Адриан Ивахив. Деколонизация и вторжение в Украину
Перевод эссе Адриана Ивахива, написанного в ответ на текст Алексея Радинского «Дело против Российской Федерации» из 125 номера журнала e-flux. О сложностях, которые могут возникнуть при неаккуратном рассмотрении российского вторжения в Украину в контексте пост- и деколониальной теорий, неофашизме Александра Дугина и антиимпериалистической сущности деколониализма.
Адриан Ивахив — культуролог и экофилософ. Является профессором направлений энвайроментализма и культуры в Университете Вермонта.
Перевод: Вадим Сыровой. Публикуется с разрешения автора.
[Прим.: материал был изначально опубликован на портале UKR-TAZ и в некотором смысле является ответом на эссе Алексея Радинского «Дело против Российской Федерации» из мартовского номера журнала e-flux за 2022 год. Публикуется с разрешения автора.]
Рассмотрение российского вторжения в Украину в контексте пост- и деколониальной теорий может быть непростой задачей. Публикация пары недавних статей, исследующих некоторые сложности с такими подходами, послужила отправной точкой для данного текста.
Деколонизация. Шаг 1-й: Украина и Россия
В эссе для журнала e-flux (опубликованном также в левом немецком журнале Taz), Алексей Радинский, кинорежиссёр и соучредитель киевского Центра исследований визуальной культуры (ЦВК), проницательно вскрывает глубоко колониалистские основания путинской войны с Украиной и украинцами. В «Деле против Российской Федерации» Радинский прочерчивает две линии аргументации. (Более глубоко каждая из них уже рассматривалась другими авторами, но, насколько мне известно, ни разу они не были объединены так четко и актуально действительности — на этом я и хотел бы сфокусироваться).
Первая линия аргументации опирается на утверждение, что для многих россиян, как и для Путина, антиукраинство — «глубокая этническая и политическая ненависть к украинцам», обнаружившая себя в последних выступлениях президента РФ, — это внутреннее неприятие украинцев россиянами. Оно может работать и в обратном направлении, ведь сегодня Украина репрезентирует «радикально другую Россию».
«То, что Путин зовёт «историческим единством» двух наций, относится к векам империалистического господства России… Мы [украинцы] разделяем с русскими историю крепостного права (де-факто разновидности рабства в Российской империи), рабочих движений, революции, индустриализации — и войны. Поколения наших семей смешались друг с другом. Но любые отношения метрополии и колоний, как и любые отношения раба и господина, диалектичны и обоюдны…
Колонизировав Украину, российская метрополия нечаянно проглотила политическую культуру, основанную на горизонтальных формах демократии — даже если они выглядят брутально, как казачьи советы, анархистские армии Нестора Махно или восстания на Майдане. И это чужеродное присутствие разрушит метрополию изнутри. В этом смысле, путинистский страх «русского Майдана», восстающего в Москве, абсолютно оправдан — но не потому что, как это предполагает российская пропаганда, он будет организован натренированными НАТО украинскими террористами. Этот страх оправдан потому, что если русские — немного украинцы, они тоже способны свергнуть авторитарное правительство… Это «историческое единство» сегодняшняя автократическая Россия всеми средствами пытается изгнать из себя, превращая Россию в полицейское государство и упреждая народное восстание».
Другими словами, сама идея Украины угрожает нарушить «историческое единство» российского империализма, поэтому (согласно Путину) она должна быть подавлена.
Вторая линия аргументации Радинского указывает на то, что такой российский империализм в своём зачатке является славянским и
Как уже упоминалось, аргументы Радинского не являются чем-то новым (да и не претендуют на новизну), есть и другие авторы, которые развили их в более подробной и уточнённой форме. Например, о русской колонизации Дальнего Востока Сибири см. Forsyth 1994; Stephan 1994; Wood 2011; Pesterev 2015. О российской имперской колониальности в целом, включая самооправдательные рассуждения о «внутренней колонизации», см. Sunderland 2000; Morrison 2012; Тлостанова 2012; Эткинд 2013 и 2015; Eskanian 2015; особенно замечательно иллюстрированную статью <10>Энгельгардт 2020 года; а в отношении Украины — <11>Чернецкий 2003; <12>Величенко 2004; <13>Саква 2015; эта <14>панель 2020 года; и <15>Бадьор 2022. И это лишь небольшое число примеров.
Радинский провокативно заключает, предлагая
«Киеву принять свою тысячелетнюю, историческую ответственность за колонизацию народов, угнетённых сегодня в Российской Федерации, запоздало признав себя невольным источником деспотического, колониалистского Российского государства — государства, которое угнетает каждый народ, кому не посчастливилось оказаться на его территории (включая русский народ). В интересах этих народов — и всего остального человечества — Российское государство в его нынешнем виде должно прекратить своё существование».
