Масштабность влияния истории политических учений на современную политическую теорию не подвергается сомнению среди абсолютного большинства представителей академического сообщества. Новые интерпретации различных аспектов политической философии до сих пор способствуют дальнейшим теоретическим изысканиям политологов и помогают разработке новых подходов к исследованию политики и иных сфер, связанных с ней. Несмотря на богатый опыт различных политико-философских традиций, теоретическое ядро современной политической науки во многом связано непосредственно с либеральной традицией. Основываясь на текстах таких выдающихся мыслителей Нового времени, как: Гоббс, Локк, Монтескье и других, современные политологи разрабатывали понятийный аппарат, применяемый ими в исследованиях [1; 36].

Данный факт отнюдь не исключает иные подходы и традиции в рамках политической науки, но лишь подчёркивает доминирующее влияние на её ведущие концепции именно идей классического либерализма, как одного из ключевых элементом Эпохи Просвещения. В данном контексте наследие идей Карла Маркса и Фридриха Энгельса также является частью понятийного аппарата современных социальных наук. Однако если в области социологии или экономики влияние марксизма изучено достаточно подробно, то в области политических наук всё обстоит не так однозначно. Формально ни К. Маркс, ни Ф. Энгельс не признаются предшественниками политических исследований, а сама марксистская парадигма в политологии представлена гораздо менее значительно, чем в иных науках социо-гуманитарного цикла.

В отличие от либеральных идей, ориентированных на обоснование преимуществ нового общества, марксизм, как направление общественной мысли был заранее ориентирован на критику господствующего социально-экономического порядка, то есть капиталистического. Вплоть до второй половины ХХ века марксисты по большей части сторонились академических исследований, отдавая предпочтение активности в рабочем движении и партийной публицистике. Хотя, сама по себе политическая проблематика находила активное воплощение ещё в ранних текстах самого К. Маркса. К примеру, в одном из его основополагающих ранних трудов «К критике гегелевской философии права» философ затрагивал вопросы политической жизни и политического устройства. Можно сказать, что это одна из первых работ, которая выражала пессимизм мыслителя относительно большого влияния непосредственно государственного строя на жизнь и образ существования общества, а также относительно споров по вопросу о пригодности или предпочтительности одних государственных форм над другими, которые велись с самого зарождения политико-философской мысли. У молодого Маркса форма государства абстрактна, она оторвана от «земного существования». В этом случае государственные формы предстают в мысли немецкого мыслителя так: «Монархия есть законченное выражение этого отчуждения, республика же есть отрицание этого отчуждения внутри его собственной сферы» [2]. Стоит уточнить, что за термином монархии в современном мире стоило бы принимать авторитарные режимы, в то время как за республикой — демократические.

Чтобы показать, как выглядит единство государства (политического строя) с «земным существованием» К. Маркс приводит пример феодального общества, где собственник — феодал — одновременно является правителем, а человек (остальные люди) находится в состоянии несвободы. Весьма вероятно, что уже в этих строках можно распознать зарождение марксовой идеи о том, что указанное единство возможно не только в выражении феодальной структуры. Однако уже в работе «К критике гегелевской философии права» помимо зародыша этой мысли, также можно увидеть зарождение проблемы марксистской интеллектуальной традиции, связанной с частым игнорированием политических событий в пользу анализа классовых противоречий и экономических тенденций.

В более поздних текстах, относящихся к периоду «зрелого марксизма» после совершения эпистемологического разрыва, следуя точке зрения Л. Альтюссера [3; 50-53], Маркс переходит к полноценному изучению политической экономии. Подобный переход отнюдь не означал потерю интереса к анализу политических процессов, однако радикальная смена методологии качественным образом повлияла на новый подход немецкого мыслителя к рассмотрению самого феномена политического.

