В прокат выходит «Мешок без дна» — новый фильм Рустама Хамдамова, одного из самых загадочных, ярких и необычных советско-российских режиссеров. 18, 19 и 20 января его покажут в московском кинотеатре «Октябрь». Кинокритик Алексей Артамонов рассказывает о вселенной этого уникального стилиста и сюрреалиста.

Вечный диссидент

Рустам Хамдамов, без сомнения, режиссер культовый. Тем удивительнее, что этот статус он приобрел, сняв за пятьдесят лет работы всего лишь шесть фильмов, из которых два — короткометражные, а один — практически не сохранился. До недавнего времени он был фигурой, скорее, мифической: режиссером-призраком, чьи немногие фильмы были изъяты, закрыты, уничтожены, оставив после себя только ворох тайн и устных преданий. Первая же его студенческая работа, импровизация на тему рассказа Сарояна «В горах мое сердце» (1967), была запрещена к показу за чрезмерную свободу и стилистические изыски. Позже ее негатив таинственным образом исчез — говорят, был украден. Возможно, это был один из полубезумных ценителей редких кинематографических бриллиантов. Съемки «Нечаянных радостей» (1972–1974) по неутвержденному сценарию были остановлены, пленки смыты, проект отдали Никите Михалкову — и он стал стильной, но куда более традиционной и прямолинейной «Рабой любви» (1976), любимицей широкой публики. От Хамдамова остались только эскизы костюмов, да открытая им блистательная Елена Соловей в образе ее героини.

Три с половиной коробки чудом спасенного материала обнаружатся двенадцать лет спустя и станут центральной частью «Анны Карамазофф» — возможно, самого важного фильма Хамдамова, с Жанной Моро в главной роли, показанного лишь однажды на Каннском кинофестивале 1991 года. Тогда его не приняли (а скорее — не поняли) ни зрители, ни критики. Взбешенный французский продюсер арестовал единственную пленку, которая до сих лежит в его сейфе в Париже. Нам осталась лишь бледная тень этой ни с чем не сравнимой картины — гуляющая по интернету VHS-копия плохого качества. Первой же не ускользнувшей от современников в небытие лентой Хамдамова стал часовой фильм-концерт «Вокальные параллели» (2005), сделанный через сорок лет после начала запутанного кинематографического пути. Хотя и здесь без трудностей не обошлось: из–за недостатка средств работа над ним затянулась на девять лет. Студию-производителя «Казахфильм» конечный результат не слишком удовлетворил, но фильм хотя бы не стал фантомом.

Еще через пять лет на свет появилась короткометражка о воровстве и тяге к прекрасному «Бриллианты» с Дианой Вишневой и Ренатой Литвиновой в главных ролях. И вот сейчас выходит продолжение начатого ей цикла «Драгоценности» — «Мешок без дна», который изначально должен был носить название «Яхонты. Убийство». Это сюрреалистическое посвящение миру русских сказок и князей, эстетике Васнецова и Билибина, «Тысяче и одной ночи», царственному распаду и нравственному падению.

Визионер узбекских кровей с тихим вкрадчивым голосом в одном из немногочисленных интервью (до 1989 года его фамилия практически не упоминалась в прессе) говорит, что всегда был диссидентом, чужаком, вечным двоечником, плетущим свой замысловатый узор на задней парте, где-то в стороне от основного кинопроцесса. Что не мешало ему чувствовать время острее многих — и эстетические рамки, накладываемые настоящим, и бездны сокровищ, хранимые прошлым. Рустам Хамдамов с презрением относится к пошлости современного мира, хотя и с нежностью к его вульгарным материальным проявлениям: всем этим брошкам, шляпкам, украшениям. Зная, как сложно складывается судьба каждого его фильма, нельзя быть уверенным в том, что когда-нибудь мы увидим заключительную часть задуманной трилогии «Драгоценности». Но в конце концов, как говорится в его дебюте «В горах мое сердце», нельзя же быть великим и брать за это деньги.

