«Каждый анархист есть апостол Равенства».

Товарищи!

Вы спрашиваете: в чём наше учение?

Наше учение — простое, всем понятное, всем доступно элементарное и «народное» обществопонимание.

Истина всегда была проста, ясна, и таковой и останется на будущее.

Всё то, что сложно — ложно.

Недаром эти два слова так созвучны.

Всё что лукаво — от лукавого.

Если мы захотим выразить всё наше учение краткой, до предела возможности, укороченной и упрощённой формулой, то, пожалуй, не найдётся для этой цели более подходящей формулы, чем однословная формула: равенство.

Итак, мы выразим для вящей[2] ясности и простоты всё наше учение одним словом, Равенством.

Учение наше утверждает равенство всех и каждого.

Известный дипломат сказал, что слова существуют для того, чтобы ими прикрывать свои мысли.

Знаете ли вы, что такое дипломат?

Дипломат это, просто говоря, но по-иностранному, шулер, жулик. Есть разного рода шулеры, есть разного рода жульё. Дипломат это жулик самого худшего пошиба, это шулер первой марки, первой руки.

Дипломат это мошенник, который обманывает целые народы. И всё это делается обыкновенно словом, посулом[3]. И потому у их, у дипломатов, слово служит не для того, чтобы им выразить свою мысль, а наоборот, чтобы им прикрыть, затаить свои мысли.

Мы же не собираемся вас обманывать, обмошенничать, а правду говорить, правду сказать, говорить откровенно, чистосердечно, развить перед вами наше правдивое и справедливое учение. И мы воспользуемся словом не для того чтобы им замаскировать, спрятать под ним свои мысли, а чтобы им облекать свои мысли, дать этим детищам духа плоть и кровь, дать этим субъективным существам объективное существование, бытие, словесное выявление, выражение.

Следовательно, мы в это слово Равенство не то что влагаем мысль, мы вложим туда полный объём мысли, мы вкладываем туда мысль совершенную, развитую, раскрытую до предела своей последовательности.

Товарищи! Вам, может, покажется странным, что я вдруг ни с того ни с сего заговорил о «дипломате».

Какое, дескать, отношение имеет к нам злополучный дипломат. Ведь мы не о международной политике собираемся здесь говорить.

Верно.

Но, товарищи, есть дипломаты и есть дипломаты. Есть народы и есть народы.

Кто-то сказал: существуют только два народа: буржуазия и пролетариат. И это очень метко сказано. Я бы этот афоризм переложил и сказал: существуют два народа:

Обиженный и обидчик, угнетённый и угнетатель, эксплуатируемый и эксплуататор, бедный и богатый, труженик и бездельник, подчинённый и власть имущий.

И эти народы имеют также свою «международную» (т. е. классовую) политику, и эта международная политика создала особого типа дипломата, идеолога буржуазии.

И дипломат господствующего класса, как каждый дипломат, в той же степени и, может, в большей степени, обманывает народ, и этот обман происходит, реализуется, главным образом, посредством слов, красивых слов, великих, многообещающих слов. И потому и наши «доморощенные», классовые дипломаты, которые ведут переговоры о перемирии или мире, или об установлении отношений с «внутренним врагом», которого они трактуют, с которым они обходятся не менее жестоко, чем с внешним врагом, пользуются словом не для того, чтобы им что-нибудь сказать, а для того, чтоб только говорить, чтоб понаобещать, чтоб посулить, т. е. играют словами, которыми они тщательно прикрывают срамоту и наготу своих преступных мыслей и вожделений, злодейских намерений и предосудительных задаяний, одним словом, швыряют пустые слова, в которые они ничего не влагают, или влагают такое содержание, которое явно или скрыто, целиком или частично противоречит простому, здоровому смыслу данного, пущенного в ход, слова.

Равенство!!!

Что может быть возвышенней этого великого слова.

Это одно из тех слов, которые призваны творить новый мир, новую жизнь, нового человека.

Мы обиженные, страждущие, обременённые, обездоленные, эксплуатируемые слышим в этом двухсложном слове целую симфонию, божественную симфонию избавления; мы слышим в нём песню нездешнюю.

Это слово нам рождает сон:

Вот-вот пронёсся ангел вечного света, вечного счастья по полуночи нашего бездолия, нашей кошмарной беспросветной ночи, и из уст его полуоткрытых и огненных выпорхнула и сказочным лучом упала к нашим ногам райская песня, чудесное, очаровательное, пьянящее слово.

— Равенство.

