Кирилл Александров написал о Тибетской Книге Мёртвых, о пустоте и об окружающих нас иллюзиях.

Близнецы, еще внутри у фрау,
в темноте смеются и боятся:
«Мы уже не рыбка и не птичка,
времени немного. Что потом?
Вдруг Китай за стенками брюшины?
Вдруг мы девочки? А им нельзя в Китай».

(Г. Дашевский)

Для меня самого странно, что текст начинается с этого стихотворения Григория Дашевского, и я не уверен, что такой выбор эпиграфа удастся объяснить. Как не уверен, что удастся объяснить хоть что-нибудь в этом тексте, но рассказать попробую.

Эти стихи приобрели для меня особый смысл именно сейчас, на что есть как минимум три причины. Первая — рождение дочери моего близкого друга и одного из редакторов «Стенограммы» Руслана. Мы все ждали этого момента, страдали похмельем на следующий день после знаменательного события и до сих пор не можем найти слов, чтобы описать свои ощущения от встречи с малышкой. Младенцы действительно смеются и боятся одновременно, гамма эмоций, непосредственность, а также лёгкость и быстрота, с которой новорождённые меняют выражение лица и настроение, просто обескураживает. При этом они выглядят живее и естественнее нас, пытающихся придумать, как реагировать на происходящее вокруг, друг на друга, на маленькую Марту. А она между тем даже лошадок и верблюжат не может представить, закрывая глаза.

Второй момент — это рецензия самого Дашевского на книгу Юн Чжан «Дикие лебеди», которую я прочёл в тот же день, когда встретил в сборнике стихов текст из эпиграфа. В статье раскрывается содержание книги, повествующей о незавидной судьбе женщин в Китае, где их мучали и унижали согласно архаичным обычаям, а затем, во времена «культурной революции», уже по идеологическим мотивам. Девочкам Дашевского действительно нельзя в Китай (хотя рецензия была написана гораздо позже стихотворения, о трудноискоренимых китайских традициях мы знаем не только из книги Чжан. Впрочем, и её автор мог прочитать задолго до написания статьи для Ъ-Weekend).

И третье — строчка «мы уже не рыбка и не птичка» очевидно иллюстрирует стадии развития эмбриона, но у меня она вызвала прочную ассоциацию с процессом перерождения, описанным в недавно прочитанной мной (и неоднократно фрагментарно перечитанной) Тибетской Книге Мёртвых «Бардо Тхёдол». В зависимости от кармы и от своих действий во время прохождения стадий Бардо (состояние, в которое попадает умерший) человек может переродиться (если ему не удастся достичь «освобождения» и навсегда избавиться от страданий «сансары») в животное, в духа (в тибетском буддизме их именуют «преты»), в человека, в жестокого титана («асуры») или в бога («дэвы»). На самом деле вариантов больше, но в данном контексте это не так важно. Раз девочки уже не рыбка и не птичка, значит у них хотя бы получилось переродиться в людей (если продолжать анализировать эту ситуацию с точки зрения буддизма, то Китай за стенками брюшины — как раз неплохой вариант, ведь там можно найти просветлённого гуру, что даёт надежду на более удачную следующую попытку разорвать круг перерождений и достичь «нирваны»).

Так вот Китай, в состав которого уже более полувека, пусть нехотя, но всё же входит Тибет, ассоциация с процессом перерождения и мысли о нашем постоянном придумывании привели меня к идее рассказать немного о той самой Тибетской Книге Мёртвых «Бардо Тхёдол», что я сейчас и постараюсь сделать.

Речь идёт о редакции книги, вышедшей в 2016 году в московском издательстве «Э» в переводе Андрея Боченкова (я встречал несколько переводов, но именно этот субъективно считаю лучшим из имеющихся).

Если говорить о происхождении данной версии «Бардо Тхёдол», то рукописный оригинал книги в начале 1919 года был передан редактору, доктору У.Й. Ивэнсу-Вентцу молодым ламой одной из буддийских сект, который сказал, что эта рукопись передавалась в его семье на протяжении нескольких поколений. Переводчик, ныне покойный лама Кази Дава-Самдуп полагает, что ей от 150 до 200 лет. Создан же текст Тибетской Книги Мёртвых (точнее говоря, впервые записан — до этого учение передавалось из уст в уста от гуру к ученику на протяжении веков, о чём в своих лекциях рассказывает, в частности, известный востоковед А.М. Пятигорский) в восьмом веке нашей эры, когда тантрический буддизм (ламаизм) прочно укрепился в Тибете.