Ретро и стилизация

Хамдамов любит повторять кристально ясную для него максиму — все мелодии спеты. Его творчество исходит из ощущения, пусть, может, и спорного, что мы живем в неисторическое время: история, с его точки зрения, обнулилась. Впереди ничего не светит. Нужно обернуться назад. В «Вокальных параллелях» Рената Литвинова, которая исполняет там роль конферансье и одновременно, по формулировке Хамдамова, «учит жизни», произносит такие слова: «Исчезли языки и грамматики, словари и классики. А с ними поэты и романтики. А с ними критики и критики критиков». Бездна истории вмещает всех. И из нее можно черпать. В этом фильме некогда блистательные оперные певицы, принадлежавшие советской империи, на контрастном фоне заброшенных ангаров, ветхих зданий сталинского ампира и заснеженных юрт, в феерических костюмах исполняют лучшие произведения мирового музыкального искусства — Глинки, Пуччини, Россини, Чайковского.

Вот еще одна отличная цитата, уже самого Хамдамова:

«Содержание давно никого не волнует. Сейчас главное — стиль. Работаешь над книгой? Подумай, «как». В конце концов, все возможные «что» уже исследованы, и нет ничего нового, разве что там — в космосе. Сюжеты мы берём либо из биографии, либо у Шекспира. Оттуда или отсюда, но мы всё равно должны знать «как». А когда мы знаем, то становимся стилистами, как Кира Муратова. Запомните: когда у тебя есть стиль, тебе прощают всё, любую ерунду».

Хамдамов определенно знает «как». Уже его дебют 1967 года «В горах мое сердце» был тонкой и изобретательной стилизацией под немое кино и фильмы 1930-х годов. В условном пространстве южная романтика смешивалась с ароматами американского быта начала века, а лиризм Рене Клера — с буффонадой слэпстика. И это во времена, когда чистый формализм и даже сам термин «стилизация» не приветствовались. Темы непризнанного гения-бессребреника, «одного из величайших неизвестных поэтов мира» и странствующего в духовном поиске музыканта, легко перекладываемые на самого Хамдамова, решены с грациозной иронией и легкостью импровизирующего тапера, роль которого он сам и исполнил.

«Нечаянные радости» были посвящены закату русского дореволюционного кино и его звездам, сгорающим в пламени Гражданской войны и мистических страстей. «Бриллианты» — тоже стилизация под черно-белое кино 30-х. «Мешок без дна» обращается к эстетике «Мира искусства» — средневековой русской культуре в интерпретации эпохи модерна. Прошлое, по словам Хамдамова, дает отстраненность и позволяет уйти от плоской реалистичности, которая его совершенно не интересует. В его фильмах царствует вкус, а он у него безупречен.

Лев состоит из хорошо переваренной баранины

Эта цитата Поля Валери из «Вокальных параллелей» отлично описывает устройство хамдамовского мира: он весь состоит из хорошо переваренной баранины мировой культуры — литературы, живописи, музыки, кино. Ее Хамдамов впитывал на протяжении всей своей жизни. У Уильяма Берроуза есть знаменитое эссе в защиту художественного воровства, в котором, кстати, он тоже сравнивает искусство с пищеварением — оно вполне могло бы принадлежать и перу нашего экранного сюрреалиста из Узбекистана. Он неизменно наполняет свои фильмы многочисленными цитатами, не всегда имея возможность даже вспомнить их источники. Знаменитый титр «Смерть неизбежна» из «Анны Карамазофф», чье название уже является сбивающей с толку ссылкой на русскую литературу, позаимствован у Набокова, который, в свою очередь, нашел эпиграф для «Дара» в дореволюционном учебнике русской грамматики.