В такой интенционально провокативной версии деколонизации Киев, столица Украины, вернёт себе (колониальный/постколониальный) венец «матери городов русских», дабы сыграть главную роль в деколонизации всей этой части мира, которая до сих пор была в значительной степени игнорируема деколониальной теорией в других местах. Таким образом, деколониализм как освободительный процесс сможет направляться Киевом, а тысячелетняя столица станет «обязательной точкой перехода» (как это могло бы быть названо в рамках акторно-сетевой теории).
Деколонизация. Шаг 2-ой: Россия и остальной мир
Здесь всё становится сложнее. Аргументы о деколонизации опираются на понимание идентичности колонизатора. Тонкий исторический анализ может критически различать британскую, французскую, испанскую, российскую и другие формы колониальной, а также имперской власти. Менее детализированное, но и более глобально приемлемое понимание обычно нацелено в свою очередь на широкую и расплывчатую категорию «Запада», в то же время ставя себя якобы на службу «не-Западу», то есть «всем остальным». У каждого из этих подходов есть свои достоинства (Европа, вообще-то говоря, действительно колонизировала мир), но каждый из них несёт и риски. (См. здесь пример плохо информированного «деколониального» анализа вторжения в Украину.)
Давайте представим это всё в контексте «войны за умы и сердца», разыгрываемой в мировых медиа. Как показал проведённый Карлом Миллером анализ Твиттера, российское информационное вооружение, возможно, не так хорошо работает на Западе во время нынешнего вторжения — успехи заметны только на раздробленных фронтах крайне правых (и крайне левых). Но, кажется, дела идут гораздо лучше в странах не-Запада, особенно в странах БРИКС (Бразилия, Индия, Китай, ЮАР) и в других частях Африки и Азии, где это, вполне возможно, стратегически целесообразно. Али Брелан из Mother Jones приводит тот же аргумент и отмечает, что правые в Штатах уже подхватили пропутинскую повестку. Другим объяснением SMM-стратегии России может быть понимание, что она сфокусирована на том, чтобы её боялись больше, чем любили, и с этим у неё всё обстоит гораздо лучше.
Как я утверждал в своей недавней статье о Ноаме Хомском, один из уроков этого вторжения заключается в том, что мы живём в нестабильном, многополярном мире, и если наши аналитические окуляры останутся направленными только на
Александр Дугин (о котором можно найти множество публикаций в этом блоге) — мыслитель, который долгое время утверждал то же самое, хотя и использовал этот аргумент в качестве оружия на службе российского неоимпериализма. Подобно деколониальным мыслителям, которые подчёркивают необходимость перебалансировки конструкции «Запад vs. все остальные», принимая их сторону, Дугин позиционирует себя геополитическим теоретиком «всех остальных».
Подобно определённому (но не доминирующему) направлению деколониальных мыслителей, он сопоставляет дуальность «Запад vs. все остальные» с оппозицией традиция vs. прогресс, где Запад разлагает ткань традиционного общества, которое было «органичным», «целостным», «укоренённым» и т. п. «С Просвещением, — пишет Дугин, —
Запад вошел в полностью искусственную цивилизацию, основанную на неправильных идеях, таких как прогресс, материализм, технология, капитализм, себялюбие и атеизм. Вот оно Просвещение — люциферианская гордость, война против небес. Это совпадает с западной колониальной экспансией. Колониализм был своего рода проекцией той же болезни в глобальном масштабе. Ни одна цивилизация не концентрировала столько усилий на материальной стороне жизни, как Запад. Китайцы, давно открывшие порох, использовали его для организации красивых фейерверков. Это был своего рода культурно-художественный феномен. Когда европейцы открыли тот же самый порох, они тут же принялись убивать друг друга и все остальные народы. Западная гегемония основана на болезни, поэтому мы должны признать нововременную западную цивилизацию патологией».
Историков такая аргументация поразила бы упрощением, если бы не легко улавливаемый резонанс, вызываемый ею на
«Латинская Америка снова стала территорией геополитической диалектики колонизации/деколонизации. Везде — Боливия, Чили, Аргентина, Бразилия, Венесуэла, Уругвай и далее по одной и той же схеме: проштатовские либералы (+ ультраправые либералы) против сил деколонизации, в основном левых».
А вот ещё интервью турецко-китайскому журналу Belt and Road Initiative Quarterly(BRIQ), где он выступает от имени российско-китайского альянса как переднего края борьбы против гегемонии «либерально-глобалистского» Запада:
«Нам нужно освободить себя, все народы, турецкий народ, русский народ, китайский народ, европейский народ, американский народ, из этого интернационального либерального болота. Нам нужно освободить самих себя от тоталитарного дискурса, построенного на «само собой разумеющейся» догме, что только либерализм может быть принят в качестве универсальной идеологии, что только западные ценности должны быть усвоены как нечто универсальное. С ростом Китая и упорством Путина в защите и укреплении суверенитета России [китайская] инициатива «Пояс и путь» за последние два года трансформировалась во
Национальные государства не могут самостоятельно устанавливать, обеспечивать и сохранять реальный суверенитет. Мы должны вместе противостоять этому глобальному давлению. Прежде всего, на современном этапе нам необходимо установить многополярный союз между всеми державами, всеми государствами, всеми странами и цивилизациями, борющимися за свою независимость. Это логическое продолжение деколонизации. Деколонизация не завершена; это только начало». [выделение и параграфирование добавлены]
Проблемность аргументации Дугина многоаспектна. Цель его [нападок] — Запад — артикулируется в таком ключе, чтобы это могло срезонировать с латиноамериканскими левыми деколониальными мыслителями (к некоторым из них я отношусь с большим уважением и использую их работы в своём преподавании и письме), правда с разницей в расстановке акцентов: Дугин заменяет их антикапитализм антилиберализмом, а их прославление мысли индигенных народов расплывчатым понятием «традиции». Но великодержавная стратегия Дугина, направленная на создание [нового] альянса мировых держав, который сначала уничтожит «западный либеральный глобализм», а потом будет разбираться со своими собственными разногласиями [внутри нового альянса], не имеет особого деколониального значения для тех, кто остаётся в стороне от рычагов власти.