Эта необычная книга основана не на скупом европейском «или-или», но на величественно утвердительном «и-и»

Прежде чем перейти к тому, о чём говорится в книге, приведу отрывок из вводного текста редактора доктора У.Й. Ивэнса-Вентца. Текст содержит подробное описание эзотерических символов и объяснят значение основных положений учения, особенности психологии, космологии тибетского буддизма и много другой полезной информации:

1. Все возможные условия, или состояния, или сферы сансарического существования, небеса, ады и миры полностью зависят от явлений, или, другими словами, являются ничем иным, как явлениями.

2. Все явления имеют преходящий характер, являются иллюзорными, нереальными и несуществующими и возникают лишь в воспринимающем их сансарическом уме.

3. В действительности таких существ, как боги, демоны, духи или чувствующие существа, не существует — все они представляют собой лишь явления, обусловленные определённой причиной.

4. Этой причиной является жажда ощущений, тяга к неустойчивому сансарическому существованию.

5. Пока эта причина не устранена просветлением, смерть неизменно будет следовать за рождением, а рождение — за смертью, так, как и полагал мудрый Сократ.

«Бардо Тхёдол» — это книга наставлений для умерших и умирающих. Она предназначена в качестве руководства для умершего человека во время его существования в периоде Бардо (промежуточное состояние между смертью и перерождением, которое длится сорок девять дней).

Текст делится на три части. Первая часть, называемая «Чикхай Бардо», описывает психические явления, происходящие в момент смерти. Вторая часть, «Чёньид Бардо», рассказывает об иллюзорном состоянии, которое наступает сразу после смерти, а также о так называемых «кармических иллюзиях». Третья часть, или «Сидпа Бардо», связана с возникновением инстинкта рождения и событиями, предваряющими новое рождение.

Однако сама «Бардо Тхёдол» занимает чуть меньше половины того тома, который я сейчас держу в руках. Открывает книгу психологический комментарий доктора К.Г. Юнга с небольшими пояснениями к нему, далее следует уже упомянутое обширное предисловие редактора У.Й. Ивэнса-Вентца также с комментариями, после чего приведён текст «Бардо Тхёдол», который содержит 341 примечание от переводчика, ламы Кази Дава-Самдупа, приведённые в конце книги. Обилие сносок, комментариев и примечаний усложняет механику чтения, но значительно облегчает восприятие текста (о понимании судить не решусь). Далее я буду приводить достаточно много цитат, во-первых, потому что очень уж богат на них сам материал, а во-вторых, чтобы хоть немного передать ту самую сложность чтения, требующую максимального сосредоточения в моменты резкого перехода от одного стиля и формата изложения к другому, которая понадобится всем, кто решит ознакомиться с данным изданием.

В психологическом комментарии к книге доктор Юнг говорит о принципиальных отличиях западной и восточной философии и предлагает нам читать книгу в обратном порядке — от Сидпа Бардо к Чикхай Бардо, объясняя это тем, что с помощью нашей западной науки [имеется в виду преимущественно фрейдовский психоанализ] нам в некоторой степени удалось получить представление о психологическом характере Сидпа Бардо, наша следующая задача — попытаться разобраться в предшествующем ему Чёньид Бардо [что не удалось ни психоанализу, ни биологии].

Относительно западной и восточной философии особенно примечательным мне кажется следующий отрывок психологического комментария:

«Не только “гневные”, но и “мирные” божества предстают как сансарические проекции человеческой психе, что кажется слишком очевидным для просвещённого европейца, поскольку напоминает ему о собственных упрощённых представлениях. Но, несмотря на то, что европеец может с лёгкостью признать эти божества проекциями, он в то же время был бы совершенно неспособен посчитать их реальными. «Бардо Тхёдол» может это сделать, поскольку некоторые из её основных метафизических посылок дают ей преимущество как перед просвещённым, так и не просвещённым европейцем. […] Эта необычная книга основана не на скупом европейском “или-или”, но на величественно утвердительном “и-и”».

Получается, что мы сами придаём всему смысл, ценность и значимость (при этом ценности и смыслы, даже основные, у каждого свои), придумываем всё вокруг и самих себя. И самый честный выход — перестать придумывать

Об этом величественном «и-и» как об одной из главных идей и ключе к пониманию говорится во всех или почти во всех сектах и ответвлениях буддизма. Сейчас, спустя более пятидесяти лет с момента написания Юнгом этого текста, граница между «западным» и «восточным» мышлением уже не столь непроницаема, глобализация берёт своё, и я не уверен, что мы можем рассуждать столь категорично. Но не отметить, что на Западе, кажется, по-прежнему слишком многое строится на противопоставлениях «плохо» или «хорошо», «правильно» или «неправильно», «моё» или «не моё», пожалуй, нельзя. Нам так проще, так понятней.