Это слово заставляет наше сердце трепетать и биться, как сердце вечника[4] при слове «полная амнистия».

Это слово нас зовёт, нас манит, как полярная звезда, туда, в ту заоблачную даль, в ту недостижимую высь, где обитает счастье Человека и счастье Человечества.

Это слово нам тихо шепчет:

«Знаешь ли ты тот край

Где расцветает Труд и Радость,

Где старость грезит, словно младость,

Жизни ад есть рай?»

Равенство! В этом слове мы слышим пробуждение весны человеческой справедливости, пробуждение совести.

В этом слове мы чуем звон Спасения, это слово творит нам Царство неба на земле.

Равенство! Для нас это всё. В это слово мы вплетаем все наши чаяния, все наши ожидания, все наши помыслы и мечтания, о новой жизни, о новом и разумном укладе жизни.

Это мы влагаем.

Но что «они», наши «внутренние» дипломаты, влагают? Что вкладывают в это слово идеологи буржуазии, которые его так часто употребляют, которые это слово так часто преподносят народу, украшая им свои программы, свои плакаты, свои предвыборные листки и воззвания.

Признаться, они это слово изрядно истаскали, износили.

Под знаком этого слова прошла великая, буржуазная французская революция. Это слово красовалось на знамёнах, оно звало народ. Оно звало — и народ пошёл. Этим словом, святым словом, буржуазия злоупотребляла, обещала равенство и дала самое вопиющее, самое коварное, небывалое неравенство — расцвет капитализма, капиталистического хозяйственного уклада с его глубочайшим, до дна общества доходящим, разделением людей, размещением их по разным ступеням экономической лестницы. Одни, немногие, избранный народ, избранный богом, мамоной, капиталисты, стоят на самой верхней ступени благополучия, другие, весь народ, весь трудовой люд, находятся на самой низшей ступени.

Это слово истаскано, опошлено устами нечистыми лживых, обманных проповедников, идеологов буржуазии.

Это слово осквернено, охулено жадной, ненасытной и хитрой буржуазией.

Это слово служило приманкой, червячком на удочке обмана, — и народ, наивный, честный народ, у которого мысль со словом не расходятся, — клевал, поддался…

Этим словом прикрывает буржуазия и сейчас при Великой Русской Революции свои вражьи помыслы о порабощении народном, прикрывает свои хищнические, классовые интересы.

Тем не менее, несмотря на все злоупотребления этим словом со стороны господствующих и обманывающих, мы всё же употребляем это слово. Ибо это слово слишком чисто, чтобы буржуазия могла его огрязнить, слишком ангельски, чтобы бесовская буржуазия могла его осатанить; слишком возвышено это слово, чтобы буржуазия могла его унизить.

Равенство.

Раз мы видали, что этим словом злоупотребляли, то не мешает вскрыть его сущность, указать на то понятие, которое мы, анархисты, в него влагаем.

Скажу без обиняков[5], что мы влагаем в это слово то, что каждый человек из народа вкладывает в него, слыша его впервые, и не будучи знаком с его извращением и хитро-ложным, буржуазно-лукавым толкованием, не будучи испорчен «политикой» буржуазии.

Вот что мы вкладываем в него.

Все люди должны быть равны. Должны быть уравнены во всём, в чём мы их только уравнять можем, во всех тех областях, сферах, которые нам подчинены, которые нам подвластны, в которые возможно практически, технически возможно наше вмешательство.

Хозяйственно-общественное равенство.

Так мы мыслим это слово, этот принцип, и так мыслит и понимает его каждый немудрствующий лукаво из народа, но он, бесспорно, выразил бы, конкретизировал бы эту мысль ещё проще, ещё элементарней.

Когда мы говорим о равенстве, то мы отнюдь не думаем, что все люди должны непременно быть одинакового роста, одинакового телосложения, одинакового цвета волос и проч. Всё это лежит вне сферы нашей деятельности и наших притязаний. Мы никак не думаем, что все должны стать смуглолицыми или светлолицыми, светлорусыми или темнорусыми, быть одинаковой походки, говорить на одном языке, одним и тем же говором, быть одних и тех же вкусов, воззрений, верований, учений, быть одинакового здоровья, жить одинаковое количество лет.

Над всем этим мы не властны. Всё это нас не касается.

Рост, цвет, долголетие и проч. находится в области биологии, физиологии. Язык, учение, верование — есть, так сказать, застывший затвердевший дух, лежит в области психологии — и всё это «вне программы», за пределами досягаемости и даже желательности.

