращаются такие известные художественные деятеля, как композитор Фазыл Сай и актер Генко Эркал. Хотя Хикмет является символом оппозиционной Турции, его влияние настолько велико, что даже представители AKP ссылаются на него и цитируют его стихи в речах. Они пытаются приспособиться и присвоить культуру сопротивления, не смотря на то, что это те самые угнетатели у власти. Это происходит и потому, что Хикмет умер в советской эмиграции в 1963 году, почти 60 лет назад, и больше не может защищать свое творчество от присвоения.

Вторым примером массового влияния радикальной культуры является группа Grup Yorum, которая занимается музыкой в разных составах с 1985 года. Сотни тысяч человек посещают их концерты, которые являются одновременно и политическими митингами против империализма и эксплуатации. Так, на 25-летний юбилей группы в 2010 году пришли 55 0000 человек и заполнили Инонью-арену в Стамбуле. Grup Yorum выражает свою позицию в отношении политической повседневной реальности и, таким образом, неизбежно критикует турецкое правительство. В результате, им уже пять лет запрещено выступать, и большинство членов группы были или находятся в заключении. Это свидетельствует о том, что культура, которую они репрезентируют, представляет угрозу для турецкого государства, которую оно пытается подавить. Певица Хелин Бёлек и басист Ибрагим Гёкчек протестовали против этого ограничения голодной забастовкой. Они хотели добиться того, чтобы им, наконец, снова разрешили выступать на публике. Говорить об этом больно, но оба умерли в апреле и мае 2020 года соответственно как в результате своих действий, так и от бездействия государства.

Последний пример — Ахмет Кайя, один из самых известных музыкантов и певцов Турции. Он был наполовину курдом, наполовину турком. Его песни были прослушаны миллионы раз. Он придумал свой собственный стиль, так называемый Özgün Müzik («оригинальная музыка»). Когда он объявил на церемонии награждения в 1999 году, что из–за своей курдской идентичности он также собирался писать песни на курдском языке, ему угрожали смертью, и против него был инициирован судебный процесс, при котором в случае осуждения он мог оказаться в тюрьме на 12 лет. Он отправился в эмиграцию и через несколько месяцев умер в возрасте 43 лет от сердечного приступа. AKP также пыталась присвоить себе и его творчество, например, посмертно присудив ему премию. Не смотря на то, что именно эта партия сегодня пытается изгнать из общества все курдское. Недавно была опубликована обширная статья о жизни и творчестве Ахмета Кая на немецком.

Эти три примера очень хорошо показывают, каким образом турецкое государство, независимо от соответствующего правительства, всегда имело дело с радикальными художниками. Оно запирало их в тюрьму, вынуждало эмигрировать или даже оставляло их умирать.

П: Не мог бы ты подробнее рассказать о положении курдского народа внутри этой среды?

КШ: Курды были и остаются в значительной степени ограниченными в своей культурной жизни в Турции. Десятилетиями им запрещалось там говорить на родном языке даже в частном порядке. И сегодня государство предпринимает действия против курдского языка. Действия охранителей AKP, которые в последние месяцы были поставлены во главе нескольких десятков курдских городов на место свергнутых и заключенных в тюрьму курдских мэров, одинаковы: они заменяют курдские таблички и указатели с ратуш и дорог, переименовывают парки и общественные учреждения и запрещают выступления курдских музыкальных коллективов. Таким образом, на самом деле мало что изменилось. Говоря с курдами о культуре, можно услышать похожую историю о кассетах с курдской музыкой, зарытых в саду, которые можно было прослушивать только втайне и следя, не пришла ли в дом военная полиция. После прослушивания кассеты упаковывались в пластиковые пакеты и снова зарывались. Сегодня этого уже не существует, но если посмотреть, сколько тысяч людей находятся под судом и заключены в тюрьму в Турции за распространение курдского и другого критического контента в социальных сетях, то можно сказать, что та же самая форма репрессий просто распространилась и на Интернет.