Отсылки к картинам Джорджо Моранди могут соседствовать у него с образами из творчества Александра Дейнеки («Анна Карамазофф») и Ивана Шишкина («Мешок без дна»). Призраки фильмов Рене Клера, Джоржа Кьюкора, Орсона Уэллса, Луиса Бунюэля, Александра Довженко, Жана Виго, Жана Кокто и многих других неизбежно выходят из головы режиссера и населяют его собственные картины. Опознать их — задача не всегда простая, да и, в общем, бессмысленная: руины прошлого живут в фильмах Хамдамова своей собственной жизнью и не требуют расшифровки. Его интересует не столько изначальный смысл заимствованных фрагментов, сколько оставленный из них орнамент, которым он может опутать своего зрителя, загипнотизировать и отправить в высшие слои атмосферы.

Как и Берроуз, Хамдамов — постмодернист, первый и главный в советском искусстве. В результате стремительного распада органического единства культуры и нарастающей фрагментарности человеческого опыта мир все сильнее рассыпается на отдельные части, не подчиненные более породившему их общему целому. Поэт не в состоянии повернуть вспять процесс упадка, он может лишь некоторым образом собрать утратившие свой изначальный смысл обломки — украденные драгоценности, которые Хамдамов нанизывает на нить своего неясного рассказа. И делает это с тем же трепетным наслаждением, с которым любовно выстраивают фигурки, фотографии и иные дорогие сердцу артефакты на полках и камине, желая сберечь их на память. Или как раскладывают на витрине ювелирные изделия.

Драгоценности

Еще во время учебы во ВГИКе в 60-е и работы над фильмом «В горах мое сердце» Хамдамов проявил себя не только как талантливый режиссер, но и как художник — по костюмам, гриму, декорациям. Андрей Кончаловский, который находился под большим влиянием короткометражки Хамдамова, когда снимал свое «Дворянское гнездо», пригласил его сделать для фильма костюмы и, чего Кончаловский хотел особенно, шляпы — один из любимых фетишей Рустама, в который облачены все его женские образы. Хамдамов превосходный стилист и мастер на все руки, о чем говорят все, когда-либо работавшие с ним на площадке. Но это, как мы знаем, случалось не часто. В свободное время он всегда много рисовал и щедро раздаривал свои произведения. Тонино Гуэрра, сценарист Антониони и Феллини, близкий друг Хамдамова, вспоминал:

«Когда я возвращался из Москвы в то далекое время моих первых приездов, у меня с собой всегда были драгоценные рисунки Рустама Хамдамова. Я вез их и Висконти, и Феллини, и Антониони, и они восхищались вместе со мной этим электризующим умением, всегда укрощенным грацией и чувственной полнотой».

Его работы сегодня находятся в собраниях Третьяковской галереи, музея Циммерли, Национальной галереи в Равенне и многочисленных частных коллекциях по всему миру. В 2003 году он стал первым в истории российским художником, работы которого при жизни были приняты в современную коллекцию Эрмитажа. Драгоценные минуты экранного времени для своих фильмов Хамдамов в тяжелые моменты покупал в обмен на свои работы, стоимость которых осознал не сразу. Он создавал эскизы одежды и обуви, а однажды даже выступил, как сам говорит, «в безумном жанре высокого ювелирного искусства»: вместе с Шемякиным, Эрнстом Неизвестным и другими художниками проектировал ювелирные украшения для американской компании Russian World Gallery. Хамдамов действительно ювелир — возможно, ни для кого в киноискусстве не важны более визуальные детали, которые он продумывает, а зачастую и создает сам из неожиданных подручных материалов. Кажется, он способен превратить в драгоценность все, к чему прикасается. В «Мешке без дна» с его легкой руки бумага для заворачивания масляных автомобильных деталей становится портьерой в царском дворце, которая в то же время способна частично пропускать свет и создавать удивительную визуальную атмосферу. Это только один из примеров.

У Рустама одно всегда цепляется за другое — начинает с обычной шляпки, а заканчивает мировой войной. Его фильмы созданы по уникальным, собственным законам. В то же время они буквально сделаны своими руками. Каждая его картина — это штучный товар, драгоценный камень, который в результате неведомых алхимических операций может появиться из сплава самых неожиданных вещей. Заключительная часть его трилогии «Драгоценности» должна называться «Без цены». Съемки еще не начались, но уже можно сказать, что эквивалент ей найти будет сложно.