Пусть люди говорят на разных языках. Пусть люди мыслят, думают по-разному, различно.

Не наше дело.

Мы говорим о равенстве, как об экономическом и политическом начале, как о хозяйственном, этическом и общественном принципе.

Наши противники злонамеренно или по непродуманности указывают нам на эти, выше перечисленные неравенства в «природе» человеческой и этим желают они замаскировать зло, вопиющее зло неравенства общественного, хозяйственного: в этих неравенствах они как бы находят своё оправдание, оправдание возмутительным противоречиям современного общества.

Но это просто нелепость. Присмотримся к физической среде. В физической среде существуют сплошь и рядом неравенства, в этом вся прелесть, вся красота, всё великолепие, всё разнообразие и многообразие природы.

Но как мы относимся к ним, к этим неровностям природы?

Вот горы, вот долы. Если мы прокладываем через них дорогу, то мы или делаем насыпь, поднимая долины и низменности, или прорезываем горы, делая туннели. Вот пропасть, обрыв. Мы перекидываем через него мост и выравниваем обе стороны, оба берега, чтобы делать возможным дальнейшее продвижение нашего пути. Если попадается водяное пространство по дороге, реки, озёра, мы перебрасываем мосты и выравниваем сушу с водой; и мы тогда не рассуждаем: раз в природе существуют неравенства, то мы «права» не имеем их нарушить, их умалять, их свести на нет.

А, наоборот, мы всячески, всеми силами и техническими, искусственными мерами стараемся их сгладить, их уничтожить, их довести до минимума.

То же самое мы должны сделать в обществе. Должно перекинуть мост социального равенства через бездну неравенства биологического, физиологического, антропологического (расового), психологического.

Каждый человек, который родился на данной земле, в данной стране, под этим небом, имеет одинаковое право на все богатства данной земли, данной страны и данного общества, как всякий другой. Он должен получать тождественное количество благ земных для удовлетворения его потребностей, насущных и ненасущных, должен получать одинаковую долю в предметах необходимости и в предметах роскоши, т. е. все должны жить одинаково количественно и качественно.

Разумеется, каждому предоставляется полная свобода, в пределах данной доли, данного количества, выбора продуктов, предметов, предоставляя полный, никем и ничем не ограниченный размах и простор личным вкусам, простор, которому поставит предел одна возможность, наличность данных продуктов.

Мы учим: всем по потребностям по мере нашей возможности, по богатствам данной страны, сколько хватит на каждого человека, принимая во внимание наличие богатств накопленных и количество произведённых и производящихся продуктов.

Всем поровну — никому не меньше и никому не больше.

Всем одинаковое количество благ, комфорта, довольства, как что касается пищи, так и одежды, так и жилища и проч.

Министр[6] путей сообщения и последний будочник, который охраняет дорогу, рогатку, шлагбаум — должны получать одинаковое «жалованье», одинаковое вознаграждение, ибо оба нужные и полезные члены данного общества и оба исполняют необходимые функции данного общественного организма.

Возьмём другой пример из военной жизни — не говорю сейчас о том, что армия по нашему учению не нужна, лишняя, — в новом обществе последний солдат, «нижний чин», слово, которое отменено на бумаге и в команде, но не отменено в жизни, пока существует скала вознаграждения, целая деградация окладов — и верховный главнокомандующий должны быть равны, то есть должны получать одинаковое количество благ земных, одинаковую порцию хлеба, мяса, супа, чая, кофе, сахара, одинаково стоящую одежду и одинаковую квартиру.

Никому не больше.

И никому не меньше.

Мы не проповедники аскетизма, полного отказа и пренебрежения земными благами. Мы не проповедуем опрощения, умерщвления плоти, понижения скалы потребностей. Мы только боремся против излишества одного, которое покупается ценою лишений многих.

Если мы сможем позволить себе, если наши народные богатства достигнут такой высоты и такого колоссального разроста, и производительность труда дойдёт до такого подъёма, что мы сумеем предоставить каждому жителю данной страны по дворцу, по особняку, окружённому садами, в которых бьют фонтаны, нежатся на солнце пруды, извиваются тёмно-тихие таинственные аллеи — то пожалуйста! Мы ничего не имеем против того, чтобы каждый русский крестьянин, чтобы каждый и всякий из вас жил по-царски в золочёных хоромах. Пожалуйста!

Но мы восстаём, возмущаемся, протестуем самым энергичным образом и боремся всеми силами и мерами против того порядка, в котором все удобства достаются одному на счёт неудобств, недостатка других, многих, большинства.