И мы ведь сами придумали эти понятия вроде «хорошо», «плохо» и т.д., даже такие внушительные, как «добро» и «зло». Это было обусловлено рядом объективных причин, и теперь так устроен наш язык и наше мышление. Прежде всего в языке, на мой взгляд, и сохранилось то самое различие между «западным» и «восточным» мышлением. Тибетский, китайский, японский — принципиально другие языки. Огромное количество примечаний переводчика относится именно к трактовке тех или иных слов. На объяснение некоторых сложных терминов у переводчика уходит по несколько абзацев, но смысл, порой всё равно ускользает от читателя. Например, такое примечание:

В тексте стоит тибетское слово Hpho (произносится: Фо), означающее «перенесение» (общей суммы, или совокупности кармических склонностей, составляющих личность и сознание (или связанных с ними). Использование в данном контексте термина «душа» представляется спорным, поскольку буддизм в целом отрицает существование постоянной, неизменяемой личностно-сознательной сущности в том смысле, в котором её понимают семитские и анимистические религии. Поэтому переводчик предпочёл этот термин не использовать. Но там, где встречается похожий или эквивалентный термин, его следует понимать как нечто близкое «принципу сознания» или «совокупности сознания», что подразумевает тибетское «Hpho», или же синонимичное термину «жизненный поток», используемому, в основном, южными буддистами.

Но вернёмся к придумыванию. Получается, что мы сами придаём всему смысл, ценность и значимость (при этом ценности и смыслы, даже основные, у каждого свои), придумываем всё вокруг и самих себя. И самый честный выход — перестать придумывать. Все боги и сверхъестественные явления, любые символы — это визуальные воплощения наших мыслеформ и чувств (страха, желания и т.д.). То же и с естественными явлениями — по словам Будды, всё это иллюзия, сон. А когда вокруг этого строятся рассуждения, обозначаются проблемы, происходит романтизация, рефлексия, деконструкция и все-все остальные процессы, то это напоминает игру, причём довольно грустную, в которой призы и другие приятные моменты не имеют реальной ценности, потому что опять же придуманы. Как пишет Юнг:

Нам приятна сама мысль о том, что всё зло и всё добро можно найти здесь, в видимом объекте, где его можно завоевать, наказать, уничтожить или же насладиться им. Но сама природа не позволяет длиться вечно этому блаженному состоянию наивного неведения. Существуют и всегда существовали люди, которые не могут не заметить, что мир и ощущения в нём имеют природу символа, и что он на самом деле отражает нечто спрятанное в самом субъекте, в его собственной транссубъективной реальности. Согласно учению лам, именно благодаря этому глубокому интуитивному ощущению состояние Чёньид обретает свой истинный смысл, и именно поэтому Чёньид Бардо называется «Бардо Ощущения Реальности».

Перестать придумывать призывает и сам священный буддийский текст:

«Осознавать, что пустота собственного разума — есть состояние будды, и понимать, что это твоё собственное состояние, значит пребывать в состоянии божественного разума Будды».

Самое главное при этом, пожалуй, — понять и прочувствовать разницу между «думанием» и «придумыванием». Думать, мыслить — важно и нужно, но это должно быть чистое, осознанное мышление, которое достигается путём многолетних духовных практик, особого обучения и особого опыта, о чём в завершении своего комментария говорит верный мой спутник в этом тексте, доктор Юнг:

С самого начала «Бардо Тхёдол» была «закрытой» книгой, и таковой остаётся, какие бы комментарии к ней ни писали. Ибо это книга, которая откроется только духовному пониманию, а это способность, которую ни один человек не получает от рождения, но которую он может приобрести только путём особого обучения и особого опыта. Хорошо, что существуют такие «бесполезные», «бессмысленные», ни на что не годные книги. Они предназначены для тех «чудаков», которые уже не придают большого значения ценностям, целям и смыслу современной «цивилизации».

К слову, о чудачестве говорит и Дашевский (текст сам возвращается в исходную точку), немного оправдывая тем самым мои вольности в интерпретации и его стихотворения, и в интерпретации текстов вообще:

Правильный читатель стихов — это параноик. Это человек, который неотвязно думает о какой-то важной для него вещи — как тот, кто находится в тюрьме и думает о побеге. […] Чем сильнее в человеке эта мысль, тем более в далёких от него, неясно о чём говорящих или говорящих будто бы совсем не о том текстах он готов увидеть на неё ответ.

Ответов нам всем. И приятного прочтения.

Фотографии Насти Обломовой и Лены Стрыгиной.

Больше обновлений от «Стенограммы» можно найти здесь.