Работа К. Маркса «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта», посвящённая смене государственного строя во Франции в 1851 году, качественно отличалась от его предыдущих работ. Сквозь призму анализа сторон политического процесса во Франции Маркс выводит концепцию «классовой борьбы» как движущей силы политического процесса. Данный вывод имел место и в других, более ранних произведениях мыслителя, однако именно в данной работе немецкий мыслитель впервые применяет марксистскую методологию для анализа современной (для своего времени) политики. Ключевой особенностью марксистского подхода к пониманию политического процесса является то, что действия отдельных политиков или организаций рассматриваются не как их индивидуальная воля, а как отражение интересов тех или иных социальных классов. Даже при рассмотрении конституции второй республики Маркс обращает внимание на её «законодательные лазейки» позволяющие трактовать права и свободы в интересах того или иного класса [4]. Достоинства марксистского анализа политического процесса заключаются в концентрации на материальной стороне политики, то есть здесь немецкий мыслитель продолжает традицию политической философии, начатую ещё Н. Макиавелли. У разных общественных групп и слоёв имеются собственные объективные интересы, которые вступают в конфликт, выражающийся в политической борьбе — такой вывод делает Маркс. С другой же стороны, столь жёсткая детерминистская позиция игнорирует индивидуальные мотивы конкретных политических деятелей за счёт классового детерминизма. Здесь также стоит подчеркнуть, что на протяжении всего текста К. Маркс неоднократно подчёркивает, что изменить политическую систему коренным образом способна лишь революция, а не реформистские практики. Как отмечает видный исследователь марксизма, академик РАН Т.И. Ойзерман, подобная недооценка реформизма и ориентация на немедленные революционные политические преобразования была следствием ряда утопических заблуждений основателей марксистской теории [5; 296].

В своих наиболее поздних сочинениях К. Маркс полностью концентрируется на вопросах накопления капитала и изучения экономической сферы общества. Политическая сторона им затрагивалась лишь в контексте экономической проблематики. Так, в третьей томе «Капитала» немецкий мыслитель выдвигает тезис о государстве как об орудии классового господства [6; 422]. Впоследствии, как мы можем предположить, данный постулат послужил началом догматизации политической теории марксизма в целом. Любой государственный или политический акт рассматривался как проявление настроений господствующего или эксплуатируемого класса без какой-либо серьёзной конкретики. Финальной точкой в данном вопросе можно считать работу В.И. Ленина «Государство и революция», где лидер большевиков однозначно характеризует государство и политическую систему как аппарат вооружённого насилия правящего класса, общественную надстройку над базисом, которую необходимо разрушить в процессе социалистической революции [7; 10].

Данный фактор, конечно же, не является единственной причиной отсутствия диалога между марксизмом и академической политологией на этапе формирования последней, в отличие от самого характера упрощённого понимания политической проблематики (как концентрированного выражения экономики), характерного для ортодоксальной версии марксизма. Однако именно он сыграл, на наш взгляд, значительную роль в параллельном развитии идей К. Маркса и попыток сформировать единую науку о политике.

Касаясь же места марксизма в современной политической философии, которая неизбежно послужила источником новых идей для политической науки в ХХ веке, мы можем констатировать, что место марксистской традиции в ней достаточно значительное. Определяя предмет политической философии как дисциплины, Т.А. Алексеева справедливо отмечает, что, несмотря на практику «реального социализма», марксистская традиция до сих пор остаётся одной из самых влиятельных в политической философии [8; 175]. Однако подобные характеристики восходят уже к неомарксизму, интеллектуальной традиции, возникшей как ответ марксистской теории на новые вызовы изменяющегося общества. Неомарксизм стал основой для многих научно-философских школ, занимающихся вопросами политической теории.

К примеру, Макс Хоркхаймер и Теодор Адорно, представители Франкфуртской школы социальных исследований, стремились обосновать необходимость смещения акцента в марксистской теории на ее субъективную сторону, то есть с экономического базиса, на надстройку. Переосмысление идей К. Маркса, по мнению теоретиков, требовалось не только в связи с игнорированием многих аспектов надстройки со стороны ортодоксального марксизма, но и теми вызовами, на которые должна было дать ответ вся политическая теория середины ХХ века. Можно выделить два таких вызова: появление до тех пор невиданного феномена тоталитаризма и начало активного использования позитивистских методов в изучении политики. Именно М. Хоркхаймер и Т. Адорно одними из первых пытались не только отвечать на указанные вызовы в рамках нормативной политической теории, но и связать их между собой: «Антисемитские действия… вызываются теми ситуациями, когда ослепленных, грабительски лишенных субъективности людей спускают с цепи в качестве субъектов. То, что они делают, оказывается… смертоносными и … лишенными смысла реакциями, что и было установлено бихевиористами без какой бы то ни было их интерпретации» [9; 213]. Лишение субъектов их субъективности, антисемитизм, отсутствие способности бихевиоризма объяснять явления — все это мыслители представляют в качестве взаимосвязанных явлений.