И при том весь этот комфорт, всё это раздолье, всё это славное житьё-бытьё выпадает не на долю народа, а на долю врагов народа, грабителей народа, этих патентованных и гильдованных воров, этой шайки разбойников, которые совершают свои набеги, которые обирают народ, честный, трудовой народ среди бела дня на бирже, в магазинах, на фабриках, в конторах и торговых домах и банках, этих притонах грабежа.

Нам кажется странным, непонятным и даже смешным то явление, что раз человек выдвигается общественно, признано в какой-нибудь области, в какой-нибудь сфере теоретической или практической культуры, то это выдвигание, то это продвижение вперёд в обществе, в общественном мнении и в людской окружающей оценке означает в большинстве случаев, почти всегда, за малыми незначительными исключениями, получение большого количества благ земных, просто говоря, получение большого количества и лучшего качества продуктов необходимости и роскоши, словом, большую меру удобств жизни.

Это не только что несправедливо и неразумно, но прямо-таки бессмысленно.

Ведь все эти отличающиеся, выделяющиеся, «недюжинные» люди в конечном счёте остаются только людьми, равными во всём естественном, истинно-человеческом, «природном». И тем не менее это их общее и сильное естественное равенство нас не останавливает перед отделением их особыми перегородками, наделением их особым излишеством и сверхдостатком и комфортом, поставлением их в особые условия существования и пользования жизнью, её радостями, прелестями, наслаждениями.

Больно и смешно.

Если к слову человека прибавляем какой-то ничтожный эпитет в роде:

«Главнокомандующий», «Верховноглавнокомандуюший», министр, председатель-министр, то нам уже кажется, что мы имеем перед собой особое существо, наделённое особыми органами, особыми свойствами, нисколько несходными с оными у «обыкновенного» человека.

Дикое заблуждение.

Ведь сходство-то наше бесконечно, проходит, обнимает почти всё. А отличия искусственны, ничтожны, незаметны, недействительны, если бы не их нелепое несправедливое закрепление в распределении продуктов и благ, что единственно создаёт у нас представление о настоящем неравенстве и вырывает эту пропасть между человеком и человеком.

Странно.

Ведь желудок-то у всех один и тот же, глаза такие же, и вкусом и обонянием, как чувствами, наделены в одинаковой степени, можно сказать, и сторож-железнодорожник и министр путей сообщения, солдат, нижний чин и военный и морской министр, следовательно и пища должна быть одинаковая; ведь кожа-то у них одинаковая и ощущение холода и тепла одинаково, следовательно и одежда должна быть одинаковой.

Нет же, слава богу, особенных таких главнокомандующих или министерских желудков!

Удовлетворение потребности в пище основано на физиологическом законе обмена веществ, траты и возобновления сил, а этому закону и профессора и простые мужики одинаково подвержены.

Вкусовые ощущения по существу те же. Нет особого вкуса у министра и особого у мелкого чиновника.

Потребность в крове, в жилище, месте прикрытия от непогоды, и связанная с этой потребностью и получавшая заодно с ней и удовлетворение потребность в красоте, в художестве — тоже одинаковы.

У самых первобытных людей находим зачатки эстетики и чувства красоты, следовательно, и дом, и квартира должна быть у одного, у министра, не лучше, чем у любого из рабочих.

И если сейчас замечаются глубокие различия, то они являются гиблым порождением нашего неравного распределения благ и неравного удовлетворения потребностей.

Словом, биология, физиология и психология одинаковая, отсюда вытекает полное равенство по отношению удовлетворения потребностей наших, как биологических, так физиологических и психологических.

Всем по потребностям и по мере возможности народной или коммунальной.

Всем поровну — всем одинаковое количество благ земных.

Посмотрите на природу: всем светит солнце; всем зеленеет луг; всем шумит дубрава; всем благоухает цветок; всем мигают звёзды; взор всех радует чистая лазурь, слух каждого нежит глас тихого теченья реки…

Всем поровну, всем одинаково.

Примечания:

[2] Вящий — устаревшее книжное прилагательное, которое означает «более сильный, больший»

[3] Посул — обещание каких-либо благ за содействие, сотрудничество

[4] Вечник — тот, кто приговорён к пожизненному заключению

[5] Скажу без обиняков — устойчивое сочетание (фразеологизм), которое означает «говорить откровенно, прямо, не прибегая к намёкам и иносказаниям».

[6] Разумеется, что при коммуне не будет ни министров, ни жалованья, но это взято как пример для иллюстрации мысли (прим. Авт.)