Тем не менее курдская культура в форме музыки и танца сегодня играет важную роль. Есть десятки артистов, которые создают песни политического содержания. На каждых выборах левая Демократическая партия народов выделяется своей вдохновляющей и воодушевляющей агитационной музыкой. Часто создаются совместные постановки, в которых многие музыканты поддерживают HDP с помощью песен. Когда агитационные автобусы HDP проезжают по курдским деревням и встречают людей с их песнями, создается мощный мобилизационный эффект.

П: Существуют ли подобные процессы политической организации в Германии (в условиях успеха крайне правых политиков, войн, нечеловеческого обращения с беженцами и т.д.)? В искусстве важную роль часто играют авторство, имена, протагонисты — как бы ты оценил это в отношении политической организации, способствует ли это в некоторых случаях мобилизации или, наоборот, лишает радикального потенциала? Как ты думаешь, как художественное действие может быть стратегически использовано в политической борьбе?

К: Я считаю, что художественная и культурная деятельность важна и для политической сферы — я бы не стал их разделять. Можно охватить гораздо больше людей на совершенно ином уровне. То, что я пытаюсь передать в 60-минутной речи, часто можно сделать гораздо более впечатляюще с помощью хорошей песни или стихотворения. В этом отношении художественная работа имеет стратегическое значение для политической борьбы. Здесь термин «гегемония» играет важную роль, например, в контексте борьбы против правых. Фашисты всегда стараются распространять свою идеологию через музыку, концерты или фестивали. С одной стороны, нужно противодействовать этому политически, например, создавая препятствия для их проведения. С другой стороны, чтобы противостоять этому, необходимо что-то предпринимать и на культурном уровне. Конечно, существует давняя традиция «политической песни». Вспоминается Франц Йозеф Дегенхард, Константин Векер, Ханнес Вадер или Георг Крейслер — к сожалению, все они мужчины. [Немецкая краут-рок] группа Floh de Cologne, чьи тексты и песни до сих пор актуальны и берут за живое, оказала на меня очень сильное влияние. К сожалению, почти никто их больше не знает.

Обращаясь к современному примеру (культурной) гегемонии политического протеста: я нахожу впечатляющим то, как много художников в США проявляют солидарность с протестами Black Lives Matter и проводят демонстрации против расистского насилия со стороны полиции. Хорошо в этом и то, что они не пытаются отнять у протеста его радикализм. Например, когда Мадонна публично произносит «Fuck the police», актер «Звездных войн» Джон Бойега выступает на демонстрациях или Тревор Ноа рассказывает о причинах, почему это нормально, что за последние недели произошли массовые беспорядки. Есть что-то позитивное и, на мой взгляд, новое в этом массовом характере поддержки.

Честно говоря, мне не хватало такой широкой солидарности среди художников в Германии после террористических убийств в Ханау [в феврале 2020 года, когда девять человек, все с эмигрантскими корнями, были застрелены у местной кальянной]. Был Bist du wach? («Ты проснулся?»), хороший рэп-трек исполнителя Azzi Memo и некоторые другие, но голосов многих знаменитых имен рэп-сцены до сих пор не слышно.

П: Позволь, может быть, более общий вопрос: где или в каких форматах или стратегиях, на твой взгляд, лежит потенциал политической организации, в том числе с точки зрения их стратегической применимости в искусстве и культуре?

КШ: Я думаю, что необходимо сочетание различных форматов и стратегий. Политический и художественный уровни должны быть взаимосвязаны, должны дополнять друг друга. Кроме того, левые движения, которые имеют определенное влияние, всегда производят свою собственную культуру. Это очень хорошо видно сегодня в курдском освободительном движении, которое очень активно в культурной сфере и, несмотря на репрессии, может похвастаться невероятными результатами. Прямо сейчас турецкая армия пытается оккупировать районы в Южном Курдистане, а через несколько дней в регионе под названием Хефанин уже прозвучала первая песня протеста, которая поддерживает сопротивление населения и партизан.