Стоит отметить, что на указанные вызовы также пытались ответить другие нормативные теоретические течения, которые в своих посылках и выводах во многом пересекаются с Франкфуртской школой. Среди представителей этих течений можно отметить Лео Штрауса, представителя неоконсерватизма, который утверждал, что «…то, что ”научная” психология и социология смогли сказать о человеке, оказалось банальным и ничтожным по сравнение с тем, что можно было почерпнуть у великих историков» [10; 22-23].

Не меньший пессимизм относительно объяснительных способностей бихевиоризма и утилитаризма в вопросах добродетели и морали высказывает представитель коммунитаризма Аласдер Макинтайр [11; 51]. Поэтому можно сказать, что М. Хоркхаймер и Т. Адорно сквозь призму понятия Просвещения дали свою интерпретацию замеченных другими теоретиками явлений и «слабых мест» позитивизма и бихевиоризма.

Противопоставляя себя бихевиористам (и бихевиоралистам) М. Хоркхаймер и Т. Адорно в большей степени обращали внимание на идейное сопровождение выявленных К. Марксом и последователями экономических закономерностей, которые в целом теоретики не отрицали, о чем можно предположить исходя из используемой теоретиками терминологии: «То, что можно было бы назвать потребительской стоимостью в восприятии продуктов культуры, заменяется их меновой стоимостью, место наслаждения занимает присутствие при сем и о сем осведомленность…» [9; 198]. В связи с этим, непосредственные практики взаимодействия, в том числе и политические, по большей части мыслителями игнорируются из–за необходимости, создания теоретической рамки для их объяснения.

Однако мыслители полностью не абстрагировались от политической реальности, как могло бы показаться на первый взгляд. Так, теоретики Франкфуртской школы считали важным ссылаться на опыт Германии 1930-1940-х годов в прояснении истинных задач такого продукта «культуриндустрии» как радио: «Там <в Германии> радио становится универсальным гласом фюрера…» [9: 199]. Однако часто речь в совместных работах М. Хоркхаймера и Т. Адорно идет не столько о том, как такие продукты использовались в Германии, сколько о том, что эти продукты могут использоваться по такому назначению и в других буржуазных странах. Причем в таком случае сравнение или ссылка производятся в явно гротескной форме: «Тем самым <бесплатностью> оно <радио> обретает обманчивый облик незаинтересованного, надпартийного авторитета, как нельзя лучше устраивающего фашизм».

Помимо указанных ссылок на реальные взаимодействия существует примечательных текст мыслителей, который можно интерпретировать в качестве анализа диалектики малых политических организаций людей, претендующих на абсолютную истину в интерпретации теоретических вопросов, иначе называемых «политическими сектами». В качестве такового текста можно назвать работу «Превращение идеи в господство», однако метафоричность изложения с обращениями к древнехристианским сектам и влиянию некогда малой буддисткой «секты» не позволяет сказать о полноценном политическом анализе. В целом М. Хоркхаймер и Т. Адорно придерживались своей критической позиции в отношении бихевиоризма в вопросе политической теории, делая акцент именно на широком обобщении (анализ феномена Просвещения), а не на каких-либо конкретных политических взаимодействиях.

Качественно иной методологический способ анализа политической сферы общества представил французский философ, основатель школы «структуралистского марксизма» Луи Альтюссер. Отталкиваясь от собственной интерпретации К. Маркса в духе философии Спинозы и структуралистского политического языка, Л. Альтюссер исходил из теоретического антигуманизма как методологической основы любого научного знания. Здесь французский мыслитель проводил чёткую грань между идеологией и наукой, теоретический гуманизм, с этой точки зрения, ненаучен, потому что исходит из принципа человека как высшей ценности. Подобная идеология может являться прогрессивной для общественного развития (практический гуманизм), но использовать её в качестве метода анализа ненаучно [3; 316]. В своей наиболее цитируемой работе «Идеология и идеологические аппараты государства» Альтюссер, отталкиваясь от данной методологии, выдвигает концепцию «идеологических аппаратов государства». Стоит уточнить, что в отличие от К. Маркса, Л. Альтюссер употребляет сам термин «идеология» не в качестве ложного сознания, а в спинозистском смысле, как общую совокупность символических практик того или иного общества. Сам государственный и политический аппарат в данной концепции разделяется на репрессивный (армия, полиция и тд) и идеологический (школа, церковь и СМИ), что отражалось на политической сфере общества [12].