Его формулировки взывают к скучному перечислению ультраправых воззрений:
«Это очевидно, что Все остальные, все незападные цивилизации, отвергают этот патологический западный либерализм вместе с нормами ЛГБТ+, мнимой опциональностью гендера, этим техноцентричным, в высшей степени антигуманистическим или постгуманистическим способом развития технологий и промышленности, эту нетерпимую и тоталитарную «культуру отмены».
Эта «глубинная деколонизация», как утверждают Джейсон Стэнли и Элияху Стерн, предполагает своим врагом космополитичную либеральную демократию, которая угрожает «современным модернизаторам повсеместно, вероятно, еврейским из них в особенности». Авторы замечают, что такой подход — расистский до мозга костей.
По мнению Дугина, только после поражения «патологического западного либерализма» отношения между оставшимися имперскими формациями — русской, китайской, исламской, индийской и др. — наладятся, милитаристским образом или каким-то иным. Что же касается субимпериалистических народов и территорий, то они, конечно, будут подчиняться любой иерархии, которую новые империалисты сочтут приемлемой. «Деколонизация» в подобной интерпретации оказывается «многополярной реколонизацией» другими сильными мира сего.
Есть и другие моменты, в которых высказывания Дугина пугающе похожи на высказывания постколониалистов (таких как Дипеш Чакрабарти, который выступает за провинциализацию Европы), постлибералов и постгуманистов (вроде Бруно Латура и других). Например:
«Нам нужно свести Запад к его органичным границам. Это всего лишь один из многих регионов человечества — не что иное, как Провинция».
Постгуманисты применили бы это не только к Западу, но и ко всем империалистическим проявлениям человечества. Но обнаружение таких отголосков отвлекает от посылов, составляющих ядро фашистского мышления Дугина: его ненависти к Западу, тоталитарной запальчивости его антилиберализма, а также описаний мессианской роли, которую Россия должна сыграть в обеспечении рождения нового мирового порядка.
В полицентричном и анархическом глобальном медиапространстве, с которым мы на Западе ещё не совсем примирились, игра такими идеями многовекторна. Антилиберализм Дугина ищет и находит линии аффилиации с другими нео- и квазифашистскими, национальными и «цивилизационными» империалистами, такими как мировые Стивы Бэнноны, или интеллектуалы из Китая (даже из левых), Ирана, ЮАР, Бразилии и других стран. Вместе они строят повествование о якобы «деколонизации», которая сама по себе является новой формой империализма.
Заключение
Таким образом, ключевой вопрос для любого проекта, претендующего на звание «деколониального» или, если на то пошло, «антиимпериалистического», состоит в том, чтобы задаться вопросом, какому колониализму и какому империализму оно противостоит: западному (исключительно) или всем его формам?
Если всем, то ему придётся признать, что каждая форма империализма будет иметь свои собственные военные коалиции (у Запада есть НАТО, у Москвы — набор российско-беларуско-чеченско-сирийских и др. альянсов), свои эскплуататорско-капиталистические геополитические образования (большинство из которых до сих пор в основном базируются на нефти и газе), свои развлекательно-пропагандистские индустрии (из которых некоторые, что особенно важно, более плюралистичны и открыты, чем другие), и свои культурные особенности (от великорусского до ханьского шовинизма, индуистского национализма и др. проявлений).
Деколониальность по определению является не только антиимпериализмом, но ианти-всех-империализмов
Что делает любые такие имперские образования потенциально неимпериалистическими — так это то, реагируют ли они на низовые демократические инициативы. Государственные усилия иногда могут помочь в сворачивании колониализма: например, программы позитивной дискриминации или политика государственной языковой поддержки (ср. поддержку украинского языка в сегодняшней Украине, официальная политика билингвизма в Канаде, или программы ирландского языка в Ирландии и т. д.). Но чтобы деколонизация удалась, она должна начинаться на низовом уровне.
Деколониальность по определению является не только антиимпериализмом, но и анти-всех-империализмов. Вот что делает любое место в мире «обязательной точкой перехода» для деколониализма.