В Европе есть несколько издательств и продюсерских компаний, которые делают возможным издание курдских книг и музыки, регулярно выпускаются новые музыкальные клипы. Немецкое государство, например, это не одобряет. Так, в прошлом году в Ной-Изенбурге под Франкфуртом было запрещено издательство «Мезопотамия» и продюсерская компания Mir Müzik; были конфискованы тысячи книг, в том числе лингвистические и даже переводы на курдский Ноама Хомского. В то же время был конфискован полный архив музыки, а вместе с ним и культурная память целого народа. Мы как-то привыкли к тому, что такое происходит в Турции, но то, что Германия в XXI века до сих пор использует такие методы репрессий в отношении культурной мысли, скандально. Со стороны издательского сообщества была проявлена большая солидарность, и в настоящее время объявленные нелегальными книги издаются в основном издательством из Мюнстера Unrast Verlag.

Я думаю, что и со стороны государства, и со стороны позиционирования культуры можно увидеть, насколько широко укоренились левые движения. Я сам из коммунистического движения, много лет был членом Коммунистической партии Германии и до сих пор считаю себя коммунистом. Нашу маргинальность и неспособность к обновлению можно увидеть и в том, что в течение многих лет (даже десятилетий) в нашем окружении не возникло ни одного достойного упоминания прогрессивного культурного продукта, который бы охватывал широкие слои населения. Мы до сих пор поем рабочие песни 50 или 100 лет давности. Это весело и служит нашему собственному коммунальному духу, но не особенно привлекательно для посторонних.

П: После всего этого, как бы ты определил политическое искусство? Каковы были бы его критерии?

КШ: Для протокола: лично я предпочитаю культуру сопротивления, которая осуждает ресентимент и поощряет перемены. Для меня, поскольку я сам не культурно активен, т.е. только потребляю, культура не является самоцелью, а должна быть направлена на изменение этого несправедливого общества и, таким образом, не служить сохранению статус-кво. Абдулла Оджалан, инициатор и соучредитель курдского движения за свободу, в своей новой книге Sociology of Freedom («Социология свободы»), впервые изданной Urast-Verlag в 2020 году, описывает, что культура сама по себе означает сопротивление. «Сопротивление культур напоминает цветы, которые доказывают свое существование, пробиваясь сквозь скалы или пробивая бетон модернизма, налитый на них, и возвращаясь к свету» (стр. 387). Здесь он указывает на одно важное обстоятельство: когда государственные репрессии настолько сильны, что политические действия уже невозможны, сопротивление может выжить в нишах культуры. Примеров этого в истории много.

Конечно, есть и другие мотивы для производства искусства и культуры. Я не в том положении, чтобы критиковать или даже осуждать их. Это и есть то хорошее в свободе искусства. Я был бы только рад, если бы художники и художницы более открыто позиционировали свое политическое бытие в своем искусстве. Потому что любая общественная деятельность и выражение, будь то исследовательницы, писателя или художника, является политической. Не позиционировать себя в наше время на стороне угнетенных, эксплуатируемых, исключенных, а стоять нейтрально или как наблюдатель «посередине» — это тоже позиция, особенно существующего и, следовательно, правящего класса. Если позволишь, я хотел бы порекомендовать читателям книгу французского социолога и философа Жоффруа де Лагаснери Penser dans un monde mauvais («Думать в плохом мире») изданной PUF в 2017 году. Он исследует роль деятелей культуры и сферы знаний в современном обществе. В ней можно многому научиться. Как Десмонд Туту, борец с апартеидом и архиписком Кейптаунский, прекрасно сформулировал: «Если ты занимаешься нейтральную позицию в ситуации несправедливости, то ты выбрал быть на стороне угнетателя. Если слон держит ногу на хвосте у мыши, а ты говоришь, что ты нейтрален, то мышь не оценит твой нейтралитет». Мне больше нечего добавить.