Альтюссер отнюдь не представлял идеологию в позитивном или негативном ключе, идеология есть обязательный атрибут любого общества, обеспечивающая процесс социализации индивидов (исходный постулат структурализма). В политической сфере идеология обеспечивает регуляцию правил и норм, функционирующих в политической системе. То, как политики ведут себя, что могут говорить и как вести политическую борьбу — все подобные функции зависят от особенностей идеологии определённого общества, которую регулируют идеологические аппараты государства.

Несмотря на появление влиятельной неомарксистской традиции в политической философии, вплоть до второй половины ХХ века никакого реального взаимодействия между марксизмом и академической политологией практически не существовало. На наш взгляд, причина параллельного развития заключается не только в том, что политическая наука возникла в США, то есть, в стране, где влияние марксизма традиционно было низким, а конкретно в том, что американская философская традиция, которая отчасти и легла в методологию классической американской политологии, не приемлет построения крупных научно-философских систем. Как отмечает российский политолог-американист Э.Я. Баталов, американская философская традиция (в частности, американский прагматизм) всегда была ориентирована на решение прикладных задач с помощью использования эмпирических методов и резко отрицательно относилась к «метафизическим» вопросам [13; 141]. Сами же отцы-основатели американской политической науки (Ч. Мерриам и Г. Лассуэлл) так и рассматривали собственную методологическую задачу, то есть как построение индуктивно-эмпирической науки о демократии. Однако в послевоенной Европе различные интерпретации учения К. Маркса постепенно начинали обретать популярность в академической среде: возникали научные школы, создавались академические журналы и велись дискуссии. Влиянию марксизма подверглась и политическая наука, хотя и в меньшей степени, чем социология или история.

В 1960 году был основан британский левый академический журнал «New Left Review», на страницах которого публиковались работы ведущих неомарксистских учёных того времени, в особенности можно выделить ряд публикаций греко-французского политолога и социолога Никоса Пуланзаса (хотя сам он себя к политологам не относил). Будучи представителем школы структуралистского марксизма, Н. Пуланзас разработал структуралистский подход к анализу политических институтов, развивая концепцию «автономного государства», предложенную ещё Л. Альтюссером. В критической рецензии на книгу английского социолога Ральфа Милибэнда, Н. Пуланзас подвергает сомнению ортодоксально-марксистскую догму о государстве лишь как об институте классового господства [14; 67-78].

С точки зрения французского политолога, государство как институт исходит из самой структуры господствующего класса и представляет собой скорее арену, где представители различный слоёв правящего класса могут вступать в конфликты, не затрагивая долгосрочные интересы буржуазии в целом. То есть сам политический процесс и отдельные события отражают интересы тех или иных слоёв социальных классов, но это не значит, что это автоматически соотносится с общими интересами класса-гегемона.

Используя эмпирические данные, Н. Пуланзас стремился применить концепцию «автономного государства» к анализу фашистских режимов в Европе, то есть речь шла не о политической философии с размышлениями о природе государства в целом, а о конкретных практиках анализа политического процесса. Как отмечает специалист по современной политической теории Т.А. Алексеева, подобная эволюция неомарксистской политической теории была связана не только со стремлениями преодолеть догматику ортодоксального марксизма, но была также связана с общим изменением капитализма того времени, особенно в связи с практикой модели «государства всеобщего благосостояния» [15; 254].

Помимо изучения природы и функций политических институтов со второй половины ХХ века политологи приобрели статус исследователей мировой политики и международных отношений, что в контексте развития глобализации лишь подтвердило актуальность данной проблематики. Различные научные школы, занимающиеся изучением мирового политического процесса, разрабатывали собственные методологические подходы, основываясь на различных направлениях политической мысли. В качестве ведущей школы неомарксистского направления можно обозначить школу «мир-системного анализа» и в особенности её основателя, ведущего американского социолога и политолога Иммануила Валлерстайна. Рассматривая мировую экономическую и политическую систему как взаимосвязанную мир-систему, американский учёный анализировал международные отношения в контексте отношений стран центра-периферии, которые неизбежно детерминируют внешнюю и внутреннюю политику того или иного государства. Стоит отметить, что изначально подобный вид анализа не рассматривался исследователями как близкий к марксизму, на том основании, что мир-системная теория исследует сам по себе капитализм как мировую систему торговли, а не как способ производства.

Однако в условиях разнообразия различных интерпретаций наследия К. Маркса, школа мир-системного анализа закрепила за собой статус одной из самых известных неомарксистских научных школ, имеющих последователей по всему миру. К примеру, на постсоветском пространстве, где к марксизму в академической среде отношение достаточно скептическое, вследствие опыта «реального советского социализма», можно выделить исследования Б.Ю. Кагарлицкого. Основываясь на теоретических разработках мир-системной школы и на иных неомарксистских политических теориях, российский политолог проводит анализ современной и исторической политики России в контексте международных экономических отношений [16; 10].

Марксистская парадигма зародилась как предельно критический метод, ориентированный на революционные преобразования, однако вследствие несколько иного варианта развития общественных отношений, сам марксизм подвергся радикальным изменениям. Со страниц партийных газет марксисты перешли на академическую работу, используя наследие К. Маркса в реальных научных исследованиях в области общественных наук, в том числе и в политологии. Несмотря на появление влиятельной неомарксистской традиции в политической философии, в области политических наук марксисты так и не смогли создать влиятельного интеллектуального течения (в отличие от той же социологии). Связано это было с несколькими факторами, такими как доминирование позитивистской методологии в англо-американской традиции, ограниченность ортодоксального марксистского понимания государства и политики, а также развитие классической политической науки в регионах с наименьшим влиянием наследия К. Маркса. Несмотря на то, что марксистскому методу анализа так и не удалось стать доминирующим и влиятельным подходом в рамках академической политологии, марксистская традиция имеет своё место в рамках современной политической науки. Вопрос о том станет ли она более распространенным методом анализа политических процессов в дальнейшем, остаётся открытым.

Литература:

1) Политология. Учебник для ВУЗов (под ред. проф. В.А. Ачкасова и В.А. Гуторова). 2005. СПб.: Питер, 560 с.

2) Маркс К. К критике гегелевской философии права // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения, М.: Издательство политической литературы, 1961. T.1. С. 219-368.

3) Альтюссер Л. За Маркса. М.: Праксис, 2006. 392 с.

4) Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения, М.: Издательство политической литературы, 1961. T.8. C. 115-217.

5) Ойзерман Т.И. Марксизм и утопизм. М.: Наука, 2014. 480 с.

6) Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Том третий // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения, М.: Издательство политической литературы, 1961. T.25, 545 с.

7) Ленин В.И. Государство и революция // В.И. Ленин. Сочинения, М.: Издательство политической литературы, 1969. T.33. 433 с.

8) Алексеева Т.А. Предмет политической философии. — Полис. Политические исследования. № 3, 1992. C. 171-178.

9) Хоркхаймер М., Адорно Т. Диалектика Просвещения. Философские фрагменты. М.: «Медиум», 1997. 312 с.

10) Штраус Л. Естественное право и история. М.: Водолей Publishers, 2007. 312 с.

11) Макинтайр А. После добродетели: Исследование теории морали. М.: Академический Проект, 2000. 384 с.

12) Альтюссер Л. Идеология и идеологические аппараты государства. // Неприкосновенный запас. № 3, 2011. С. 14-58.

13) Баталов Э.Я. Американская политическая мысль XX века. М.: Прогресс-Традиция, 2014. 616 c.

14) Poulantzas N. The Problem of the Capitalist State // New Left Review. № 58, 1969. Р. 67-78.

15) Алексеева Т.А. Современные политические теории. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2000. 307 c.

16) Кагарлицкий Б.Ю. Периферийная империя. Россия и миросистема. М.: Ультра. Культура, 2004. 455 c.